Битва при Маренго (1800)

Битва при Маренго
Основной конфликт: Война второй коалиции Вторая Итальянская кампания
Сражение при Маренго 14 июня 1800 г. (Луи-Франсуа Лежен)
Дата	14 июня 1800
Место	Маренго, Италия
Итог	Победа французов
Противники
Первая французская республика Австрийская империя
Командующие
Первый консул Наполеон Мелас
Силы сторон
28 000 солдат: 23 000 у Бонапарта, 5 000 у Дезе; 18 орудий 28 500 солдат, 92 орудия.
Потери
около 7000: более 2 000 убито, 3 600 ранено, 900 пленённые. около 20 000: 4 500 убито, 8 000 ранено, 7 000 пленённые

Битва при Маренго (фр. bataille de Marengo) — финальное сражение Второй Итальянской кампании Бонапарта 1800 года, состоявшееся 14 июня между Австрией и Францией, по итогам которого австрийская армия в Италии вынуждена была капитулировать и покинуть Италию.

Предыстория сражения

25 декабря 1799 года Наполеон Бонапарт, незадолго до этого ставший первым консулом Франции, обратился к английскому и австрийскому монархам с публичными письмами, в которых призывал их отказаться от войны во имя избежания кровопролития. Однако союзники не согласились. Наполеон понял, что войны не избежать. Он обратился к гражданам Франции и вызвал настоящий патриотический подъём. В распоряжение Наполеона было передано 200 000 рекрутов. Кроме того, под его знамёна были призваны ещё 30 000 ветеранов.

Сосредоточив значительные части сил в Бельгии и Германии, Наполеон решил совершить с оставшимися в его распоряжении войсками новый итальянский поход. Умело маневрируя, вводя в заблуждение противника и проходя через узкие альпийские перевалы, Наполеон вышел австрийцам в тыл. 2 июня 1800 года Наполеон вошёл в Милан, затем в Павию, Брешию, Кремону и другие города.

Однако в дальнейшем Наполеон совершил ошибку: он вышел из морального равновесия; сгорая от нетерпения достигнуть, после 6-месячных трудов, окончательного результата и вступить в бой, он оставил 12 июня превосходную позицию у Страделлы, которая к тому же как нельзя более соответствовала составу его армии (недостаточное количество конницы и артиллерии) и направился разыскивать неприятеля; в этот день он достиг Вогеры. 13 июня, оставив часть войск для обложения Тортоны, он перешел реку Скривия. Плохо произведенная разведка привела к сомнению, не ушла ли австрийская армия на Геную или к верхнему По, с целью проложить себе путь по левому берегу; между тем, в это время австрийцы стояли за рекой Бормидой. Бонапарт, оставив при Маренго только часть войск, с остальными намерен был уйти за реку Скривия, но этому помешал разлив реки.

Расположение войск

Накануне сражения, в ночь на 14 июня, французская армия была расположена крайне разбросанно: Виктор — у Маренго, Ланн и Мюрат — у Сан-Джулиано, Дезе — у Ривальты, Монье — у Торры-ди-Гарафолло. На следующий день вся австрийская армия перешла Бормиду и неожиданно атаковала французов; Мелас собрал военный совет, на котором решено было вступить в бой на знаменитой Маренгской равнине, которая как нельзя более соответствовала составу австрийской армии (многочисленная и отличная конница и артиллерия).

Ход сражения

На рассвете 14 июня 40 тысяч австрийцев с многочисленной артиллерией переправились по 2 мостам через Бормиду и энергично атаковали французов (15-16 тысяч), стоявших открыто и имевших только на левом фланге опорный пункт, севернее Маренго, прикрытый глубоким болотистым ручьем. Австрийцы переправлялись: Отт — на левом крыле в направлении на Кастель-Чериоле, по дороге в Сале; в центре — Гаддик, а за ним Мелас на Педрабону (Пиетрабону) и Маренго; на правом крыле — О’Рель по дороге на Тортону.

