Битва при Изандлване

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва при Изандлване
Основной конфликт: Англо-зулусская война

Иллюстрация из «Лондон Иллюстрейтед Ньюс»
Дата

22 января 1879

Место

холм Изандлвана, Зулуленд

Итог

уничтожение британского отряда, победа зулусов

Противники
Британская империя Зулусское королевство
Командующие
Генри Пуллейн
Энтони Дёрнфорд
Нчингвайо Кхоза
Силы сторон
1700[1]
два 7-фунтовых орудия
батарея ракет Конгрейва
свыше 20 тыс.[1] — до 22 тыс.[2]
Потери
1329 убитыми (среди них 52 офицера) 3 тыс. убитыми в сражении[2] — до 4 тыс. убитых и умерших от ран[1]
  Англо-зулусская война

Битва при Изандлва́не — сражение в ходе англо-зулусской войны, состоявшееся 22 января 1879 года. В этой битве армия зулусов под командованием Нчингвайо Кхозы уничтожила британский отряд под командованием подполковника Генри Пуллейна.





Подготовка

В апреле 1877 года сэр Бернард Фрер был назначен губернатором Капской колонии и верховным комиссаром Южной Африки. Прибыв на место, он начал детальное изучение ситуации в Зулуленде и подготовку к военной кампании против зулусов (разрабатывать план военной кампании против зулусов начал полковник британской армии Чемлсфорд, он же составил специальную брошюру о зулусской армии для офицеров британских колониальных войск)[3].

11 декабря 1878 года верховный комиссар Южной Африки Г. Б. Фрер предъявил королю зулусов Кечвайо ультиматум с требованием распустить войска, отменить зулусскую систему армейского призыва и допустить к себе британского резидента с правом контроля действий короля. Фактически, речь шла о превращении королевства в протекторат Британской империи[4][3].

Кечвайо отказался, и Британия объявила войну[3].

Главнокомандующий британских войск в Южной Африке, генерал лорд Челмсфорд (англ.), начал выдвижение войск из Питермарицбурга мимо Грейтауна в авангардный лагерь в Хелпмекаре.

9 января 1879 года британские отряды прошли брод Роркс-Дрифт и 11 января начали переправляться через Баффало-Ривер, оказавшись в Зулуленде. Обоз из запряжённых быками телег, которые требовали твёрдых дорог, сильно замедлил передвижение войск.

19 января 1879 года полковник Энтони Дёрнфорд (англ.), находившийся у Роркс-Дрифт, получил приказ начать выдвижение к Изандлване.

20 января 1879 года британцы встали лагерем у Изандлваны, но не стали окапываться и строить инженерные укрепления. Кроме того, Челмсфорд не отдал приказ окружить лагерь повозками, поскольку был уверен, что превосходство британцев в организации, дисциплине и вооружении позволит отразить нападение зулусов[3].

После того, как были выставлены пикеты и разбит лагерь, Челмсфорд выслал два туземных батальона для разведки местности и обнаружения сил зулусов. Несмотря на стычки с небольшими зулусскими подразделениями, британцы не смогли оценить размер зулусского войска. После этого, Челмсфорд принял решение разделить свои войска и отправился на поиски зулусов.

В лагере было оставлено соединение под командованием временно произведенного в подполковники Генри Пуллейна (англ.). Пуллейн был администратором, не имевшим опыта боевого командования.

Примерно в 10.30 утра в лагерь прибыл полковник Энтони Дёрнфорд (англ.) с пятью отрядами туземных кавалеристов Натальского корпуса. Это вызвало споры о субординации, так как Дёрнфорд был выше по чину и должен был принять командование, однако он не стал менять планов Пуллейна и после обеда выдвинулся вперёд на разведку, оставив во главе отряда того же Пуллейна. Когда зулусы атаковали, он отступил и принял бой на правом фланге британских войск. Он так и не принял командование.

