Битва при Добро Поле

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва при Добро Поле
Основной конфликт: Первая мировая война
Дата

15 — 29 сентября 1918 года

Место

Балканский полуостров

Итог

победа Антанты

Противники
Центральные державы:
Болгария
Германская империя
Антанта:
Сербия
Франция
Британская империя
Италия
Греция
Албанские добровольцы
Командующие
Фридрих фон Шольц
Куно фон Штойбен
Фердинанд I
Георг Тодоров
Стефан Тошев
Иван Луков
Стефан Нерезов
Александр I
Живоин Мишич
Петар Бойович
Степа Степанович
Джордж Милн
Поль Анри
Луи д’Эспере
Эрнесто Момбелли (итал.)
Панайотис Данглис
Силы сторон
18 000 человек
560 000 человек
Всего: 14 дивизий, 1200 орудий
150 000 человек
140 000 человек
195 000 человек
44 000 человек
140 000 человек
2000 человек
Всего: 29 дивизий, 2070 орудий
Потери
неизвестно неизвестно
 
Салоникский фронт
Криволак Дойран (1) Лерин Струма Монастир (Каймакчалан Черна) • Дойран (2) Красная стена Скра-ди-Леген Добро Поле Дойран (3)

Битва при Добро Поле (15 — 29 сентября 1918 года) — военная операция Первой мировой войны, во время которой союзные войска нанесли поражение болгарской армии в ходе решительного наступления. После мощных ударов войск Антанты руководство Болгарии приняло решение заключить перемирие и выйти из мировой войны.





Предыстория

Ситуация на фронте

С 1917 года на всём протяжении Салоникского фронта установилось позиционное затишье. Воюющие стороны были заняты другими более важными театрами военных действий. Однако в начале 1918 года командующий войсками Антанты на Балканах генерал Гийома начал изучать возможность перехода в наступление союзных армий на Салоникском фронте. Предстоящая операция, как считал Гийома, должна была лишь улучшить стратегическое положение союзных войск и притянуть резервы Центральных держав на Салоникский фронт. Более серьёзные задачи командование союзных войск считало невыполнимыми.

Весной 1918 года германское командование перебросило с Балкан практически все свои соединения на Западный фронт. На Салоникском фронте остались несколько пехотных батальонов и штабы с офицерами для помощи болгарскому командованию. Болгарское командование, обеспокоенное состоянием своих войск, опасалось перехода армий Антанты в наступление, поскольку, по мнению болгарского руководства, в армии и в тылу были сильны антивоенные настроения.

Вследствие этих причин к середине 1918 года военно-политическая обстановка на Салоникском фронте складывалась в пользу Антанты. Весной главнокомандующий войсками Антанты Фердинанд Фош дал указание генералу Гийома начать подготовку наступления против болгар. Однако распоряжения об обороне и действия британского и итальянского командования в значительной мере мешали подготовке наступления. Во время весеннего наступления германских войск британское командование планировало перебросить четверть своих войск с Салоникского фронта во Францию, а итальянское командование требовало перебросить свою пехотную дивизию из района Монастири в Албанию для помощи итальянскому корпусу, который сражался с австро-венгерскими войсками.

В мае 1918 года эти противоречия союзников были решены. Британское командование обязалось заменить все войска, переброшенные на Запад, индийскими подразделениями, а итальянская дивизия переходила под непосредственный контроль генерала Гийома[1].

Подготовка наступления

Первоначально союзное командование рассматривало три направления наступления:

Главным направлением по мнению союзного командования было центральное — вардарское. В мае 1918 года греческие войска сумели довольно легко овладеть позициями болгарской армии у реки Скра, что показывало падение боевого духа в болгарских войсках. В течение 1918 года ситуация в болгарских войсках стала очень тревожной. Солдаты были утомлены многолетней войной, были зафиксированы вспышки эпидемий. Участились случаи дезертирства, а летом в районе Охрида болгарские солдаты вообще отказались идти в атаку.

В июне 1918 года генерал Гийома был отозван во Францию, на его место назначен другой французский генерал Луи Д’Эсперэ. 23 июля новый командующий получил директиву о задачах предстоящего наступления. Главной целью было уничтожение «обороноспособности» болгарской армии и освобождение части оккупированных территорий Сербии и Греции. Только 3 августа союзное командование вынесло окончательное решение о проведении наступления на Балканах[2].

Долгая подготовка дала возможность болгарскому командованию узнать о предстоящем наступлении. Болгарам был даже известен день начала операции. В связи с этим болгарское командование сосредоточило резервы в тылу 1-й болгарской армии и 11-й немецкой армии. Однако и эти меры германо-болгарского командования оказались недостаточными[3].

