Битва при Гинегате (1479)

Битва при Гинегате
Основной конфликт: Война за бургундское наследство
Дата	7 августа 1479 года
Место	Ангинегатт, Па-де-Кале, Пикардия
Итог	Победа бургундцев
Противники
Бургундские Нидерланды Габсбурги Королевство Франция
Командующие
Максимилиан I Габсбург Энгельберт II фон Нассау Жак Савойский Филипп де Кревкёр Пьер де Роган-Жье
Силы сторон
27 300 ок. 17 500
Потери
неизвестно неизвестно

Битва при Гинегате 7 августа 1479 года — сражение между нидерландско-габсбургскими и французскими войсками ходе войны за бургундское наследство.

Кампания 1479 года

Военные действия в 1478 году сосредоточились в Пикардии, и проходили вяло, не принеся успеха ни одной из сторон. 11 июля было заключено годичное перемирие. Чтобы не дать империи повода для вмешательства в конфликт, Людовик XI начал вывод войск из Эно и пообещал вернуть Франш-Конте, которое не удалось полностью оккупировать. Тем не менее, он сохранял за собой герцогство Бургундию, и отказывался титуловать Марию Бургундскую и Максимилиана Габсбурга иначе, чем герцогами Австрийскими.

Так как на Франш-Конте перемирие не распространялось, весной 1479 года французы двинули туда крупные силы, ослабив свои контингенты на севере. В Пикардии и Артуа оставались ослабленные военной реформой ордонансовые роты и вольные стрелки маршала Жье и сеньора де Корда, сил которых не хватало для наступательных действий. Этим воспользовался Максимилиан, собравший армию в 27 тыс. человек, и 25 июля подступивший к Теруану. Ввиду неблагоприятного развития событий в графстве Бургундском, Габсбург надеялся добиться успеха в Пикардии до того, как местные части усилятся победоносными войсками из Франш-Конте.

Гарнизон Теруана, под командованием сеньора де Сент-Андре, состоял из 400 копий и 1 500 арбалетчиков. Когда город был окружен и начался артиллерийский обстрел, стало известно, что силы французов приближаются со стороны Эдена. Максимилиан собрал военный совет. Опытные военачальники сомневались в том, что войска выдержат удар французов, так как армия, в основном, состояла из фламандских ополченцев, но герцог, при поддержке более молодых соратников, решил дать сражение. Тяжелые бомбарды были отправлены в Эр, и с собой армия взяла только легкие кулеврины.

Маршал Фландрии сир де Фиенн шел в авангарде, наведя переправу через реку Крезак. Французская армия, уступавшая противнику числом, но имевшая мощную артиллерию, среди которой выделялась огромная недавно отлитая кулеврина по имени «Большая Бурбонка» (Grande Bourbonnaise), заняла позицию между холмами Анкен и Ангинегат, в просторечии именовавшийся Гинегатом. С этого холма командир французского авангарда сир де Бодрикур увидел приближение фламандских войск.

У французов было 1 800 копий и 14 000 вольных стрелков. Максимилиан выстроил фламандцев в одну глубокую линию, выдвинув вперед 500 английских лучников Томаса Оригана, рыцаря, служившего ещё Карлу Смелому, и три тысячи немецких аркебузиров. Тяжелая кавалерия, уступавшая числом французской, была разделена на небольшие отряды по 25 бойцов, которые предполагалось использовать для поддержки пехотных флангов. В составе этой конницы находились знатнейшие фламандские сеньоры и те бургундцы, что остались верны Максимилиану и Марии.

Старинные историки вкладывают в уста герцога прочувствованную речь, в которой он призывал соратников восстановить в этом сражении справедливость и вернуть отнятое французами, на что войска, якобы, ответили дружным воплем: «Так мы и сделаем!» На самом деле, после варварских опустошений, устроенных королевскими наемниками, ненависть фламандцев к французам не требовалось подогревать речами.

Сражение

Битву начали английские лучники, по своему обычаю — перекрестившись и поцеловав землю — они открыли стрельбу с криками: «Святой Георгий и Бургундия!»

Лучники и артиллерия нанесли серьезные потери французам. Кревкёр сформировал отряд из шестисот копий и части стрелков, и двинул его направо, через лес, чтобы обойти противника с фланга. Фламандские жандармы Филиппа фон Равенштейна и Шарля де Кроя также были стянуты к левому крылу; они сумели отразить первую французскую атаку, но силы были неравны, и вторым ударом французы вклинились между жандармами и пехотой, отрезав вражескую кавалерию от основных сил и захватив бургундские пушки.

