Битва при Мегиддо (1457 до н. э.)

Битва при Мегиддо
Вид на развалины Мегиддо с юго-востока
Дата	26 апреля 1457 год до н. э.
Место	город Мегиддо
Итог	победа египтян
Противники
Древний Египет (Новое царство) князья Северной Сирии и Палестины, Митанни
Командующие
Тутмос III царь Кадеша
Силы сторон
20 000 воинов 15 000 воинов
Потери
неизвестно неизвестно

Битва при Мегиддо — сражение между войском Древнего Египта, возглавляемым фараоном Тутмосом III, и объединённой коалицией князей Северной Сирии и Палестины, в союзе с Митанни. Произошло 26 апреля 1457 года до н. э. к северо-западу от ханаанского города Мегиддо (согласно данным, указанным в СИЭ, том 9, с. 212, 1966, Битва при Мегиддо произошла в 1502 году до н. э.).

Описание битвы при Мегиддо входило в выдержки из «Анналов Тутмоса III» придворного хрониста Танини, сопровождавшего фараона во всех его семнадцати походах, сохранившиеся в карнакском храме Амона, в Зале анналов. Битва при Мегиддо в ходе первого похода Тутмоса III отнесена там к 23-му году правления фараона. Таким образом, она является первым в истории подробно описанным вооружённым столкновением.

В дальнейших битвах древности и новейшего времени окрестности Мегиддо неоднократно становились полем боя, вплоть до того, что Армагеддон («гора Мегиддо») в эсхатологических представлениях авраамических религий называется местом последней битвы добра со злом.

История

В конце правления египетской женщины-фараона Хатшепсут, бывшей соправительницей Тутмоса III и контролировавшей при жизни египетскую политику, на территории Северной Сирии начинают созревать враждебные Египту коалиции из локальных царьков и князей, ставивших своей целью завоевание страны на Ниле, как это за 200 лет до этого удалось гиксосам. Эти силы возглавил царь области вокруг сильно укреплённого города Кадеш, вступивший также в союз с государством Митанни и царём города-крепости Мегиддо. Всего же, по данным из Карнака, в антиегипетском союзе участвовали 330 азиатских правителей, что современные исследователи считают преувеличением.

Для подавления бросивших вызов Египту правителей Восточного Средиземноморья Тутмос III, ставший после смерти Хатшепсут единоличным правителем собрал армию, включавшую пехоту, вооружённую составными луками, хопешами и боевыми секирами, а также боевые колесницы. 31 марта 1457 года до н. э. Тутмос III выступил во главе своей армии из пограничной крепости Тиару. Через 9 дней он вступил в Газу. 21 апреля египетские войска достигли города Джехем. Здесь стало известно, что царь Кадеша объединил под своим началом силы всех зависимых прежде от Египта территорий в Северной Сирии, Палестине и на Верхнем Евфрате, и ожидает подхода армии Тутмоса у Мегиддо. Фараон приказал своим войскам двинуться на Мегиддо кратчайшим путём, через ущелье гор Кармель. Несмотря на всю опасность такого решения, манёвр удался, и египетская армия оказалась у стен Мегиддо, выйдя как раз между северным и южным флангами войска коалиции. Застигнутые врасплох, после короткого боя воины из Сирии укрылись в крепости Мегиддо. На поле ими оказались оставлены боевые колесницы, лошади, многочисленные ценности, так как горожане Мегиддо побоялись открыть ворота и втягивали своих воинов на стены крепости с помощью связанных одежд и верёвок. Хотя и царь Мегиддо, и царь Кадеша смогли таким образом спастись, в плен попал сын царя Кадеша. Египтяне же, вместо того, чтобы преследовать убегающего врага и попытаться взять город — занялись сбором трофеев.

Богатая добыча, захваченная египтянами в брошенном вражеском лагере, не произвела на фараона впечатления — он обратился к своим солдатам с воодушевляющей речью, в которой доказал жизненную необходимость взятия Мегиддо: «Если бы вы вслед за этим взяли город, то я совершил бы сегодня (богатое приношение) Ра, потому что вожди каждой страны, которые восстали, заперты в этом городе и потому что пленение Мегиддо подобно взятию тысячи городов».