Соотношение сил сторон

Британские войска

К началу сражения в британском лагере находилось около 1700 человек — 1400 солдат, а также 300 гражданских лиц (в основном, туземцев, выполнявших функции неквалифицированной рабочей силы — обозники, носильщики, конюхи, чернорабочие, слуги…). Британские войска включали в себя подразделения регулярной армии (штаб, пехотные, кавалерийские, артиллерийские и вспомогательные части), подразделения колониальных войск, вспомогательные подразделения туземных войск и обоз:

  • 1-й пехотный батальон (пять пехотных рот) и одна рота 2-го пехотного батальона[3]
  • эскадрон кавалерии (Imperial Mounted Infantry) — 104 кавалериста[3]
  • батарея артиллерийских орудий (два 7-фунтовых орудия) 5-й артиллерийской бригады (5th Brigade, Royal Horse Artillery)[3]
  • батарея ракет системы Конгрейва (две пусковых установки) 7-й артиллерийской бригады (7th Brigade, Royal Artillery)
  • вспомогательные и тыловые подразделения (обоз и полевой госпиталь)
  • подразделения колониальных войск
  • кавалерийский отряд (Newcastle Mounted Rifles), подразделение конной полиции (Natal Mounted Police) и подразделение пограничной охраны (Buffalo Border Guard)
  • пять туземных кавалерийских отрядов (Natal Native Horse); отряд туземных карабинеров (Natal Carbineers); шесть туземных пехотных рот и инженерное подразделение (Natal Native Pioneer Corps)

Зулусы

Зулусские силы представляли собой племенное ополчение, вооружённое копьями-ассегаями, деревянными палицами-кирри и иным холодным оружием[5], однако отдельные воины были вооружены устаревшим огнестрельным оружием различных типов (в основном, кремнёвыми ружьями — некоторое количество которых Кетчвайо сумел закупить в Мозамбике перед началом войны[6], ещё несколько ружей были куплены зулусами за слоновую кость у английских торговцев[3]). При этом, опыта применения огнестрельного оружия в ходе боевых действиях у зулусов ранее не имелось, стрелковая подготовка воинов была слабой, а запасы боеприпасов и пороха были невелики[7]. Однако зулусы имели значительное численное превосходство над британцами.

В сражении у Изандлваны силы зулусов состояли из нескольких соединений — импи (зулу iMpi), которые состояли из полков (зулу iButho). Каждый полк носил своё название, существовал на протяжении десятилетий и имел свои воинские традиции[3].

Битва

Пока Челмсфорд искал зулусские войска, они напали на британский лагерь. Когда Пуллейн отдал приказ стрелковой цепи отступить ближе к лагерю, часть туземных солдат не остановилась на новом рубеже, а предприняла попытку спастись бегством через лагерь. В стрелковой цепи появились разрывы. В результате зулусы практически полностью уничтожили британцев в рукопашном бою. Пленных зулусы не брали, они убили всех, кого смогли.

Войска Натальского туземного корпуса быстро прекратили сопротивление и бежали в сторону брода Фьюджитивс-Дрифт («брод беглецов»). Нападавшие преследовали всех бежавших. После битвы зулусы, согласно своей традиции, распороли трупы своих погибших и врагов, чтобы освободить их души.

Челмсфорду, находившемуся примерно в 11 км от места битвы, дважды сообщали о нападении на лагерь, однако холмистая местность мешала ему видеть, что там происходит, и он игнорировал эти сообщения. Одним из обычных приказов в британских войсках было ослаблять растяжки на палатках при нападении на лагерь, чтобы солдаты об них не спотыкались, однако на сей раз это не было сделано. Поскольку Челмсфорд мог видеть, что палатки стоят прямо, он решил, что на лагерь никто не нападает, а звуки выстрелов списал на упражнения по стрельбе. Даже когда началась атака зулусов, Челмсфорд посчитал, что зулусские полки, гнавшиеся за Дёрнфордом, были на самом деле тренирующимся отрядом Натальского туземного корпуса. Челмсфорд вернулся в лагерь лишь вечером того же 22 января и был вынужден расположиться лагерем среди тел погибших. Его войска также слышали звуки битвы у Роркс-Дрифта.

Причины поражения британских войск

В настоящее время существуют различные взгляды на факторы и обстоятельства, которые привели к поражению британских войск. Практически каждая из теорий имеет обоснование различной степени надёжности (от газетных статей, написанных по горячим следам, до результатов расследования и современных археологических раскопок на поле боя).