Смешавшись, фламандская конница бросилась в бегство, преследуемая французами. Историки считали это одной из ошибок французского командования, но всадники не могли удержаться от соблазна, так как за родовитых вражеских кавалеристов можно было получить хороший выкуп. В плен были взяты Мишель де Конде, сир де Грютюз, Оливье де Крой, фаворит Максимилиана Вольфганг фон Польхейм, а за Филиппом де Тразиньи, разодевшимся в золотой наряд, украшенный алмазами, гнались до самого Эра, приняв за герцога Австрийского.

Филипп де Коммин пишет, что в преследовании участвовала не вся королевская кавалерия, но к ней присоединились командующий и сеньор де Торси, которым вместо этого следовало продолжать руководить сражением. Это позволило пехоте левого фланга избежать разгрома.

Французские вольные стрелки атаковали пехоту герцога, но фламандцы держались стойко, под командованием двухсот спешившихся дворян из знатных фамилий во главе с самим принцем, и графами фон Нассау и де Ромоном, возглавлявшими две колонны пикинеров. У Максимилиана было около 11 000 фламандских ополченцев, вооруженных пиками и алебардами, и приведенных Жаном Дадизелом, бальи Гента и капитан-генералом Фландрии. На этом участке бой принял наиболее ожесточенный характер. Сам герцог с пикой в руках встал в ряды воинов Жака де Ромона. Лучники и аркебузиры наносили французам большие потери, и после нескольких атак ордонансовые роты так и не смогли прорвать строй фламандцев, ощетинившийся длинными копьями на швейцарский манер.

Французы не могли им ничего противопоставить, так как в их армии не было швейцарцев: кантоны объявили о выходе из войны, а те 6 000 бойцов, которых было позволено навербовать, отправились на покорение Франш-Конте.

Потерпев неудачу, ордонансовые роты и вольные стрелки начали отступать, и Максимилиан отдал приказ о преследовании, когда из Теруана сделал вылазку гарнизон Сент-Андре. К счастью для герцога, теруанцы не пытались помочь своим разбитым товарищам, а с жадностью набросились на фламандский обоз, в котором состоятельные городские ополченцы везли немало ценностей. Чтобы ничего из добычи не пропало, французы устроили беспощадную резню больных, женщин и детей, находившихся при обозе, что лишь увеличило ненависть противника.

Видя, что французы собираются развернуть артиллерию, чтобы поддержать огнем новую атаку, командовавший правым флангом граф де Ромон повел своих людей на штурм вражеского лагеря, и, пользуясь беспорядком, царившим у противника, ворвался туда «как лев среди львят», по выражению Жана Молине, не прекратив атаки даже после ранения в ногу. Французы бросились бежать, и жандармерия, возвращавшаяся из погони, не смогла их остановить, так как всадники прибывали небольшими группами.

Итоги

В сражении, длившемся с двух часов дня до восьми вечера, войска Максимилиана победили, но успех достался дорогой ценой. Почти вся жандармерия или погибла, или попала в плен, и, по мнению Коммина, потери у фламандцев превысили французские. Кроме того, королевская армия, хотя и бежала с поля боя, но не была полностью разгромлена. Отступив в Бланжи, Кревкёр быстро собрал свои войска.

Коммин, вернувшийся в это время из Италии, застал короля в сильном расстройстве.

Эта битва поначалу привела его в ужас, поскольку он считал, что ему не сказали всей правды и что она была полностью проиграна; а он прекрасно понимал, что если она проиграна, то, значит, он потерял все, что захватил у Бургундского дома в этих краях, и в других местах его положение станет очень ненадежным. Однако, узнав всю правду, он успокоился и отдал распоряжение, чтобы впредь без его ведома ничего подобного не предпринимали. А монсеньором де Кордом он даже остался весьма доволен.

