Битва при Висамбуре
Битва при Висамбуре | |||
Основной конфликт: Французские революционные войны | |||
Дата |
26 - 29 декабря 1793 года | ||
---|---|---|---|
Место | |||
Итог |
Победа французов | ||
Противники | |||
| |||
Командующие | |||
| |||
Силы сторон | |||
| |||
Потери | |||
| |||
Битва при Висамбуре (фр. Bataille de Wissembourg) — битва 26 - 29 декабря 1793 года при небольшом городке Висамбуре в Эльзасе, также известна как вторая битва при Висамбуре (в 1793 году) или битва при Гейсберге (по названию Гейсберг плато в горной местности Воге́з , недалеко от Висамбура, где союзные войска заняли позицию) в ходе Войны первой коалиции, ставшей частью Французских революционных войн.
Битва при Висамбуре является центральным эпизодом боёв за обладание линии Висамбура (фр. lignes de Wissembourg) и осады Ландау, в результате которых Эльзас был полностью освобожден республиканскими войсками и крепость Ландау деблокирована.
Название этой битвы выгравировано на северном столпе Триумфальной арки.
Перед сражением
- Линия Висамбура
В правление Людовика XIV Вобан создал систему укреплений, которая тянулась от перевала Пигонье (фр. col du Pigeonnier), самой высокой точки Вогез вблизи Висамбура, до Лотербура, вдоль правого берега реки Лаутер — это знаменитая линия Висамбура. Затем она была продолжена в 1706 году Вилларом, который добавил ещё одиннадцать миль укреплений и парапетов, с редутами по определённым интервалам, и дамбами, позволяющими затопить окружающий регион в случае опасности[1].
- Осада Ландау
Осада Ландау началась 20 августа 1793; продолжительность сопротивления являлось исключительным в то время, но объяснялось тем, что 3 800 защитников крепости имели дело с блокадой, а не осадой. Так как осаждавшим прусским войскам не хватало осадных орудий, они пытались принудить защитников сдать город голодом. И действительно, к декабрю положение осаждённых было отчаянным. Население начинает поедать собак и кошек; всякое продовольствие продаётся на вес золота[2].
- Прелюдия
В ноябре 1793 года австрийские войска под командованием генерал-фельдмаршала Дагоберта Вурмзера и пруссаки под командованием герцога Брауншвейгского планировали пойти на зимние квартиры. Плохое состояние дорог, размытых ноябрьскими дождями, трудности доставки продовольствия и военных припасов, непогода и холодные ночи на бивуаках, не способствовали продолжению военных действий. Противостоящие им французские армии Рейна и Мозеля под командованием генералов Пишегрю и Гоша, соответственно, начали наступление в надежде ослабить давление или полностью снять осаду крепости Ландау. В то время как Пишегрю противостоял австрийцам с юга, Гош безуспешно попытался оттеснить пруссаков от Кайзерслаутерна 28-30 ноября и вынужден был отступить. Причина заключалась в недостаточной сплочённости частей и соединений армии, а также в потере Гошем нескольких дней в бесполезных переходах, чем не замедлил воспользоваться противник. Не отчаявшись от этой неудачи, Гош перегруппировал армию Мозеля и, используя отвлекающие атаки, чтобы замаскировать фланговый обход, нанёс поражение герцогу Брауншвейгскому 22 декабря при Фрешвиллере (фр. Froeschwiller). Это заставило Вурмзера отступить к линии Висамбура с хорошо укреплёнными высотами плато Гейсберга в центре, высотах Ротта на правом фланге и Оберлаутербаха слева. Со своей стороны, герцог Брауншвейгский установил артиллерию на холмах Бобенталя, а штаб-квартиру расположил у Пигонье, в пяти километрах от Висамбура[3].