  • в результате расследования, проведённого по приказу командования британской армии в 1879 году было установлено, что главной причиной поражения британских войск явилась недооценка противника[8]
  • зулусам удалось скрыть от британцев местонахождение основных сил своей армии, совершить перемещение войск и скрытно сосредоточить их в районе британского лагеря, обеспечив численное превосходство над британским соединением[7][3]
  • зулусы сумели окружить лагерь и атаковали британские войска с нескольких направлений одновременно, с фронта и тыла, вынуждая англичан рассредоточить свои силы[7]
  • британцы недооценили дисциплину и уровень подготовки зулусских воинов — будучи обнаруженными, они начали стремительное, бегом, сближение с противником, не останавливаясь и не обращая внимания на потери. В последовавшей рукопашной схватке преимущество было на стороне зулусов, которые наступали в плотных боевых порядках[7][3]
  • также, уже в 1879 году было отмечено, что стандартная пехотная винтовка системы Мартини-Генри могла перегреваться после десяти быстрых выстрелов в горячем воздухе, что могло вызвать сложности с извлечением стреляной гильзы и как следствие — снижение темпа стрельбы; кроме того, ствол винтовки не был защищён сверху ствольной накладкой — в результате, после отстрела боекомплекта из 70 патронов стрелок рисковал обжечь руки о раскалённый ствол, что осложняло ведение штыкового боя[9].
  • ещё одной причиной называют проблемы со снабжением боеприпасами:
  • линия обороны находилась на удалении от лагеря, в результате доставка и распределение боеприпасов по стрелковой цепи требовала времени;
  • в обозе 24-го пехотного полка имелись патроны .577/450 Martini-Henry для стандартных пехотных винтовок, однако часть солдат колониальных войск, прибывших с Дёрнфордом, была вооружена оружием иных систем — карабинами .577 Snider Mk.3 carbine (к которым требовались патроны .577 Snider) и .45 Westley Richards Monkeytail Percussion Carbine, запаса патронов к которым не имелось.
  • британская линия обороны оказалась слишком растянута: солдаты стояли не плечом к плечу, а на расстоянии в несколько метров друг от друга. Это обстоятельство облегчило прорыв стрелковой цепи и уничтожение британских солдат в рукопашной схватке.

Результаты

Британские войска потеряли 1329 военнослужащих убитыми (из них, свыше 800 были европейцами[2] и свыше 500 туземцами[2]), в сражении уцелели не более 60 европейцев и около 300 туземцев, однако ещё несколько из них были убиты зулусами после окончания сражения, во время преследования. В конечном итоге, уцелели и вышли в расположение британских сил 55 европейцев и не более 300 туземцев[4].

  • в частности, несколько человек были убиты во время переправы через реку[3]
  • кроме того, уже за Баффало-Ривер, в пяти километрах от границы Зулуленда, при попытке спасти полковое знамя были убиты два лейтенанта — Тейнмаут Мелвилл и Невилл Когхилл

Участник сражения, британский лейтенант Гораций Смит-Дорриен (позже, во время Первой мировой войны, ставший командующим II Британского корпуса во Фландрии) отметил в воспоминаниях, что перед сражением Кечвайо отдал приказ воинам «убивать солдат в красных мундирах», и поэтому большинство выживших были офицерами (носившими тёмно-синюю полевую униформу), артиллеристами (носившими голубые мундиры) или принадлежали к иррегулярным силам[10].

Трофеями зулусов стали около 1000 казнозарядных винтовок, два 7-фунтовых артиллерийских орудия (RML 7 pounder Mountain Gun), около 400 тыс. патронов, снаряды, три знамени, 130 телег, тягловые животные, а также иное снаряжение (хотя часть трофеев, в том числе консервы в жестяных банках, обмундирование и палатки были брошены на поле боя)[11][3].

Однако только часть лошадей была захвачена, поскольку часть кавалерийских лошадей была убита у коновязей[12]

Последствия

Победа при Изандлване оказала заметное влияние на ход англо-зулусской войны и замедлила завоевание земель зулусов — отряд Челмсфорда был вынужден отступить[13], в дальнейшем солдаты были заняты строительством укреплений вокруг лагерей[14], и только в июне 1879 года английские войска продвинулись вглубь Зулуленда[15].

Известие о поражении британских войск вызвало панику в провинции Натал, особенно сильную в приграничных областях (но даже в Питермарицбурге, находившемся в 60 км от границы, губернатор провёл следующую ночь в здании тюрьмы в ожидании нападения зулусов[13]). Британский епископ провинции Натал Дж. У. Коленсо выступил против продолжения войны[7].

