Битва при Лугдуне
| Битва при Лугдуне | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
близ города Лугдун | ||
| Итог |
победа войск императора Севера | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Лугдуне — одно из крупнейших сражений конца II века, начавшееся 19 февраля 197 года нашей эры между Клодием Альбином и войсками римского императора Септимия Севера, на холме Кондат (ныне квартал современного Лиона — Круа-Русс) близ тогдашней столицы Галлии города Лугдуна[1].
Сражение, итоги и его значение в истории
По сути это была битва за власть над Римской империей. Армии обоих претендентов (действующего императора Септимия Севера и его бывшего союзника и соправителя Клодия Альбина) были приблизительно равны по количеству воинов и составляли в сумме от 110 до 150 тысяч тысяч человек. Основу войск Севера Рима составляли дунайские легионы, а войска Клодия Альбина состояли из британских, галльских и испанских отрядов.
В начале баталии, на правом крыле, воины Севера одержали победу, опрокинули войско противника и, преследуя отступающие легионы, ворвались в их лагерь.
На левом же фланге ситуация складывалась в пользу Альбина. Большое количество солдат Септимия попались в ловушки, которые заранее устроили на поле боя солдаты Альбина. Боевой порядок войск Севера расстроился и, оказавшись под шквальным огнём легкой пехоты противника, они обратились в беспорядочное бегство. На помощь левому флангу Север бросил преторианскую гвардию, но она была смята бегущими и оттеснена в близлежащий овраг. Самого Септимия Севера сбросил конь, он сорвал с себя пурпурную мантию и спрятался среди своих убитых воинов. Благодаря этому, войско Альбина, увлечённое преследованием дунайских легионов, не заметило прячущегося среди убитых Севера. Сражение постепенно стало перерастать в побоище. Но Юлий Лет, один из верных полководцев императора Севера, ударом тяжёлой конницы во фланг и тыл войскам Альбина переломил ход сражения. Войско мятежников было наголову разгромлено.
Клодий Альбин бежал в Лугдун, где, и нашел свою смерть. Согласно различным источникам, он или покончил с собой[2], или был убит своими же воинами[3].
Оказавший поддержку Альбину галльский город Лугдун был разграблен и сожжен практически дотла. Это позволило императору пополнить казну.
См. также
Напишите отзыв о статье "Битва при Лугдуне"
Примечания
Ссылки
- [www.vokrugsveta.ru/chronograph/2349/ Битва при Лугдуне в энциклопедии «Вокруг света»].
- [forum.xlegio.ru/calendar/event-view.asp?eventid=269 197 г. н. э. Битва при Лугдуне (совр. Лион)]
- [www.roman-glory.com/04-02-09 Войны древнего Рима]
Отрывок, характеризующий Битва при Лугдуне
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
