Битва при Кадисии
Поделись знанием:
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
| Битва при Кадисии | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа арабской армии. | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
31°35′ с. ш. 44°30′ в. д. / 31.583° с. ш. 44.500° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=31.583&mlon=44.500&zoom=14 (O)] (Я)
Битва при Кадисии (араб. معركة القادسية — Ма’ракат аль-Кадисийя; перс. نبرد قادسيه; предположительно, 2 декабря 636 года, 27 шавваля 15 г. х.) — решающее сражение между арабами-мусульманами и армией государства Сасанидов во время арабского завоевания Ирана.
Численность персидских войск оценивается приблизительно в 40 тыс. воинов; мощь персидской армии усиливали 30 или 33 боевых слона. Командовал Сасанидскими войсками испехбед Хорасана Рустам. Со стороны арабов ему противостояли от 25 до 30 тыс. воинов под командованием Саада ибн Абу Ваккаса.
Содержание
Предшествовавшие события
В 633 г. арабы начали войну с Ираном вторжением в Ирак. В течение двух следующих лет арабы сумели нанести персам ряд поражений (при переправе через Евфрат, при Уллаисе, при Бувайбе), потерпев лишь одно поражение — в «битве у моста» на берегу Евфрата, в конце 634 г.
Персам стало очевидно, что арабскую угрозу нельзя недооценивать. Иранский полководец Рустам, бывший фактическим хозяином положения в Ктесифоне при несовершеннолетнем правителе государства Йездигерде III, велел собрать ополчение из всех областей Ирана. На это потребовался год. Затем армия во главе с Рустамом выдвинулась в район действий арабов и в итоге стала лагерем у Кадисии. В течение двух (по другим источникам — четырёх) месяцев ни одна из армий не решалась начинать сражения. Рустам, по всей видимости, надеялся откупиться от арабов, и лишь когда он осознал невозможность этого, он начал сражение.
Сражение
Само сражение было очень ожесточённым и длилось 4 дня.
- Первый день: Иранское войско, перейдя канал Атик, расположилось на его западном берегу в следующем боевом порядке. В центре находился на троне с навесом сам командующий Рустам. Правым флангом командовал Хормузан. Между ним и центром стоял отряд передовых (авангарда) во главе Джалиносом. А между левым флангом (командир Бахман Джадуйе) и центром стоял отряд Перозана. У иранцев были и наёмники (согласно Табари 30 000), многие из которых были скованы цепью, чтобы они не смогли отступить. Также согласно сообщению Табари, у иранцев в центре находилось 18 слонов, 8 на одном фланге и 7 на другом. Боевой порядок арабов был похож на иранский — центр, правое и левое крыло. Главнокомандующий арабов Саад ибн Абу Ваккас, по болезни или другой причине, поручил общее командование Халиду ибн Урфуте (центр), несмотря на недовольство некоторых военачальников. Но бесспорно то, что Саад сам контролировал и командовал армией (через гонцов-адъютантов). Правое крыло возглавлял Джарир ибн Абдаллах Баджали. Левое — Кайс ибн Макшух. Арабы после троекратного такбира (возгласа «Аллах велик!») двинулись вперёд. Битва началась с поединков, предшествовавших началу полномасштабного сражения (в первом же поединке был побеждён и пленён знатный иранец Хормузд из рода Сасанидов). Иранцы ввели в бой слонов, с лучниками в башнях. Атака слонов была настолько успешна, что арабы племени баджила не были до конца перебиты только благодаря пришедшим им на помощь арабам из племени асад. За слонами шли отряды иранской конницы, их вели военачальники Бахман Джадуйе и Джалинос. Теперь помощь требовалась уже племени асад. Конница арабов в панике от слонов отступала, под градом стрел лучников из башен. И хотя пехота арабов ещё держалась, над их войском нависла угроза поражения. Арабский командующий Саад ввёл в бой основные силы, в том числе тамимитов. Боевые слоны иранцев, успешно наступая, увлеклись и оказались в гуще арабского войска. Арабы, из которых особо отличились тамимиты, в упорном бою смело сражались против слонов, стараясь копьями и стрелами поразить животных в глаза или хоботы. Также одни арабы перерезали подпруги, удерживающие башни на спинах слонов (поэтому большая часть башен с их экипажами оказались на земле), а другие успешно метали стрелы в иранских лучников в башнях. И хотя арабы понесли большие потери, атака врага была отражена, иранцы стали отступать. Бой шёл до наступления ночи, затем войска вернулись на исходные позиции.
- Второй день: Утром к арабам прибыл авангард отряда, шедшего им на помощь из Сирии (по одним данным — 6 000 воинов, по другим — 10 000) посланного халифом после взятия Дамаска. Этот авангард — одна тысяча всадников под командой Каака ибн Амра, принял участие в битве, возобновившейся ближе к полудню. В поединках успех сопутствовал арабам, у иранцев были убиты военачальники Бахман Джадуйе, Биндуван (брат командующего Рустама), военачальник Перозан (сражённый прибывшим из Сирии Кааком ибн Амром). В этот день иранцы не могли применить свою ударную силу — слоны в битве не участвовали, башни многих были срезаны и разломаны накануне. Арабы взяли инициативу в свои руки, они снарядили верблюдов (защитив их бронёй и кольчугами) сиденьями-паланкинами, посадив на них лучников, и атаковали иранскую конницу. Теперь конница иранцев пришла в ужас от вида и запаха непривычных животных. Арабы успешно атаковали центр иранского войска. Однако стойкость иранской пехоты не позволила арабам развить успех. Иранцы несли большие потери, следует добавить, что в течение дня к арабам подходили воины отряда, шедшего из Сирии. С наступлением сумерек бой был остановлен. Согласно Табари в этот день погибло 2 000 (или 2 500) мусульман и 10 000 неверных (иранцев).