Силы сторон

Линия Салоникского фронта в 350 км протянулась от Эгейского до Адриатического моря. Линия фронта проходила вдоль реки Струмы, по южному берегу озера Дойран, по реке Вардар, в районе города Монастырь, и пересекала территорию Албании.

Армии Антанты насчитывали 29 пехотных дивизий и кавалерийскую бригаду. Всего около 650 000 человек. В состав союзных сил входили:

  • Французские войска (8 дивизий и кавалерийская бригада). Всего около 209 000 солдат и офицеров.
  • Греческие войска (10 дивизий). Всего 157 000 человек, командующий Панайотис Данглис.
  • Сербские войска (6 дивизий, в составе двух армий). Всего около 119 000 человек, командующий принц-регент Александр.
  • Британские войска (4 дивизии). Всего 138 000 человек, командующий Джордж Милн.
  • Итальянские войска (1 пехотная дивизия). Всего 44 000 человек, командующий Эрнесто Момбелли.

Всего к началу наступления союзные войска насчитывали 670 000 солдат и офицеров и 2070 орудий[4].

Болгарские войска под командованием генерала Тодорова имели следующие силы:

  • 11-я германская армия (6 дивизий), командующий немецкий генерал Куно фон Штойбен.
  • 1-я болгарская армия (3 дивизии), командующий Стефан Нерезов.
  • 2-я болгарская армия (3 дивизии), командующий Иван Луков.
  • 4-я болгарская армия (1 пехотная дивизия и 1 кавалерийская дивизия), командующий Стефан Тошев.

Всего болгарские войска насчитывали 400 000 человек и около 1200 орудий[4].

Планы сторон

Участок предполагаемого прорыва был выбран новым командующим Эспере в горных районах у высоты Добро Поле. Участок прорыва протяжённостью составлял 15 км. Помимо этого планировался удар у Монастыря силами сербской армии. После этого планировался удар соседних английских и французских войск. На правом фланге франко-греческие войска наносили удар в районе массива Дзена. На левом фланге атаковали французские, греческие и итальянские войска. В районе Вардара наступала английская армия. В районе реки Струмы греческие войска должны были сковывать соединения 4-й болгарской армии.

Подготовку к наступлению союзные армии начали с первых дней августа. Сербские войска совершили необходимые перегруппировки. В районе Флорины сосредоточилась французская кавалерийская группа. Были созданы новые дороги, что обеспечило своевременный подвоз боеприпасов в войска.

На участке у Добро Поле за время затишья болгарские войска укрепили свои позиции. Были созданы 2-3 линия окопов, проволочные заграждения. Однако болгарское командование считало этот район труднодоступным и полагало, что союзники нанесут удар на других участках фронта[5].

Сражение

Начало операции

14 сентября союзная артиллерия начала артиллерийскую подготовку, однако, несмотря на мощный огонь, уничтожить инженерные оборонительные сооружения болгар не удалось. Рано утром 15 сентября две французские и одна сербская пехотные дивизии атаковали болгар у Добро Поле. Наступавшим с ходу удалось сбить части 2-й и 3-й пехотных дивизий болгар с позиций. В первых боях болгарская армия потеряла 3000 пленными и 50 орудий. После этого перешли в наступление все соединения 1-й и 2-й сербских армий. В новых боях между болгарами и сербами за ряд горных перевалов успех сопутствовал сербским войскам. Одновременно с этим франко-греческие войска сумели захватить горный массив Дзена.

После этих первоначальных успехов сербским войскам удалось отбросить болгар за реки Вардар и Струма. В результате этого путь в долину Вардара союзным войскам был открыт. Французские части, действовавшие против частей 11-й немецкой армии, также имели успех. Лишь английские войска у озера Дойран не смогли прорвать оборону болгарской армии и понесли тяжёлые потери.

В результате первых дней наступления фронт болгарской армии был прорван на участке в 25 км и глубиной до 15 км. Это дало возможность союзному командованию организовать преследование отходящих болгарских войск авиацией и кавалерией[6].

Продолжение наступления

Наступление союзных войск продолжалось. 19 сентября сербо-французские войска форсировали реку Черну, после чего сербским частям удалось отбросить 11-ю армию к Прилепу. 21 сентября сербо-франко-греческие войска достигли реки Вардар у города Криволак. Таким образом, 11-я армия оказалась отрезана от других болгарских частей. Болгарские войска отступали по всему фронту, оставляя большое число пленных, обозов и различных запасов. К 22 сентября фронт наступления достигает 150 км. 23 сентября союзное командование ввело в бой кавалерийскую группу, которая получила задачу овладеть Ускюбом и организовать рейд по тылам 11-й германской армии. К 24 сентября союзные войска прошли зону среднего течения Вардара и Черны, продолжая энергичное наступление с целью окончательного окружения 11-й армии[6].