Крупное поражение Британии в колониальной войне вызвало интерес к событиям в Южной Африке во многих странах Европы (в том числе, в Российской империи[16][17]), в Ирландии же оно было встречено с ликованием[13][3].

В Британии известие о сражении было получено 11 февраля 1879 года, поражение от «дикарей» вызвало возмущение и недовольство правительством Дизраэли, которое проиграло следующие выборы в парламент и было вынуждено уйти в отставку[13]. Губернатору Капской колонии правительство Великобритании объявило выговор[3].

23 мая 1879 года генерал Челмсфорд был снят с должности командующего[3].

Победа при Изандлване стала для зулусов пирровой, и не только из-за понесённых ими тяжёлых потерь. Как и опасался Кечвайо, даже те в Лондоне, кто не хотел войны, стали поддерживать «ястребов» в правительстве Натала и согласились предоставить все необходимые для победы над зулусами ресурсы.

Для этого имелось несколько причин. Первой была империалистическая гордость: никто не должен был побеждать Британию, а особенно «дикари», рассматривавшиеся как низшая раса; тем самым войну нужно было довести до победного конца. Во-вторых, необходимо было помнить об интересах империи: если бы британцы не покорили зулусов окончательно, это означало бы, что поражение британской армии в битве может изменить имперскую политику.

Британцы проводили параллель между своим положением и положением Римской империи после битвы в Тевтобургском Лесу. Ранее говорилось, что ресурсы, необходимые для победы над зулусами, не окупились бы в результате захвата их земель, но существовала опасность, что победа зулусов могла ободрить противников империи в других странах, и проще было подавить сопротивление зулусов, чем потом справляться с восставшими по всему миру. Поэтому в сложившейся ситуации англичан не устраивало ничего, кроме решительной и убедительной военной победы над зулусами, доказывавшей, что Британская империя непобедима.

В Южную Африку были посланы подкрепления (10 тыс. пехотинцев, 2 тыс. кавалеристов, 10 орудий, боеприпасы и снаряжение), которые вторглись в Зулуленд и одержали несколько побед, включая победу при Улунди[3], когда Кечвайо был захвачен в плен. Британцы, в буквальном смысле осуществляя политику «разделяй и властвуй», разделили территорию зулусского государства между тринадцатью «вождями», среди которых были Зибебу, Дж. Данн и Хаму, перебежавшие во время войны к британцам. После этого в Зулуленде началась многолетняя гражданская война и когда Кечвайо вернулся из ссылки в Африку, королевство зулусов уже никем не рассматривалось как угроза Британской империи.

В 1907 году два участника сражения — офицеры Тейнмаут Мелвилл и Невилл Когхилл, убитые за Баффало-Ривер — посмертно получили Крест Виктории за попытку спасти полковое знамя.

В сентябре 1908 года Крестом Виктории был награждён ещё один участник сражения — рядовой Сэмюэл Уоссол за спасение другого солдата.

Память, отражение в культуре и искусстве

  • после окончания войны, на поле боя был установлен обелиск в память о погибших британских солдатах;
  • в 1999 году на поле боя был установлен памятник погибшим в сражении зулусам, выполненный в виде воинского ожерелья (зулу isiqu) — знака доблести воинов зулусской армии
  • художественный фильм «Рассвет зулусов» (англ. Zulu Dawn, 1979)

Напишите отзыв о статье "Битва при Изандлване"

Литература и источники

  • Horace Smith-Dorrien. [www.richthofen.com/smith-dorrien/dorrien01a.htm Memories of Forty-Eight Years Service]. London, 1925. — воспоминания о битве британского офицера  (англ.)
  • Donald R. Morris. The Washing of the Spears: a History of the rise of the Zulu nation under Shaka & its fall in the Zulu War of 1879. Jonathan Cape, London, 1972. — 655 стр.
  • Ian Knight & Ian Castle. Zulu War 1879, Twilight of a Warrior Nation. Osprey Campaign Series #14, Osprey Publishing, 1992.
  • Adrian Greaves. Rorke’s Drift. Cassell, 2003 ISBN 0-304-36641-2
  • Saul David. Zulu, The Heroism and Tragedy of the Zulu War of 1879. 2005.
  • Mike Snook. How Can Man Die Better: The Secrets of Isandlwana Revealed. Greenhill Books, 2006. ISBN 1-85367-656-X
  • Carlos Roca. Zulú, la batalla de Isandlwana. Barcelona, Inedita Editores, 2006. ISBN 84-89746-05-2