Ход сражения
24 декабря Гош был назначен главнокомандующим объединённых армий Рейна и Мозеля (фр. armées réunies du Rhin et de la Moselle). Гош был полон решимости отбросить австрийцев от Висамбура. Ввиду растянутости линий противника и сложности местности, 35 000 французских солдат под командованием Тапоньера[fr] и Атри[fr] были собраны в центре в кулак визави Висамбура и укреплений у плато Гейсберг, в то время как три дивизии армии Мозеля под командованием генерала Дезэ угрожали правому крылу союзников через ущелья Вогезов и две дивизии под командованием генерала Мишо[fr] наступали справа от Лотербура (фр. Lauterbourg). В качестве отвлекающего маневра, генерал Моро должен был наступать севернее на Кайзерслаутерн, а Пишегрю с юга по направлению Рейна. Помимо этого французы были полностью информированы о движениях противника, в то время как союзники двигались вслепую[3].
Перед началом сражения было получено известие о взятии Тулона, с ликованием воспринятое в войсках. «Как и наши собратья в Тулоне, — восклицали солдаты — не остановимся пока не освободим Ландау!» (фр. Puisque nos camarades ont été à Toulon, s’écrient les soldats, nous saurons bien parvenir jusqu’à Landau)[4]. Вечером, накануне битвы, Гош написал письмо генералу Алексису Тильер[fr], в котором он говорит, что уверен в своей победе: «...я был встречен везде с криками: "Ландау будет свободен!". Да, генерал, Ландау будет свободным. Дни досадной печали окончены. С такими солдатами, при полной поддержке сегодняшних властей и службы тылов, я должен победить или умереть...»[5].
В то же время австрийские и прусские войска также планировали начать наступление. Утром 26 декабря около 4 000 австрийского авангарда начали занимать позиции перед замком Гейсберг на юго-западной окраине Висамбура. Именно в этот момент они попали под удар основных сил французов и в беспорядке стали отступать к хорошо укреплённым позициям у плато Гейсберг. Подходы у плато были защищены поваленными деревьями, рвами, частоколом, выше которой были установлены батареи пушек. Действия Дезэ и Мишо на флангах успешно сковали резервы австрийцев и отвлекли их от основного дела в центре позиции[4].
Преследуя неприятеля по пятам и, не желая дать противнику опомниться и перегруппироваться, Гош приказывает атаковать в центре. Под ураганным огнём противника французские колонны с возгласами «Ландау или смерть!» (фр. Landau ou la mort !) штыками разрезают австрийскую армию надвое[6]. Три австрийских батальона смяты, линия обороны прорвана и защитники начинают спешно покидать палисады и разбегаться. Видя невозможность сдерживания наступающих французов, Вурмзер отдаёт приказ отступать к Висамбуру. В руки французов попала вся артиллерия, обоз и аммуниция. Только подоспевшая прусская дивизия с помощью восьми австрийских батальонов из резерва спасли австрийскую армию от полного разгрома и задержали наступление французской армии[7].
По получении известий о развитии успеха под Висамбуром, Сен-Жюст, представитель Конвента при армии Пишегрю, настоял на немедленном наступлении на Агно (фр. Haguenau), что в случае успеха могло отрезать пути отступления противника через Рейн. Но Пишегрю, раздосадованный назначением своего молодого соперника главнокомандующим, действовал довольно медленно на протяжении всего сражения. Несмотря на увещевания герцога Брауншвейгского, Вурмзер с остатками австрийской армии и корпус Конде (фр. la division Condé) отступают к Гермерсхайму (фр. Germersheim), где они пересекают Рейн у Филипсбурга (фр. Phillippsburg) вечером 30 декабря. Герцог Брауншвейгский, оставшись без австрийской поддержки, отступает на северо-восток и тоже переправляется через Рейн у Майнца в тот же день[7].
Итог и значение
В результате победы при Висамбуре Эльзас был полностью освобожден республиканскими войсками и вторжение войск первой коалиции во Францию было остановлено. Появились признаки определённых разногласий между командующими прусской и австрийской армий вторжения. Оба командующих обвиняли друг друга в фиаско под Висамбуром. Канонада при Висамбуре для голодающих защитников Ландау провозгласила прибытие республиканских войск и 28 декабря осада Ландау была полностью снята.