Французы были расположены: впереди корпус Виктора — дивизия Гардона — у Педрабоны, дивизия Шамберлака — в Маренго; на правом крыле — кавалерийская бригада Шампо, на левом — Келлерман; Ланн уступом назад у Форначе составлял резерв за правым флангом; Дезе с дивизией Буде шел к Нови на присоединение к армии, а другая его дивизия (Монье) двигалась от Сан-Джулиано на Кастель-Чериоле; гвардия стояла у Бураны.

Утром 14 июня Бонапарт узнал, что австрийская армия переправилась через реку Бормида и идет на Маренго. Он поспешил с небольшими резервами на поле битвы, где сражалась его 28-тысячная армия. Австрийцы нанесли серьёзный удар по французам.

Корпус генерала Виктора упорно отбивал атаки австрийцев, которые пытались перебраться через ручей Фантононе. Генерал Отт, войска которого находились на левом фланге, попытался обойти французов. Его солдаты под картечным огнём навели мосты и форсировали ручей. Французы стойко оборонялись против превосходящих сил, но уже изнемогали, когда к 10 часам утра прибыл из Гафаролло Бонапарт с дивизией Монье и консульской гвардией. С целью дать прочную основу своему правому флангу, Бонапарт построил каре из своей гвардии, сдерживавшее атаки австрийской конницы, и двинул дивизию Монье к Кастель-Чериоле. Бой закипел с новой силой по всей линии. Правый фланг армии Наполеона дрогнул и вынужден был начать отступление. Мелас, напрягая последние усилия, овладел Маренго.

Левый фланг (Виктор и Ланн) был окончательно расстроен, все попытки занять Кастель-Чериоле рушились; австрийцы (36 тысяч, 200 орудий) обошли оба крыла французов; только правый фланг медленно отступал под напором. Наполеон ввёл последние резервы, но это не исправило положение. Тогда Наполеон бросил в бой 800 гренадеров Консульской гвардии. Но и они уже не могли спасти положение французской армии. Около 14 часов французы начали отходить под прикрытием корпуса Ланна и гренадеров. За три часа Ланн прошёл 4 км. Неоднократно он останавливался и под картечным огнём бросал в штыковую атаку своих солдат. 24 австрийских орудия в упор расстреливали французские каре. Ядра, рикошетя от земли, пробивали целые коридоры в плотных построениях французов, куда стремительно бросались австрийские всадники. Но французские солдаты ещё теснее сплачивали свои ряды. Однако даже такая отвага не помогала: французы продолжали отступать под натиском неприятеля.

В полдень Мелас, будучи легко ранен и уверенный в победе, уехал в Алессандрию, поручив генералу Цаху преследование французов. Цах составил авангард (2 пехотных полка с частью гренадер), а остальным войскам приказал свертываться в походные колонны; они приостановились и значительно отстали от авангарда. К трем часам дня французская армия, преследуемая австрийцами, отступала по всему фронту. По сути дела, Наполеон проиграл сражение.

Генерал Дезе, ранее наступавший со второй дивизией своего корпуса в направлении к городу Нови, пошел по собственной инициативе на выстрелы к Маренго и вышел в Сан-Джулиано около 3 часов дня. Тотчас он развернул дивизию генерала Буде впереди Сан-Джулиано, скрыв её от неприятеля складкой местности. Отступавшие остатки французской армии пристроились к нему по флангам: влево Виктор, вправо Ланн, гвардия и Монье, занимая фронт от Сан-Джулиано в направлении на Кастель-Чериоле; сзади и левее Ланна стала конница Келлермана и Шампо.

