Битва при Диррахии (48 год до н. э.)

Битва при Дирра́хии — сражение между войсками Гая Юлия Цезаря и Гнея Помпея Великого, состоявшееся примерно 10 июля 48 года до н. э. недалеко от города Диррахий (Эпидамн; современный Дуррес в Албании).

Предыстория

В начале гражданской войны в Римской республике в 49 году до н. э. проконсул Галлии Цезарь захватил Италию. Возглавлявший войска сената Гней Помпей уплыл в Грецию, где начал собирать крупную армию. Цезарь, желая сорвать возвращение Помпея в Италию, сам переправился в Грецию. Поскольку ему не удалось собрать достаточное число кораблей для переправы всей армии, Гай с частью войск (приблизительно 20 тысяч солдат и 600 кавалеристов) переправился в начале января 48 года до н. э., несмотря на плохую погоду и морскую блокаду Марком Кальпурнием Бибулом. В апреле в Эпир прибыл Марк Антоний со второй частью войск-цезарианцев. Цезарь и Антоний вскоре объединили силы и окружили войска Помпея на побережье близ Диррахия.

Ход битвы

Помпей построил свой лагерь близ морского берега, Цезарь же обосновался на холмах, чуть дальше от побережья. Хотя численность войск Помпея была вдвое больше, чем у Цезаря, последний окружил лагерь Помпея укреплениями с трёх сторон. Из-за проблем со снабжением в лагере Гая закончилось продовольствие, и солдаты, по сообщению античных источников, были вынуждены питаться хлебом из кореньев. Противники неделями вели позиционную борьбу, сражаясь за ключевые высоты, но без особого успеха. Наконец, в июле Помпей прорвал укрепления своего противника, захватив самые слабые позиции у берега с помощью морского десанта (Гней по-прежнему доминировал на море). Помпей атаковал форты Гая и с севера, и с юга, а часть его войск высадилась между двумя линиями укреплений и, таким образом, атаковала их изнутри. Помпеянцы быстро захватили ближайшие к берегу укрепления, но не смогли продвинуться дальше — следующие форты успешно защищал Марк Антоний. Цезарь направил на отражение атаки основные силы и даже сумел изолировать один из легионов противника. Однако Помпей ввёл в бой все свои резервы, и цезарианцы начали бежать с поля боя. Самый подробный источник о битве — «Записки о гражданской войне» самого Цезаря — весьма туманно описывает перелом в битве, что связывается с нежеланием полководца признавать свои неудачи.

По неизвестным причинам Помпей не решился нанести решающий удар по Цезарю — либо из-за советов Тита Лабиена, либо из осторожности перед возможными уловками Гая. Кроме того, поле боя было изрыто укреплениями, что не позволило организовать быстрое преследование. После битвы Цезарь, по словам Плутарха и Аппиана, сказал «Сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить». Всего Гай потерял более тысячи солдат, по данным самого Цезаря; две тысячи — по данным Плутарха; четыре тысячи — по данным Павла Орозия.

Поскольку укрепления Цезаря были прорваны, полководец был вынужден сменить стратегию всей кампании и отказаться от ведения позиционной войны. После проигранного сражения он направился на восток, в плодородную Фессалию, и Помпей последовал за ним. Через месяц у Фарсала состоялось генеральное сражение, завершившееся полной победой Цезаря.

Источники

• Цезарь. Записки о гражданской войне, II, 41—74.
• Аппиан. Римская история. Гражданские войны, II, 56—63.
• Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цезарь, 39-40.
• Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Помпей, 65.

Литература

• Утченко С. Л. Юлий Цезарь. — М.: Мысль, 1976. — С. 230—234.
• Моммзен Т. История Рима. — Том 3. — СПб.: Наука, 2005. — С. 278—282.

Отрывок, характеризующий Битва при Диррахии (48 год до н. э.)

– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».