В возникшей после победы полемике среди республиканцев о роли командующих, роль Гоша преуменьшалась или замалчивалась в пользу Пишегрю, о чём Гош горько сетовал в письмах военному министру Бушотту[fr][пр 1]. Но несмотря на это, победа прочно утвердила генерала Гоша в качестве одного из восходящих полководцев республики, который подчеркивал революционный дух своих солдат как ключевой элемент победы. Французская армия начала приобретать важнейшие навыки и приёмы нового ведения войны, на основе боевого опыта начали создаваться новые войска, новая военная организация, новая школа военачальников и новые полководцы.
Напишите отзыв о статье "Битва при Висамбуре"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Военному министру
„...Если бы я не знал вашу любовь к истине, как и ваш республиканизм, я бы не послал вам прилагаемые детали. Знайте, что вы были обмануты; Пишегрю не коммандовал у Верда, где он оставался в течение получаса около 5 часов, в Агно около 3, когда войска Республики туда вошли, и в то же время он написал мне в семи милях оттуда, и, наконец, он не был в битве при Васамбуре в 7, он был еще в Агно (фр. Haguenau), восемь лье от поля битвы...“
Au Ministre de la Guerre.
18 Nivôse an 2. (07/01/1794)
„...Si je ne connaissais ton amour pour la vérité ,comme ton républicanisme , je ne t'enverrais point les pièces ci-jointes. Tu connaîtras que tu as été trompé ; que Pichegru n'a point commandé à Verdt, où il n'a resté qu'une demi-heure 5 qu'il n'était pas à Haguenau , le 3 , lorsque les troupes de la république y sont entrées , puisque le même jour , et au même instant , il m'écrivait d'Oberbron , à sept lieues de là , et qu'enfin il n'a pas été , le 6, à la bataille de Weissembourg , puisque , le 7 , il était encore à Haguenau , à huit lieues en arrière...“[8]
- Источники
- ↑ Acker, 1914, с. 915.
- ↑ Hugo, 1834, с. 216.
- ↑ 1 2 Barnes, 2006, с. 401.
- ↑ 1 2 Beauvais, 1817.
- ↑ Guillon, 1880, с. 75.
- ↑ Duruy, 1885, с. 44.
- ↑ 1 2 Barnes, 2006, с. 402.
- ↑ Rousselin, 1798, с. 47.
Литература
- Acker, Paul. Revue des Deux Mondes. — Paris: Bureau de la Revue des Deux Mondes, 1914. — Т. XIX.
- Beauvais, Charles Théodore. Victoires, conquêtes, désastres, revers et guerres civiles des Français. — Paris, 1817.
- Duruy, Albert. Hoche et Marseau. — Paris: Librarie Hachette et Co, 1885.
- Fremont-Barnes, Gregory. The Encyclopedia Of the French Revolutionary and Napoleonic Wars. — Oxford, United Kingdom: ABC-CLIO, Inc., 2006. — ISBN 1-85109-646-9.
- Guillon, E. [www.amazon.fr/g%C3%A9n%C3%A9raux-R%C3%A9publique-GUILLON/dp/B003GZAFQ0 Les généraux de la république]. — Paris: Société d'Edition et de Publication, 1880.
- Hugo, Abel. France militaire, histoire des armées françaises de terre et de mer, de 1792 à 1833. — Paris: Chez Delloye, Éditeur De La France Pitturesque, 1834. — Т. I.
- Rousselin, Alexander Charles. Vie de Lazare Hoche, Général des armées de la République. — Paris: Desene, libraire, au Palais Egalite, 1798. — Т. II.
Отрывок, характеризующий Битва при Висамбуре– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?– Лучше, – неохотно отвечала Наташа. На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!» Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени. – Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых. – Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней. Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал. M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате. – Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась. – Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге. Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью. – Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее. – Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле. «Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты. Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы. – Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа. – Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я… – Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня. Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо. – Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!… Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями. В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет. Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно. «Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню. «Нет, она совсем другая. Я не могу»! Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки. – Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений. |