Австрийцы беспечно преследовали французов, почти свернувшись в походные колонны. Как только голова колонны Цаха приблизилась, Мармон выдвинул вперед 12-орудийную батарею и ошеломил австрийцев неожиданным картечным огнём. Дезе бросился вперед с пехотой и опрокинул голову колонны, причём сам был убит в первые минуты боя. Австрийские гренадеры упорно сопротивлялись, но в это время Келлерман налетел на них со своей тяжелой конницей и атаковал во фланг, одновременно с пехотой, ударившей их с фронта. Гренадеры, разделенные на 2 части, были опрокинуты. В рядах австрийцев началась паника, и к 17 часам войско в панике бросилось к реке Бормиде. В начавшейся давке австрийцам с трудом удалось перебраться на другой берег реки и спастись бегством. Около 2 тысяч человек с генералом Цахом сдались в плен.

Затем Келлерман атаковал австрийскую конницу и опрокинул её; вся французская линия бросилась вперед и погнала в большом беспорядке австрийцев, и только мужественная оборона хорватов О’Рельи в предмостном укреплении спасла остатки австрийцев от совершенного уничтожения. Здесь австрийцы потеряли 8 тысяч убитыми и ранеными, 4 тысячи пленными и 30 орудий; французы — 7 тысяч убитыми и ранеными.

Итог

На другой день, 15 июня, Мелас послал в штаб Наполеона парламентёров с предложением о перемирии. Наполеон согласился не препятствовать уходу австрийцев из Северной Италии. Мелас подписал Александрийскую конвенцию, по которой ему предоставлялось отправиться в Австрию, причём он сдал французам Ломбардию, Пьемонт и Геную со всеми крепостями.

Наполеон впоследствии очень гордился своей победой при Маренго, сравнивая её с Аустерлицем и Йеной. Однако решающую роль в битве сыграл генерал Луи Дезе. Дважды соратники Наполеона видели слезы на глазах императора: первый раз когда ему сообщили о гибели Дезе и второй раз, девятью годами позже, когда ядром оторвало ноги маршалу Ланну. Вечером 14 июня 1800 года Наполеон воскликнул: «Как хорош был бы этот день, если б сегодня я мог обнять Дезе!»

Рассматривая это сражение, трудно подыскать в военной истории факт, столь богатый разного рода случайностями, как сражение при Маренго: случайное столкновение, вследствие плохо веденной разведки; случайный разлив реки Скривия, которая помешала Бонапарту вернуться на позицию у Страделлы; наконец, случайное прибытие Дезе. Как ни хороша в стратегическом отношении Маренгская операция, но она не принесла никакой пользы общему положению дел. После победы при Маренго война продолжалась до начала декабря, когда битва при Гогенлиндене — на главном театре военных действий — окончательно не решила исход войны.

Искусство

• Lejeune - Bataille de Marengo.jpg

  Сражение при Маренго 14 июня 1800 г.
  (Луи-Франгсуа Лежён)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Битва при Маренго 14 июня 1800 г. (В. Адам)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Изображения Битвы при Маренго 14 июня 1800 года (автор не известен)

• Pigeot Schlacht bei Friedland.jpg

  Разгар франко-австрийского боя при Маренго 14.06.1800 г. (автор неизвестен)

• Swebach Battle Marengo.jpg

  Картина на фарфоре «Битва при Маренго» (Жак-Франсуа Свебах)

Литература

• Маренго // Линтулакс — Минный (учебно-минный) отряд Балтийского флота. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1914. — С. 184—188. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 15).</span>
• Маренго // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.
• Карнацевич В. Л. 100 знаменитых сражений. — Харьков., 2004.
• Зотов А. В. Забытый Моро, Спб., ЗНАК, 2009[history-gatchina.ru/?page=7]

Ссылки

• [letopis.info/when/19/francewar2.php Войны наполеоновской Франции].
• [www.museum.ru/MUSEUM/1812/Memorial/Wir/marengo_intro.html Историческая справка о сражении при Маренго].
• [onboardwargaming.blogspot.com/2008/04/bonaparte-at-marengo-ladder-round-9.html Описание битвы при Маренго со схемами].

Отрывок, характеризующий Битва при Маренго (1800)

– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!