- Третий день: Арабы применили военную хитрость: прибывший накануне авангард (одна тысяча воинов Каака ибн Амра) отряда из Сирии под покровом ночи скрытно ушёл, а утром вернулся, как будто к арабам пришёл ещё один большой отряд арабских воинов. Сотня подходила за сотней, на виду построенных для битвы иранцев и арабов. Иранцы, да и арабы вначале, приняли его за новое подкрепление. Мусульмане возблагодарили Аллаха и пошли в атаку. После поединков началось общее сражение. Иранцы смогли в этот день вновь использовать боевых слонов. Теперь каждого слона охраняли пешие и конные воины, которые должны были не позволять арабам перерезать подпруги у слонов, и поражать хобот и глаза животных. Согласно Табари, от такой заботы слоны стали ручными и их боевой пыл утих, что дало возможность арабам поразить глаза и хобот двух главных слонов, которые от боли повернули и увлекли за собой остальных животных, приведя в беспорядок ряды иранцев. Но и арабам не удалось успешно использовать своих боевых верблюдов, многие из этих животных были изранены и убиты. Во второй половине дня к иранцам прибыли подкрепления из Ктесифона, а к арабам подошли 700 воинов во главе с Хашимом (это было подразделение отряда, шедшего из Сирии). Отряд Хашима специально подходил к полю боя группами по 70 воинов, демонстративно растянувшись чтобы создать видимость постоянно прибывающих войск. Шёл упорный бой, обе стороны несли большие потери, и к вечеру битва имела вид всеобщей рукопашной схватки (Табари, I, стр. 2326). Вечером Рустам изменил тактику, вместо боя отрядами он применил оборонительное линейное построение, построив 13 непрерывных линий, одну за другой, фланги которых округло загибались. Как продолжает Табари (I, 2329—2331), Саад тоже перегруппировал войско, выстроив его в 3 линии: первую заняли всадники, вторую — пехотинцы с мечами и копьями, третью — лучники. Арабы яростно атаковали, не дождавшись условного сигнала (Табари, I, стр. 2332). Битва продолжалась в боевых порядках и ночью, и как сообщал участник, звон оружия разносился, как от множества наковален, а оба командующие уже не могли влиять на ход битвы, связи с войсками у них не было (Табари, I, стр. 2333).
- Четвёртый день: Утром арабы атаковали центр иранской армии, противники бились, напрягая последние силы, и долгое время было не ясно кто победит. И вот, когда солнце поднялось повыше, подул ураганный западный ветер, который нёс тучи чёрного песка и пыли в лицо иранцам, арабы решили, что это Аллах помогает им, и усилили натиск. Ветер разметал ставку Рустама, сбросил в канал Атик навес над троном. А арабам в очередной атаке удалось разгромить центр войска иранцев. Хотя фланги иранцев и сохранили боевой строй, дело было сделано. Отряд арабов прорвался к ставке иранского полководца и Рустам погиб в бою. Государственное знамя Сасанидов («дарафш-и-Кавэйяни», сшитое из леопардовых шкур и украшенное драгоценными камнями, источники оценивают его в 1 миллион 200 тысяч драхм), захватили арабы. Иранское войско было потрясено гибелью своего командующего и, придя в смятение, стало отступать. Джалинос, взяв командование на себя, велел переправляться войску на другой берег Атика. Много иранцев было убито арабами и множество утонуло в реке. Те иранские наёмники, что были скованы цепью, не имеющие возможности уйти, были все перебиты арабами. А тридцать с лишним сотен иранцев остались, во главе с семью или восемью военачальниками (среди которых Хормузан и Зад сын Бухейша), чтобы с честью умереть на поле боя. И, как сообщают Табари (I, стр. 2345—2346) и Балазури (стр. 259), их атаковал десятитысячный отряд арабов и половина отважных была убита, другим всё таки пришлось отступить, Джалинос был настигнут на дороге в Наджаф другим арабским отрядом и убит. И в этот день на поле боя было убито 6 000 арабов и 10 000 иранцев, не считая утонувших в канале Атик (Табари, I, стр. 2337—2339). Так закончилась битва при Кадисии.
Итоги
Несмотря на серьёзные потери (до трети армии убитыми), арабы остались победителями. При этом крупнейшая персидская армия была разбита и, по существу, перестала существовать. Участь государства Сасанидов, в последующие годы уничтоженного арабами, была предрешена.
В кино и литературе
Исторический фильм «Ал-Кадисия» (AL QADISIYYA), режиссёр Салах Абусейф, Ирак, 1981 год.
См. также
Напишите отзыв о статье "Битва при Кадисии"
Литература
- Балазури. Книга о завоеваниях стран.
- Бал’ами. История Табари.
- Бируни. Памятники минувших поколений. / Избранные произведения. Т. I. — Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1957.
- Табари. История пророков и царей.
- Али-заде А. Хроника мусульманских государств I—VII вв. Хиджры. — М.: УММА, 2007. — ISBN 5-94824-111-4
- Большаков О. Г. История Халифата. Т. II. — М.: Восточная литература, 2002. — ISBN 5-02-017376-2 ; 5-02-018165-X
- Н. В. Пигулевская, А. Ю. Якубовский, И. П. Петрушевский, Л. В. Строева, А. М. Беленицкий. История Ирана с древнейших времён до XVIII века. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1958.
- История стран зарубежной Азии в средние века. — М.: Наука, 1970.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Кадисии
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