Примечания

  1. 1 2 3 Isandhlwana and Rorke-Drift, Battles // The New Encyclopedia Britannica. 15th edition. Micropedia. Vol.6. Chicago, 1994. p.402
  2. 1 2 3 4 Зулусские войны // Советская военная энциклопедия (в 8 тт.) / ред. Н.В. Огарков. том 3, М., Воениздат, 1977. стр.480-481
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 И. М. Шкляж. Изандлвана // «Вопросы истории», № 2, 1979. стр.214-218
  4. 1 2 Р. Эрнест Дюпюи, Тревор Н. Дюпюи. Всемирная история войн (в 4-х тт.). книга 3 (1800—1925). СПб., М., «Полигон — АСТ», 1998. стр.459
  5. «Основным наступательным оружием зулусских воинов было копьё-„ассегай“ с длинным (около 45 см) наконечником и коротким древком (длиной около 75 см, хотя имелись ассегаи и меньшего размера). Для метания зулусы использовали дротики — с наконечником длиной около 25 см и древком около 90 см, которые можно было бросить на расстояние до 45 метров, но дальность эффективного броска не превышала 25-30 м, однако главным оружием оставалось колющее копьё. Кроме копий, зулусы были вооружены деревянными палицами. Зулусские военачальники носили топоры, которые были символами власти и боевым оружием»
    Игорь Строгов. Война с зулусами // журнал «Мастер-ружьё», № 61, апрель 2002. стр.18-23
  6. Всемирная история (в 10 томах) / редколл., гл. ред. Е. М. Жуков. том 7. М., Соцэкгиз, 1960. стр.215-216
  7. 1 2 3 4 5 История Африки в XIX — начале ХХ в. / колл. авт., отв. ред. В. А. Субботин. 2-е изд., пер. и доп. М., «Наука», 1984. стр.397-400
  8. Ron Lock, Peter Quantrill. Zulu Victory: The Epic of Isandlwana and the Cover-up. Johannesburg & Cape Town: Jonathan Ball Publishers. 2002. page 280—281
  9. Bruce Herald, Volume XII, Issue 1108, 27 May 1879. page 3
  10. Horace Smith-Dorrien. [www.richthofen.com/smith-dorrien/dorrien01b.htm Memories of Forty-Eight Years Service]  (англ.)
  11. Ron Lock, Peter Quantrill. Zulu Victory: The Epic of Isandlwana and the Cover-up. Johannesburg & Cape Town: Jonathan Ball Publishers. 2002. page 47
  12. Ron Lock, Peter Quantrill. Zulu Victory: The Epic of Isandlwana and the Cover-up. Johannesburg & Cape Town: Jonathan Ball Publishers. 2002. page 219
  13. 1 2 3 4 Ч. Т. Биннс. Динузулу. Конец династии Чаки. М., «Наука», 1978. стр.7
  14. Ian Knight. Anglo-Zulu War 1879. British Infantryman vs. Zulu Warrior. London, Osprey Publishing, 2013. page 58
  15. Англо-зулусская война 1879 // Большая Советская Энциклопедия / под ред. А. М. Прохорова. 3-е изд. Т.1. М., «Советская энциклопедия», 1970. стр.593
  16. «Санкт-Петербургский вестник» от 4 (16) февраля 1879
  17. Новейшие передряги в Британской колониальной империи // «Вестник Европы», № 8, 1879

Ссылки

  • [www.rapidttp.com/milhist/vol044gc.html Исандлвана и Роркс-Дрифт] на сайте Южно-Африканского военного общества  (англ.)
  • [www.zulunet.co.za/izl/isandlwana.htm Битва при Исандлване] на Zulunet  (англ.)
  • [www.internetwars.ru/HISTORY/Isandlwana/Isandlwana.htm Сражение у холма Изандлвана — литературный, адаптированный перевод Александра Морозова очерка «Wet With Yesterday’s Blood» by Ian Knight с Zulunet] на internetwars.ru  (англ.)
  • [sirius.sgic.fi/~juha/zulu.htm Список британских офицеров, погибших в войне с зулусами]
  • [www.militaryhistoryonline.com/19thcentury/rorkesdrift/dayoneprep.aspx Military History Online]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Битва при Изандлване

– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.