Битва при Герговии

Битва при Герговии
Основной конфликт: Галльская война
Lionel Noel Royer. «Верцингеторикс сдаётся Цезарю» (1899)
Дата	52 года до н. э.
Место	Герговия, Галлия (Франция)
Итог	победа галлов
Противники
Римская республика Конфедерация галльских племён
Командующие
Гай Юлий Цезарь Верцингеторикс
Силы сторон
6 легионов, вспомогательные подразделения вероятно 40 000 — 80 000
Потери
746 римлян по Цезарю,однако следует учесть,что согласно Светонию,Юлий Цезарь в 5-10 раз занижал численность своего войска и его потери,и напротив ,раз в 10 завышал численность и потери противника. вероятно 3000-5000,однако наступавшая.а затем проигравшая сторона обычно несет потери в 4-5 раз большие.чем победитель,поэтому если реальные потери галлов 3-5 тыс,то у римлян они должны быть 12-20 тыс

Битва при Герговии — сражение между римской армией под командованием Гая Юлия Цезаря и галльской армией под командованием Верцингеторикса, произошедшее в 52 году до н. э. около галльского города Герговии.

Цезарь штурмовал Герговию, римские легионеры (6 легионов,в каждом 5-7 тыс легионеров и 2-3 тыс вспомогательных отрядов союзных галлов,а также германская наемная конница- 2500 коннников) пошли на штурм и вначале преодолели укрепления на ближних подступах к городу, описывается что передовые линии смогли подняться и на стены города. Но Верцингеториг контратаковал во фланг, парировать его атаку не смогли и он нанес решительное поражение легионам. Цезарь с трудом избежал полного разгрома и вынужден был снять осаду Герговии, и отступить.

Считается наиболее крупной неудачей Гая Юлия Цезаря.

В музыке

Битве при Герговии посвящена песня «Gergovia» с альбома 2007 года «My Name Will Live On» итальянской Epic Doom Metal группы Doomsword.

Ссылки

• Битва при Герговии-единственная битва в гальских войнах Юлия Цезаря,в которой Юлий Цезарь самолично командовал войсками в отсуствие талантливого легата Лабиена.[narodworld.ru/gally/gall-skie-pohody-yuliya-tsezarya/vos-moj-gall-skij-pohod.html]

Отрывок, характеризующий Битва при Герговии

– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.