Битва при Кадеше
| Битва при Кадеше | |||
 Рамсес II на колеснице в битве при Кадеше | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
город Кадеш | ||
| Итог |
перемирие между хеттами и египтянами. Обе стороны приписали победу себе | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Кадеше — сражение между войсками Египетского и Хеттского царств, сильнейших держав Ближнего Востока. Войска возглавляли фараон Рамсес II и Муваталли II. Столкновение проходило в г. Кадеше на реке Оронт (территория современной Сирии). Начавшись с явного преимущества для врагов Рамсеса, в итоге оно было выиграно египтянами, но с многочисленными потерями. На стратегическом уровне оно привело к «технической ничьей» с заметными стратегическими преимуществами для хеттов, так как положило конец вторжению Рамсеса II. В итоге было заключено перемирие между хеттами и египтянами. Обе стороны приписали победу себе.
Это сражение стало первым в истории, отображённым в источниках обеих воюющих сторон, что повысило к нему интерес со стороны исследователей военной науки, историков, египтологов и военных всего мира. Кроме того, битва при Кадеше стала последним крупным сражением эпохи бронзового века: хетты уже использовали железное оружие.
Предыстория
После выдворения правителей XV династии гиксосов египетское Новое царство стало более агрессивно восстанавливать границы государства. Правители XVIII династии Тутмос I, Тутмос III и Аменхотеп II возглавляли многие удачные завоевательные походы, особенно в Сирию и Ханаан.
Во время правления последних фараонов XVIII династии (начиная с конца правления Аменхотепа III и особенно при Эхнатоне) Амарнский архив сообщал о снижении интереса Египта к этому региону. Лишь при последнем правителе этой династии — Хоремхебе — влияние египтян начало возрастать.[1]
Этот процесс продолжился во время правления XIX династии. Как и его отец Рамсес I, Сети I был талантливым военным руководителем и намеревался вернуть Египетской империи былую славу. Надписи на стенах храма в Карнаке описывают его кампании в Ханаане и Сирии.
[2] Он взял 20 тыс. солдат и повторно занял оставленные египтянами города, а также заключил неофициальный мир с хеттами. Сети взял под контроль прибрежные области вдоль Средиземноморья и продолжил поход в Ханаан. Вторая кампания вынудила его захватить Кадеш (в честь победы там была построена стела) и Амурру.
Его сын и наследник Рамсес II продолжил дело своего отца. Исторические хроники описывают, что фараон заказал большое количество оружия для похода на Кадеш в свой пятый год царствования. Легкие египетские колесницы с двумя людьми были быстрее и манёвреннее тяжёлых хеттских с тремя воинами. В то же время, важное военно-техническое нововведение – размещение на хеттских колесницах оси не в задней части, а в середине, — дало возможность разместить на них больше воинов (трёх: возничего с двумя лучниками либо лучником и щитоносцем) и таким образом существенно повысить огневую мощь по сравнению с египетскими (один колесничий и один лучник). Египетская пехота была вооружена хопешами и боевыми топорами — оружием, пробивавшим хеттские доспехи.
Однако позже области египетского влияния возвратились под хеттский контроль. Египтолог Тревор Брюс предполагает, что город Амурру оставался хеттским.[3] Предвестниками битвы при Кадеше стали ранние кампании Рамсеса II в Ханаан. На четвёртом году своего правления он направился на север в Сирию для возвращения Амурру,[4] или для проверки лояльности вассалов Египта и исследования ландшафта возможных сражений.[3] Эти кампании заставили Муваталли II обратить внимание на продвижение египтян, и на пятом году царствования Рамсеса II противоборствующие силы столкнулись у Кадеша.
Кадешская кампания
После того, как египетские войска перешли границу, они за месяц достигли окрестностей Кадеша.
Царь хеттов Муваталли II призвал несколько своих союзников и разместил войска позади «Старого Кадеша».
Рамсес был обманут кочевниками-бедуинами шасу, которые были тайными союзниками хеттов. Когда он находился под Кадешем, имея при себе лишь соединение Амона и личную гвардию, бедуины убедили его в том, что хетты находятся в 200 километрах от Кадеша, около Алеппо. После долгого марша по пустыне Рамсес разбил лагерь и стал ждать остальных сил.
Битва
Хетты, находившиеся совсем недалеко, перешли реку, отделявшую их от египтян, и атаковали уже подходившее к лагерю соединение Ра. После недолгого боя хетты разбили соединение Ра, используя численное преимущество, усталость египтян и внезапность атаки, которые позволили им победить почти без потерь. Воины соединения Ра, среди которых были и дети самого Рамсеса, были перебиты почти полностью, убежать удалось лишь немногим. Выжившие добежали до лагеря и посеяли в нём панику.
