Битва при Кирхгольме

Битва при Киргхольме
Основной конфликт: Польско-шведская война 1600—1611 годов.
Картина Питера Снаерса «Битва под Кирхгольмом» (1630).
Дата	27 сентября 1605
Место	Кирхгольм, Латвия
Итог	победа польско-литовской армии
Противники
Речь Посполитая Швеция
Командующие
</br> Ян Кароль Ходкевич,</br> Великий гетман Литовский </br> Карл IX,</br> Король Швеции
Силы сторон
1300 пехоты 2600 кавалерии 5 орудий ок. 2500 кавалерии ок. 8868 пехоты 11 орудий
Потери
100 убитых 200 раненых 5000 убитых/раненых, 500 пленных

Битва при Кирхгольме — одно из крупнейших сражений польско-шведской войны 1600—1611 годов, произошедшее 27 сентября 1605 года. Битва закончилась решающей победой польско-литовских сил и запомнилась как один из величайших триумфов кавалерии Речи Посполитой, так как исход сражения предопределил удар польско-литовской кавалерии, крылатых гусар.

Накануне событий

Главным поводом для сражения была осада шведами Риги, предпринятая ими 23 сентября 1605 года. Взятие этого города позволило бы шведам почти беспрепятственно занять Лифляндию целиком.

Марш на Ригу

Гетман Ходкевич собрал войска Речи Посполитой в таборе под Дерптом и утром 25 сентября вывел их форсированным маршем на Ригу. Двухдневный 80-километровый марш закончился вечером 26 сентября недалеко от Киргхольма и был сам по себе беспрецедентным для армии, в составе которой были пехота и артиллерия, вынужденные передвигаться по труднопроходимым лесным дорогам.

Шведский король, узнав 26 сентября про подход польско-литовской армии, единолично, не считаясь с мнением шведских военачальников, в ночь на 27 сентября вывел почти всё своё войско навстречу Ходкевичу, оставив под Ригой только небольшие силы для поддержания осады. Отмечается, что сильный ночной ливень измотал шведскую армию на марше.

Накануне битвы

27 сентября 1605 года польско-литовские и шведские войска встретились у небольшого городка Кирхгольм (ныне Саласпилс в Латвии, около 18 км к юго-востоку от Риги).

Силы сторон

Гетман Ходкевич располагал силами, насчитывающими около четырёх с половиной тысяч человек: 2500 крылатых гусар, 1300 пехотинцев, и некоторое число татарских всадников и казаков, составлявших авангард. В решающей атаке, вместе с крылатыми гусарами, принимали участие также и запорожские казаки, более приспособленные к маневрированию и имевшие не меньшее значение в схватке. В битве также принимала участие польская шляхта.

Силы Карла IX Шведского были численно превосходящими и состояли из 11 000 пехоты (8500 копейщиков, 2500 мушкетёров), 2500 кавалеристов и 11 пушек. Шведская армия включала несколько тысяч немецких и голландских наёмников и несколько сот шотландцев.

Тем не менее, литовские силы были хорошо отдохнувшими и их кавалерию составляли прекрасно подготовленные крылатые гусары — тяжёлая кавалерия, вооружённая копьями, в то время как шведская кавалерия была менее хорошо подготовлена, вооружена пистолетами и карабинами, на плохих лошадях, и уставшая после длительного ночного марша под проливным дождём. Большинство гусар были из Великого княжества Литовского, около 200 были из польского коронного войска, большинство из них наёмники или близкие союзники Ходкевича. Польско-литовские силы также поддерживались малым числом татар и польско-литовских казаков (вид лёгкой кавалерии), используемых в основном для разведки, и манёвров.

Развёртывание

Шведские войска, вероятно, были развёрнуты в шахматном порядке. Ян Кароль Ходкевич развернул свои силы в традиционных глубоких польско-литовских боевых формированиях.

Битва

Ходкевич, имея меньшие силы (примерное соотношение 1:3), использовал обманный манёвр, чтобы выманить шведов с их высокой позиции. Битва началась с атаки польско-литовской кавалерии под командованием Дубровы на шведский левый фланг, с дальнейшим притворным отступлением. Шведы решили, что противник начал отступать, и устремили в погоню свою кавалерию, разрушая строй.

Это входило в планы Ходкевича, пехота Речи Посполитой открыла огонь, нанеся шведам определённые потери, после чего гусары быстро перегруппировались и устремились на шведские боевые порядки. Шведские мушкетёры смогли сделать только один залп, после чего примерно 300 гусар из роты Винцента Войны вклинились в центр боевых порядков шведской пехоты, сковав основные силы.

В это время гусары Дубровы перешли в контратаку, отбросив кавалерию Карла за фланг собственной пехоты, часть королевской кавалерии обратилась в бегство, в погоню за ней устремились легковооружённые кавалеристы. Левое крыло шведов было разгромлено, на правом крыле гусары Сапеги вступили в бой. Карл испугался и бросил на правое крыло все свои резервы, включая рейтар, это был критический момент. Ходкевич понял, что у шведов не осталось свежих войск, и направил в бой хоругви Ляцкого, выполнившего обходной манёвр и разгромившего королевских рейтар. Затем кавалерия Ляцкого обрушилась на шведскую и немецкую пехоту, после чего исход битвы был решён. Шведы и немцы сражались стойко, умирая с оружием в руках. Тех, кто обращался в бегство, настигала лёгкая кавалерия.

Последствия

После поражения шведский король был вынужден снять осаду Риги, уплыть обратно через Балтийское море в Швецию и отказаться от контроля над северной Латвией и Эстонией. Тем не менее, Речь Посполитая оказалась не в состоянии воспользоваться победой полностью, поскольку не было денег на войска, которым не платили несколько месяцев. Без оплаты они не могли покупать продукты питания и корм для своих лошадей или пополнять свои военные поставки, и поэтому кампания захлебнулась. Дополнительным фактором стало то, что большое количество подготовленных лошадей было потеряно во время боя, их оказалось трудно заменить.

Перемирие было подписано в конце концов в 1611 году, но к 1617 году война вспыхнула вновь.

Литература

• J. Cichowski, A. Szulczynski. Husaria. — Warszawa, WMON, 1977. — 267 с., іл.

Ссылки

• М. Чарняўскі. [jivebelarus.net/at_this_day/events_calendar395.html Бітва пад Кірхгольмам]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Битва при Кирхгольме

– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.