Так что после празднования победы египтяне были вынуждены перейти к длительной осаде Мегиддо, продолжавшейся несколько месяцев — о продолжительности осады мы можем судить по тому, что египтяне успели собрать урожай на окрестных полях. Город Мегиддо был обнесён египетской осадной стеной, получившей название «Менхеперра (тронное имя Тутмоса III), овладевший равниной азиатов», из получившейся крепости осадой руководил сам фараон Тутмос. За время осады к Тутмосу прибывали с данью правители сирийских городов, избежавшие окружения в Мегиддо. «И вот владетели этой страны приползли на своих животах поклониться славе его величества и вымолить дыхание своим ноздрям (то есть подарить им жизнь), потому что велика сила его руки и велика его власть. И простил фараон чужеземных царей».

После осады, длившейся, по различным данным, от 4 до 7 месяцев, коалиция признала себя побеждённой. Участвовавшие в ней царьки и князья были вынуждены отныне платить Египту дань. Добыча египтян среди прочего составляла: «340 пленных, 2041 лошадь, 191 жеребёнка, 6 племенных коней, 2 боевых колесницы, украшенных золотом, 922 обычных боевых колесниц, 1 панцирь из бронзы, 200 кожаных панцирей, 502 боевых лука, 7 шатровых столбов, украшенных серебром и принадлежавших царю Кадеша, 1929 голов скота, 2000 коз, 20 500 овец и 207 300 мешков муки». Побеждённые также признали верховенство правителей Египта и принесли ему клятву верности. Тутмос III помиловал пленённых правителей, но отправил их по домам верхом на ослах с позором.

Последствия

На стене Третьего пилона сохранился почти полный список сирийских и ханаанских городов, входящих в союз, разгромленный фараоном у Мегиддо. Список содержит 119 названий, включая такие известные города как Кадеш, Мегиддо, Хамат, Дамаск, Хацор, Акко, Берит, Иоппия, Афек, Таанах и многие другие. Тут же помещена надпись:

«Это описание жителей земли верхнего Рутену, которые взяты были в плен (буквально „пойманы“) в неприятельском городе Мегиддо. Его святейшество увёл детей их живыми пленными в город и крепость Сухен в Фивах, во время своего победоносного похода, как повелел ему отец его Амон, который руководит им по правому пути».

Рассказ о первом походе Тутмоса III заканчивается изображением триумфа фараона, вернувшегося в Фивы со своим войском. В честь своей грандиозной победы Тутмос III устроил в столице три праздника, продолжавшиеся по 5 дней. В ходе этих праздников фараон щедро одарил своих военачальников и отличившихся солдат, а также храмы. В частности, во время главного 11-дневного праздника, посвященного Амону, — Опет, — Тутмос III передал храму Амона три захваченных в Южной Финикии города (Инуаму, Иниугаса и Хуренкару, точное местонахождение которых неизвестно), а также обширные владения в самом Египте, на которых работали захваченные в Азии пленные.

С битвы при Мегиддо начались семнадцать победоносных кампаний Тутмоса III в Передней Азии, расширивших границы Египта до невиданных ранее размеров и установивших его гегемонию на Ближнем Востоке.

Литература

• Kurt Galling. Textbuch zur Geschichte Israels (TGI). Mohr, Tübingen 1979. ISBN 978-3-16-142361-1
• Ralf Busch. Megiddo-Tell-el Mutesellim-Armageddon, Biblische Stadt zwischen Krieg und Frieden. Wachholtz, Neumünster 2002. ISBN 3-529-02012-5
• Redford Donald B. [books.google.com/books?id=2uDdg8bDVzMC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA206 The wars in Syria and Palestine of Thutmose III]. — ISBN 90-04-12989-8.
• Cline Eric H. [books.google.com/books?id=DM32ynvakvEC The Battles of Armageddon: Megiddo and the Jezreel Valley from the Bronze Age to the Nuclear Age]. — University of Michigan Press. — ISBN 978-0-472-06739-8.
• Авдиев Всеволод Игоревич. [annales.info/egipet/avdiev/vide2_4.htm Военная история Древнего Египта. Том II. М. 1948] — гл. «Походы Тутмоса III»

Ссылки

• [war1960.narod.ru/anc/megido.html Сражение у Мегиддо] (рус.). Сайт war1960.narod.ru. Проверено 20 ноября 2011. [www.webcitation.org/67c2jRpVj Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Битва при Мегиддо (1457 до н. э.)

В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.