Несмотря на столь неудачное начало битвы, Рамсес вывел всех имеющихся у него в распоряжении бойцов на равнину. У египтян было преимущество в наличии копьеносцев, которые у большинства армий древности строились строем, напоминавшим эллинскую фалангу. У хеттов в этом бою копьеносцев не было, что сыграло на руку египтянам, ведь вооружение хеттов было лучше, чем у египтян (хетты умели делать железные доспехи и оружие, причём изготовление железа являлось государственной тайной, в то время как в египетской армии металлические доспехи среди пехотинцев распространены не были), и будь в том бою у хеттов копейщики, они бы, скорее всего победили. Пока Рамсес строил войско к бою, 2500 хеттских лёгких пехотинцев и три сотни воинов на колесницах захватили лагерь египтян и начали его грабить. Тем временем подошло ещё несколько египетских отрядов, и Рамсес, наведя порядок среди начавших паниковать солдат, начал атаку. Занятые грабежом хетты были застигнуты врасплох, разбиты и сброшены в реку. Царь хеттов Муваталли, видя, как на противоположном берегу реки гибнут его воины, бросил в бой пятьсот колесниц и четыре тысячи пехотинцев. Но Рамсес лично возглавил атаку. Завязался бой, в котором важную роль играли колесницы. Так как местность была не слишком ровная, преимущество имели более лёгкие египетские колесницы, к тому же воины, стоящие на них, были вооружены луками, что позволяло поражать врага издалека и избегать лишних передвижений на неровной местности, на которой колесницы могли сломаться. Лишь немногие хеттские колесницы доехали до отрядов египтян, большинство или сломались, или повернули обратно, или все их экипажи были перестреляны египетскими лучниками. Вскоре на равнине закипел бой уже пеших воинов. Хотя у хеттов были лишь лёгкие пехотинцы и немного оставшихся колесниц, они смогли биться на равных с войском Рамсеса, имевшем в своём составе колесницы, копьеносцев и лёгких пехотинцев. Но хеттское войско было многочисленнее, организованнее и сплочённее, к тому же хетты отличались храбростью и вооружение у них было лучше. Рамсес отвёл колесницы в тыл, причём стрелки на колесницах расстреливали любого египтянина, смевшего бежать с поля боя. К вечеру обе армии с огромными потерями отступили.
Муваталли предложил Рамсесу перемирие, и тот согласился. Обе стороны приписали победу себе, причём египтяне описывали её так, будто Рамсес в одиночку перебил всё хеттское воинство.
Последствия
В техническом плане,[5] не имея возможности вести осаду Кадеша, Рамсес отступил на юг к Дамаску и в итоге в Египет. Однако там Рамсес объявил о том, что одержал большую победу, но в действительности ему удалось только спасти свои войска.[6] Но в личном плане это сражение стало триумфом для Рамсеса II, который смог объединить своих воинов и переломить ход битвы, избежав при этом плена и смерти.
Хеттские записи дали совсем иную оценку, по которой Рамсес отступил от Кадеша из-за своего поражения. Современные историки пришли к заключению, что сражение стало ничьей, при моральной победе египтян, которые развили новые технологии и провели перевооружение [5], и стратегической — Муваталли II, потерявшего значительную часть своих колесниц, но не сдавшего Кадеш.
Напишите отзыв о статье "Битва при Кадеше"
Примечания
- ↑ Moran, William L., «The Amarna Letters», Johns Hopkins University Press, 1992
- ↑ [oi.uchicago.edu/pdf/saoc42_2ed.pdf] W. J. Murnane, The Road to Kadesh: A Historical Interpretation of the Battle Reliefs of King Sety I at Karnak. (Second Edition Revised), Chicago: The Oriental Institute, 1990, ISBN 0-918986-67-2
- ↑ 1 2 Bryce, Trevor, The Kingdom of the Hittites, Oxford University Press, new edition 2005, ISBN 0-19-927908-X p.233
- ↑ Grimal, Nicolas, A History of Ancient Egypt (1994) pp. 253ff.
- ↑ 1 2 [www.history.com/schedule.do?action=daily&linkDate=2008-05-141100&timeZone=EST# Ancient Discoveries: Egyptian Warfare]. — «viewed=12:00 hrs EDST, 2008-05-14, the recently produced program details current thinking of three experts on the Battle of Qadesh, and the Peace of Qadesh (signed about) 15 years later.» Проверено 15 мая 2004. [www.webcitation.org/66MSqwNfJ Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].
- ↑ Nicholas Grimal, A History of Ancient Egypt, Blackwell Books: 1992, p.256
Ссылки
- Битва при Кадеше (из храма [vegypt.ru/site/%D0%B0%D0%B1%D1%83-%D1%81%D0%B8%D0%BC%D0%B1%D0%B5%D0%BB/show#horizontalTab2 в Абу Симбеле] - большой колонный зал)
- [war1960.narod.ru/anc/kadesh.html Битва при Кадеше] (рус.). Сайт war1960.narod.ru. Проверено 20 ноября 2011. [www.webcitation.org/66MSt2Ao0 Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].
| В Википедии есть портал «Древний Египет» |
Отрывок, характеризующий Битва при Кадеше
И Наташа побежала по коридору.Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
