Битва при Егаче

Битва при Егаче
Основной конфликт: Присоединение Чукотки к России
Дата	14 марта (по старому стилю) 1730
Место	Чукотский полуостров
Итог	победа чукчей
Противники
Российская Империя, якуты, эвенки, коряки Чукчи
Командующие
Афанасий Шестаков† неизвестно
Силы сторон
144 человека неизвестно
Потери
28-31 человек неизвестно

Битва при Егаче (ныне река Шестакова) — сражение, произошедшее 14 марта 1730 года между войсками Российской Империи, представленными преимущественно казаками и подвластными России народами Сибири, с одной стороны и чукчами — с другой. Завершилось победой чукчей и гибелью казацкого головы А. Ф. Шестакова.

Предыстория

В конце XVII века русские дошли до границ земель, населенных чукчами. Чукчи были не только гордым, свободолюбивым и воинственным народом, но и местными экспансионерами. Они презирали все окружающие их народы и постоянно терроризировали их своими набегами. В этих условиях столкновение их с русскими было неизбежно. В 1727 году по инициативе якутского казачьего головы Афанасия Шестакова Сенат Российской империи принял решение о приведении чукчей в Российское подданство.

Для достижения этой цели на Чукотку был направлен отряд из 400 человек солдат и казаков под командой Шестакова. Начальником военной команды определен капитан Тобольского драгунского полка Дмитрий Павлуцкий. Этот отряд был усилен за счет подвластных России народов Сибири: коряков, якутов, эвенов и юкагиров. Однако Павлуцкий и Шестаков быстро поссорились, и каждый стал действовать по отдельности. Шестаков со своим отрядом, планируя покорить коряков, дошел из Якутска в Охотск по суше, но, выйдя оттуда по морю, потерпел кораблекрушение. Далее он шел по суше из Тауйского острога в Анадырск, по пути заставляя оседлых коряков платить ясак. Продвигаясь вперед, Шестаков узнал об угрозе нападения чукчей и, оставив казну в укреплении из санок, двинулся навстречу неприятелю. На реке Егаче (Ергаче) он встретил крупные силы чукчей, собравшихся в очередной набег на коряков, и решил сразиться с ними.

Под командованием Шестакова было 143 человек. Только 20 из них были русские (дворянин Б. Жертин и 19 казаков). Остальные 113 были инородцы: якуты, эвены и коряки. Силы чукчей точно неизвестны, однако с уверенностью можно сказать, что их было значительно больше, чем людей Шестакова. По некоторым свидетельствам, их было 2000, хотя эта цифра, скорее всего, завышена. Сначала казаки хотели напасть на неприятеля ночью, но не стали будить своего атамана, отличавшегося весьма крутым нравом, и таким образом упустили инициативу. Это стало их роковой ошибкой: чукчи не любили ночных сражений, а будучи застигнуты врасплох, не вели оборонительных боев, а сразу же обращались в бегство. Поэтому казаки, напав на них ночью, скорее всего могли бы одержать легкую победу. Однако битва состоялась утром, а это время как раз и предпочитали чукчи. Противники сблизились для боя. Обе стороны надели доспехи: русские — железные, чукчи — костяные. Шестаков построил на правом фланге эвенов, на левом — коряков, в центре казаков и якутов, а сам вместе с переводчиком Тайбутом разместился в импровизированном укреплении из поставленных кругом нарт позади войска. О построении чукчей ничего неизвестно. Возможно, ночью они успели сделать засаду на левом фланге русских.

Ход битвы

Сражение началось без предшествовавших переговоров. Бой начался с того, что казаки дали залп из ружей, а чукчи ответили градом стрел и с обеих сторон появились раненые. После этого, не дав противнику перезарядить ружья, чукчи бросились в рукопашную. Робкие коряки почти сразу же побежали. При бегстве они попали в устроенную чукчами засаду (возможно, засады не было, а чукчи просто во время боя зашли к ним в тыл). Чукчи направились к укреплению из саней. Видя бегство коряков, побежали и эвенки, и на поле боя остались одни казаки и якуты, которым из бегущих инородцев никто не подумал подать помощь. Шестаков выбежал из укрепления, бросился на помощь товарищам и убил многих чукчей. Однако чукотская стрела попала ему в горло. Шестаков выдернул стрелу и хотел бежать, вскочив в первую попавшуюся нарту. Однако упряжка оказалась чукотской, а управлять ей Шестаков толком не умел. Поэтому олень инстинктивно привез его прямо в гущу врагов, к своему хозяину, который вместе с тремя другими чукчами тотчас же заколол атамана копьем. Оставшиеся казаки бежали. Тайбут, бывшей свидетелем гибели Шестакова, также спасся. Он догнал бежавших и сообщил им о смерти атамана. Чукчи не стали преследовать разбитого неприятеля.

Потери

Данные о потерях русских войск разнятся. По одной версии с их стороны погиб 31 человек: сам Шестаков, дворянин Б. Жертин, 9 казаков, 9 якутов и 11 других инородцев. По другим данным русские потеряли 28 человек: 2 командиров, 9 казаков, 11 эвенов, 6 якутов и одного коряка. А. С. Зуев полагает, что погибло 10 служилых, 11 эвенов, 6 якутов и один крещеный коряк. Чукчи разграбили русское укрепление из саней и захватили там знамя, 12 фузей, 3 винтовки, 12 ручных гранат и 12 железных куяков. О потерях самих чукчей ничего неизвестно. Вероятно, они были сравнительно невелики, так как бой был недолгим, а инородцы почти сразу же обратились в бегство.

Последствия

Битва при Егаче стала первым крупным (по местным меркам) поражением русских от чукчей. Она также оставалась и самым тяжелым из таких поражений вплоть до 1747 года, когда отряд Д. И. Павлуцкого был разбит в битве при Орловой. Под впечатлением этого события против русского господства восстали коряки и ительмены. Однако вскоре Павлуцкий вступил на земли чукчей и нанес им ряд поражений. Уже в следующем году он отбил у них часть добычи, захваченной в ходе битвы при Егаче. Вплоть до 1747 года он совершал карательные рейды, каждый раз нанося чукчам большие потери.

Интересные факты

Битва при Егаче произошла ровно за 17 лет до битвы при Орловой, в которой чукчи одержали еще одну выдающуюся победу и убили Павлуцкого. Оба сражения произошли 14 марта по старому стилю.

Литература

• Нефедкин А. К. Военное дело чукчей. Середина XVII — начало XX века. — СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 2003. — 352 с. — Серия «Ethnographica Petropolitana».

Примечания

• libhist.narod.ru/Nefedkin.pdf
• masterok.livejournal.com/826681.html?thread=17425209
• zaimka.ru/to_sun/chukchi.shtml

Отрывок, характеризующий Битва при Егаче

Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.