Битва при Левкопетре

Битва при Левкопетре
Основной конфликт: Ахейская война
Дата	146 г. до н.э.
Место	Левкопетра (Истм)
Итог	Победа римлян
Противники
Ахейский союз Римская республика
Командующие
Диэй Луций Муммий
Силы сторон
14 тыс. пехоты, 600 кавалерии 23 тыс. пехоты, 3,5 тыс. кавалерии, вспомогательные войска
Потери
неизвестно неизвестно

Битва при Левкопетре (также известна как битва на Истме и битва при Коринфе) — сражение между войсками Ахейского союза и Римской республики в 146 до н. э. во время Ахейской войны.

События, предшествовавшие битве

Римская республика, воспользовавшись междоусобным конфликтом между Ахейским союзом и Спартой, постановила отделить от союза некоторые города: Спарту, Коринф, Аргос, Гераклею, Орхомен, что низводило союз до второстепенного государства. Этот декрет римлян вызвал в союзе бурное негодование, а попытки римлян урегулировать этот конфликт не имели успеха. Ахейцы, слабость которых привела их к безрассудной храбрости, подстрекаемые враждебными Риму стратегами Критолаем и Диэем, решились на войну со Спартой вопреки резолюции римского сената, что фактически означало войну с Римом.

Ахейский союз был поддержан только Беотийским союзом, граждане которого были обвинены Римом в нападении на Фокиду, Эвбею и Амфиссу и присуждены к штрафу. Римский консул Луций Муммий, стоявший в Македонии, получил приказ выступить в поход на Пелопоннес.

Критолай с войском не стал дожидаться римлян, позволив им перейти Фермопилы и отступил к Скарфею в Северной Локриде. Здесь он был застигнут римлянами, потерпел поражение и погиб в бою. Его тело так и не было найдено.

Аркадский отряд в тысячу человек, дошедший до фокидской Элатеи, при известии о поражении при Скарфее отступил в Беотию, где и погиб в сражении с римлянами у Херонеи.

Диэй, приняв власть вместо павшего Критолая, дал свободу рабам, рождённым в Греции, и собрал войско из ахейцев и аркадян со всех городов. Собранное им войско вместе с рабами составляло из 600 всадников и из 14 тыс. тяжеловооруженных пехотинцев. Он отправил отряд в 4 тыс. воинов в Мегару под командованием Алкамена, но при виде римлян тот с войском бежал в Коринф. Римляне захватили добровольно сдавшуюся Мегару и подошли к Истму. Муммий отправил послов к ахейцам, предлагая решить дело миром, но его призыв был отклонён Диэем. Войска римлян и ахейцев встретились у деревни Левкопетра на Истме.

Ход сражения

Римские войска насчитывали 23 тыс. человек пехоты, 3,5 тыс. конницы, а также включали в себя критских стрелков и подкрепление из Пергама. Италийцы и вспомогательные войска были поставлены как сторожевой отряд в 12 стадиях от основных сил.

Греки располагали лишь 14 тысячами пехотинцев и 600 всадниками. Ахейское войско, таким образом, уступало римлянам в численности почти вдвое. В первую ночь ахейцы совершили успешное нападение на римский сторожевой отряд, и, воодушевлённые победой, выступили против римлян.

В сражении немногочисленная ахейская конница не выдержала натиска римской кавалерии и обратилась в бегство. Ахейская пехота, хоть и пала духом от бегства конницы, стойко встретила превосходящие силы римлян. Ахейцы побежали только тогда, когда во фланг им ударил отборный римский отряд в 1 тыс. человек. Всё ахейское войско обратилось в бегство. Диэй бежал в Мегалополь, где покончил с собой, приняв яд.

Последствия битвы

После победы Муммий подступил к Коринфу. Несмотря на то, что город не сопротивлялся, Муммий, опасаясь засады, вошёл в него только на третий день и подверг жестокому разгрому, уничтожив торгового конкурента Рима. Перебив многих жителей Коринфа, он продал в рабство всех женщин и детей. Ахейский союз и другие политические объединения Греции были распущены, а сама Греция окончательно потеряла независимость.

Литература

• Павсаний (географ). «Описание Эллады».
• История Древней Греции. / гл. ред. Кузищин В. И. — М.: Издательство «Высшая школа», 2001. — С. 399.

Отрывок, характеризующий Битва при Левкопетре

«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.