Битва при Кортенуова

Битва при Кортенуова
Основной конфликт: Войны гвельфов и гибеллинов
Триумфальное вступление имперских войск в Кремону. Миниатюра из Новой хроники Джованни Виллани. XIV век.
Дата	27—28 ноября 1237 года
Место	Кортенуова (Ломбардия)
Итог	Решительная победа имперцев
Противники
Священная Римская империя Сицилийское королевство Гибеллины Вторая Ломбардская лига
Командующие
Фридрих II Пьетро Тьеполо
Силы сторон
ок. 10 000 человек ок. 15 000 человек
Потери
небольшие несколько тысяч убитых до 5 тысяч пленных

Битва при Кортенуова — сражение 27—28 ноября 1237 года между войсками императора Фридриха II и силами Второй Ломбардской лиги в ходе борьбы гвельфов и гибеллинов. Считается одной из самых масштабных и кровопролитных битв европейского средневековья.

Начало войны

Война началась в 1236 году после отказа городов Северной Италии распустить лигу, признать права императора и предоставить войска для крестового похода.

Тактика итальянцев состояла в том, чтобы, уклоняясь от сражения, путём маневрирования препятствовать осадам городов и крепостей имперскими войсками. В местности, прорезанной многочисленными реками и каналами, подобный метод вначале имел некоторый успех.

Кампания 1237 года

В 1237 году Фридрих направился в Германию, и в августе вернулся оттуда через Бреннер с отрядом из 2 000 рыцарей, половина из которых принадлежала к Тевтонскому ордену. В Вероне к нему присоединились отряды гибеллинов Северной Италии во главе с Эццелино III да Романо, и войско Габоарда Арнштейна из Тосканы. Из Апулии подошло несколько тысяч сарацинских лучников и сицилийских рыцарей. Имперцы двинулись к Мантуе, и этот город удалось убедить покинуть лигу и признать власть императора. Из Мантуи Фридрих выступил на Брешию. По пути он на две недели задержался для осады крепости Монтикьяри, и это промедление позволило лиге собрать войска. Во главе армии ломбардцев стоял подеста Милана Пьетро Тьеполо, сын дожа Венеции.

Брешиа была сильно укреплена, а потому имперцы ограничились опустошением прилегающей местности. Войско лиги, выступившее на помощь Брешии, заняло позицию неподалеку, при Манербио, прикрывшись реками, каналами и болотом. Переговоры между сторонами, начатые по требованию папы Григория IX, ни к чему не привели.

Простояв две недели, император в конце ноября распустил по домам итальянские контингенты, ослабив свою армию, по меньшей мере, на треть, а затем направился на запад, к Кремоне на зимние квартиры. 23 ноября его войска перешли Ольо. Ломбардцы посчитали свою задачу выполненной и также начали отступление на Милан и Крему. Поскольку прямой путь на Милан отдалил бы их от места переправы Фридриха через Ольо на расстояние всего одного перехода, войска лиги отклонились на север ещё на один день пути, и почти достигли подножия Альп. Они расположились на отдых у деревни Кортенуова в области Бергамо.

Бергамские союзники императора, наблюдавшие за переправой ломбардцев через Ольо, сразу же по её завершению подали условленный дымовой сигнал. Имперцы, находившиеся в 18 километрах, немедленно двинулись вверх по реке на перехват противника, а бергамское ополчение должно было отрезать ломбардцам путь отхода. Притворное отступление Фридриха от Брешии оказалось ловушкой, и армия лиги была зажата в клещи.

Битва

Войскам Фридриха пришлось покрыть значительное расстояние, а потому сражение началось только вечером 27-го. Авангард ломбардцев был смят атакой рыцарей, часть их войска обратилась в бегство, остальные, во главе с Тьеполо, заняли оборону вокруг карроччо, прикрытого рвом или каналом. Взять эту позицию штурмом рыцари не могли, и тут, по мнению исследователей, в дело должны были вступить сарацинские лучники, чтобы массированным обстрелом расчистить путь кавалерии. Насколько эффективными были их действия, из источников неясно, но очевидно, что до наступления темноты успеха добиться не удалось.

Стало ясно, что утром бой придется возобновить, и император приказал рыцарям отдыхать, не снимая доспехов. Ломбардцы, однако, не стали дожидаться рассвета, и постепенно все обратились в бегство, бросив карроччо и захватив с собой лишь крест, отломанный от древка знамени, да и тот в спешке выронили, и он достался имперцам в числе прочих трофеев. Много ломбардцев было убито и утонуло в реке, вздувшейся от дождей, а также было взято в плен в ходе преследования.

Разгром войска лиги был полным; ломбардцы потеряли несколько тысяч убитыми (только миланцы 2,5 тысячи), до пяти тысяч было взято в плен, в их числе Пьетро Тьеполо.

Численность войск, участвовавших в сражении, установить непросто. Как полагают, имперская армия состояла примерно из 10 тысяч человек (такую цифру, в частности, приводит Пьер делла Винья), а войско лиги могло достигать 15 тысяч.

Результаты

В ходе преследования передовые части имперцев оказались в 25 километрах от Милана, который в тот момент был беззащитен. Император, однако, не развил достигнутый успех, полагая, что с уничтожением войска лиги организованное сопротивление прекратится и Северная Италия сама упадет ему в руки.

1 декабря Фридрих с триумфом въехал в Кремону. В захваченный карроччо впрягли слона, а к самой знамённой повозке был прикован Тьеполо. Затем, по словам Джованни Виллани, миланского предводителя отправили в заключение в Апулию, а позднее он «был повешен в Трани на высокой башне у берега моря»; прочие знатные пленники «погибли под пытками или в мрачных застенках». Карроччо был отправлен в Рим, где колесница заняла почётное место в Капитолии, как символ имперского могущества, и в качестве намека римскому папе.

Политические результаты были не столь впечатляющими. Позиции гибеллинов на севере временно укрепились. Лоди, Новара, Верчелли, Кьери и Савона перешли на сторону императора, но города, составлявшие ядро Второй Ломбардской лиги — Милан, Алессандрия, Брешиа, Пьяченца, Болонья и Фаэнца — отказались сложить оружие. Милан, правда, предложил Фридриху начать переговоры, и согласился принять имперского чиновника в качестве верховного судьи, но на высокомерное требование безоговорочной капитуляции ответил отказом. Миланские представители заявили, что лучше умереть с оружием в руках, чем стать жертвами императорского произвола, и прервали переговоры.

Весной 1238 года, собрав огромную армию (в её составе был даже союзный контингент, присланный египетским султаном) император всё же не решился наступать на Милан, а предпринятая им осада Брешии была неудачной. В следующем году ломбардцы получили влиятельного союзника в лице папы Григория IX, отлучившего императора от церкви, после чего война приняла перманентный характер, распространившись на Среднюю Италию и продлившись до самого анжуйского завоевания и гибели династии Штауфенов.

Литература

• Hadank, Karl. Die Schlacht von Cortenuova am 27. November 1237. Diss. Berlin, 1905
• Глогер, Бруно. Император, Бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде. — СПб: Алетейя, 2003. — ISBN 5-8071-0117-0
• Дельбрюк, Ганс. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 3. — СПб: Наука, Ювента, 1996. — ISBN 5-02-028331-2

Ссылки

• [www.arsbellica.it/pagine/medievale/Cortenuova/Cortenuova.html#ducicor Battaglia di Cortenuova]
• [www.vostlit.info/Texts/rus8/Villani_G/frametext61.htm Джованни Виллани. Новая хроника, или история Флоренции]

Отрывок, характеризующий Битва при Кортенуова

В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.