26 сентября части сербской армии взяли Велес, английские войска, перейдя государственную границу, вторглись на территорию Болгарии и захватили Струмицу. В это же время итальянская дивизия вошла в Крушево.

У Велеса в течение 26 сентября шли ожесточённые бои между франко-сербскими и болгарскими войсками. Это могло дать время 11-й германской армии легко выйти из под удара и в полном порядке и отступить. Однако надеясь удержать занимаемые позиции и полагая, что остальные болгарские войска уже прекратили отступление, командование 11-й армии принимает решение удерживать позиции. Таким образом командование 11-й армии давало возможность союзным войскам завершить окружение[6].

В этих условиях для завершения окружения кавалерийская группа французской армии получает приказ двигаться через горные тропы и овладеть Ускюбом. Гарнизон Ускюба готовился к обороне, чтобы не дать возможности союзным кавалеристам захватить город. Вскоре завязались ожесточённые бои за Ускюб. Болгары, имевшие бронепоезд, ожесточённо сопротивлялись, однако под ударами французских кавалеристов были вынуждены в итоге отступить. С помощью бронепоезда болгары эвакуировали значительные запасы, взорвали склады и мосты. В итоге к полудню 29 сентября французам удалось захватить Ускюб[7].

На других участках фронта союзные войска также продолжали наступление. К 29 сентября части 2-й сербской армии, захватив Иштип, продвигались вперёд. Сербы могли продолжать наступление в район Струмы, а также могли теснить отступающую 2-ю болгарскую армию. Части французских и итальянских войск были остановлены болгарами на реке Велике. Также фактически приостановила своё движение 3-я греческая пехотная дивизия[7].

Поражение 11-й армии

29 сентября части 11-й армии начали отход на север. Германо-болгарские войска оказались в тяжёлом положении. Командиры дивизий, не имея связи с командующим армией, действовали разрозненно. В условиях плохого состояния дорог отступающие понесли потери в вооружении и людях. В этих условиях германское командование приняло решение пробиваться на восток через Ускюб с целью выхода из-под удара союзных войск. Таким образом, в районе Ускюба, который контролировала французская кавалерийская группа, ожидалось ожесточённое сражение. Однако 30 сентября парламентёры сообщили частям 11-й армии о подписанном Болгарией Салоникском перемирии и завершении боевых действий. Но германское командование заявило, что не признаёт это перемирие, а болгары первоначально не поверили. Однако 1 октября болгарские войска прекратили наступление на Ускюб[8].

Итоги

В первые дни операции болгарское командование не было особо обеспокоено прорывом фронта. Однако после того, как 11-я армия оказалась в тяжёлом положении, и болгарские войска стали отступать по всему фронту, ситуация стала ухудшаться. В ходе наступления болгарская армия оказалась в катастрофическом положении. Солдаты отказывались сражаться. 30 000 военнослужащих подняли восстание и вместо боевых действий против наступавших войск Антанты повернули на Софию. В этих условиях болгарское руководство приняло решение о подписании скорейшего перемирия со странами Антанты. Царь Болгарии Фердинанд I бежал из страны.

По условиям перемирия болгарские вооружённые силы были обязаны оставить все занятые территории Сербии и Греции и провести демобилизацию до трёх пехотных дивизий. Всё вооружение и боеприпасы должны были складироваться под контролем Антанты. Войска Антанты получали право свободного передвижения по территории Болгарии.

В ходе наступления союзные войска захватили в плен около 92 000 солдат, 1500 офицеров и 5 генералов, 500 орудий, 10 000 лошадей и большое количество различных запасов. Результатом наступления у Добро Поле стал вывод Болгарии из войны[9].

См. также

Напишите отзыв о статье "Битва при Добро Поле"

Примечания

  1. 1 2 Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 90.
  2. Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 92.
  3. Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 93.
  4. 1 2 Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 95-96.
  5. Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 98-99.
  6. 1 2 3 Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 101.
  7. 1 2 Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 102.
  8. Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 105.
  9. Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны. — 1939. — С. 106-107.

Литература

  • Корсун Н. Г. [militera.lib.ru/h/korsun_ng4/index.html Балканский фронт мировой войны 1914–1918 гг]. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939. — 124 с.
  • Зайончковский А. М. [militera.lib.ru/h/zayonchkovsky1/ Первая мировая война]. — СПб.: Полигон, 2000. — 878 с. — ISBN 5-89173-082-0.
  • [militera.lib.ru/h/ww1/ История Первой мировой войны 1914—1918 гг.] / под редакцией И. И. Ростунова. — в 2-х томах. — М.: Наука, 1975. — 25 500 экз.

Отрывок, характеризующий Битва при Добро Поле

Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.