— Филипп де Коммин. Мемуары, с. 237—238

Официально Людовик приказал объявить по всем городам о большой победе, и приказал петь Te Deum, но через Кревкёра объявил выговор гарнизону Теруана, указав, что если бы они атаковали противника с таким же усердием, с каким резали в обозе женщин и детей, то битва была бы выиграна, они же вместо этого только опозорили своим поступком его правление, и добавив, что зверства солдат в отношении крестьянского населения вызывают закономерную ответную реакцию. Таким образом, по мнению историков, Людовик, все больше склонявшийся к поискам дипломатического решения конфликта, декларировал окончание политики террора на оккупированных землях.

С этого именно момента он решил начать мирные переговоры с герцогом Австрийским, но так, чтобы они принесли наибольшую выгоду и чтобы в результате их можно было настолько связать руки герцогу с помощью его же собственных подданных (которые, как он знал, склонялись к тому же, чего добивался и он сам), что он никогда не сможет причинить ему вред.

— Филипп де Коммин. Мемуары, с. 238

Победа при Гинегате была воспета в нидерландских патриотических песнях, но осталась бесплодной, так как Максимилиан не имел сил для развития успеха, и не смог овладеть Теруаном.

Герцог потерял убитыми и взятыми в плен больше, чем мы, но поле боя осталось за ним; уверен, что, если бы ему посоветовали вернуться к Теруану, он не застал бы там ни души, так же как и в Аррасе. Но, на свою беду, он не решился на это; правда, в таких случаях не всегда ясно, что нужно делать, а кроме того, у него были и некоторые опасения.

— Филипп де Коммин. Мемуары, с. 237

Ганс Дельбрюк также задается вопросом, «почему эта победа не повлекла за собою падения Теруана и почему Максимилиан отказался продолжать поход и распустил свое войско». По его словам, результаты крупнейшего сражения войны были настолько незначительными, что если бы мы не имели нескольких надежных свидетельств победы Габсбурга, то вполне могли бы в ней усомниться. Немецкий исследователь предполагает, что казна герцога была пуста и он не мог заплатить даже небольшому войску, которое требовалось для взятия Теруана, а, возможно, фламандцы опасались усиления его власти в результате победоносной кампании, и отказались продолжать поход.

Поэтому с политической точки зрения битва при Гинегате не имела никакого значения; с военной же точки зрения она представляет собою поворотный пункт. Банды нидерландской пехоты, которые в следующем поколении играли такую значительную роль, по-видимому, имели своими родоначальниками победителей при Гинегате, а для французов их поражение послужило толчком для реформы их военной организации, реформы, отразившейся, пожалуй, и на Испании. Но прежде всего эта нидерландская пехота явилась предтечей ландскнехтов.

— Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 4, с. 12

Литература

• Histoire militaire de la France. 1 : Des origines à 1715. — P.: Presses universitaires de France, 1992. — ISBN 978-2130489061.
• Hugo A. Histoire générale de la France depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. T. IV. — P.: Delloye, 1841.
• Klaje H. Die Schlacht bei Guinegate vom 7. August 1479 (Dissertation). — Greifswald: Druck v. J. Abel, 1890.
• Pirenne H. Histoire de Belgique. T. III. 3ème édition. — Bruxelles: Maurice Lamertin, 1923.
• Richert E. Die schlacht bei Guinegate, 7. august 1479. — Berlin: G. Nauck, 1907.
• Rossignol, Claude. Histoire de la Bourgogne pendant la période monarchique. Conquête de la Bourgogne après la mort de Charles le Téméraire, 1476—1483. — Dijon: Lamarche et Drouelle, 1853. [books.google.ru/books?id=H_dAAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false]
• Rougebief E. Histoire de la Franche-Comté ancienne et moderne. — P.: Stèvenard, 1851.
• Verbruggen J. F. De slag bij Guinegate 7 Augustus 1479. De verdediging van het graafschap Vlaanderen tegen de koning van Frankrijk 1477—1480. — Brussel: Koninklijk Legermuseum, 1993. ([www.persee.fr/doc/rbph_0035-0818_1997_num_75_2_4181_t1_0520_0000_2 compte rendu])
• Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 4. — СПб.: Наука, Ювента, 1996. — ISBN 5-02-026768-6.
• Коммин Ф. де. Мемуары. — М.: Наука, 1986.

Ссылки

• [www.millerrichard.be/files/files/guinegatte.pdf Les cultures de la guerre. 1. Introduction générale et Bataille de Guinegatte (1479)] (фр.). Проверено 6 июня 2016.

Отрывок, характеризующий Битва при Гинегате (1479)

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.