Битва при Никополе (1396)

Битва при Никополе
Основной конфликт: Османские войны в Европе
(иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара)
Дата	25 сентября 1396 года
Место	Никопол, Болгария
Итог	Убедительная победа турок, разгром крестоносцев
Противники
Венгрия Госпитальеры Франция Валахия Венецианская республика добровольцы из Польши, Богемии, Наварры, Трансильвании и Испании. Османская империя Моравская Сербия
Командующие
король Сигизмунд, Иоанн Бесстрашный султан Баязид I Стефан Лазаревич
Силы сторон
12-17 тысяч 15-17 тысяч
Потери
Большая часть была уничтожена или захвачена в плен. Потери мирного населения перед битвой. Средние военные потери.

Битва при Никополе  — крупное сражение между объединёнными силами венгерского короля Сигизмунда, Французского королевства, Ордена госпитальеров и Венецианской республики, с одной стороны, и войском турецкого султана Баязида I, с другой, состоявшееся 25 сентября 1396 года в северной Болгарии близ города Никополь. Турецкое войско одержало убедительную победу.

Предыстория

В XIV веке традиция крестовых походов пошла на спад, поэтому столетие было ознаменовано множеством незначительных крестовых походов, предпринятых отдельными рыцарями и королями. Наиболее значительными из них были неудачная Тунисская кампания 1390 года (поход в Махдия), а также продолжавшаяся череда многочисленных конфликтов в Прибалтике. После победы на Косовом поле в 1389 году турки подчинили своей власти большую часть Балкан и вытеснили византийцев практически отовсюду, вынудив их довольствоваться лишь Константинополем и прилегающими к нему окрестностями, который позже подвергался многочисленным турецким осадам.

В 1393 году болгарский царь Иоанн Шишман лишился своей столицы Никополь, занятой турками, в то время как его брат, Иван Срацимир, удержал за собой Видин, однако вынужден был признать сюзеренитет турецкого султана. В глазах болгарских бояр, деспотов и различных независимых балканских правителей эта ситуация казалась великолепным шансом изменить положение в свою пользу и сбросить турецкое владычество.

Кроме того, граница между христианским миром и растущей Османской империей медленно приближалась к Венгерскому королевству, над независимостью которого нависла смертельная угроза. Это вынуждало его правителей прибегнуть к решительным мерам по защите государства. В свою очередь, Венецианская республика также опасалась растущей экспансии турецкого государства на Балканах, так как потеря таких венецианских владений, как Морея и Далмация означала падение влияния Венеции в Адриатическом, Эгейском и Ионическом морях. В свою очередь, Генуэзская республика не без оснований опасалась, что захват турками контроля над Дунаем и черноморскими проливами больно ударит по генуэзской торговой монополии над оборотом товаров и торговыми путями между Европой и Чёрным морем, на побережье которого располагались богатые генуэзские колонии, такие как Кафа и Синоп. Генуэзцы также контролировали Галату — цитадель в северной части Золотого Рога, осаждённую турками в 1395 году.

В 1394 году папа Бонифаций IX объявил новый крестовый поход против турок, однако Великая Схизма нанесла огромный ущерб авторитету папства, поэтому данный призыв не получил такого широкого отклика, как масштабные предыдущие походы. Важную роль в организации предстоящего похода сыграли такое значительное событие, как Столетняя война между английским королём Ричардом II и французским правителем Карлом VI.

В 1389 году был заключён очередной мир между противоборствующими сторонами. В 1395 году Ричард II в интересах закрепления мира предложил брак между собой и дочерью французского короля Изабеллой. В октябре 1396 года короли встретились на границе в Кале обсудить условия дальнейшего союза и согласились продлить срок действия предыдущего мирного договора. Немаловажным фактором было также участие в походе Бургундии, стремившейся укрепить свой авторитет и престиж среди европейских королевств.

Получив 120 000 ливров от Фландрии, Бургундия начала подготовку к крестовому походу и в январе 1395 года послала сообщение венгерскому королю Сигизмунду с заявлением, что Франция готова рассмотреть просьбы венгерского короля. В августе делегация Сигизмунда прибыла в Париж, где подробно рассказала о сорокатысячном турецком войске, грабившем и опустошавшим христианские земли, и от лица венгерского короля подали просьбу о помощи.

Карл VI, добившийся мира с Англией, ответил, что на его плечах, как главного среди христианских королей, лежит ответственность за судьбы христианского мира и его защиты от турецкой угрозы. Французское дворянство с энтузиазмом откликнулось на призыв короля. Филипп д'Артуа, граф д'Э, коннетабль Франции, и Жан II ле Менгр Бусико, Маршал Франции, охотно согласились принять участие в походе и призвали к оружию своих подданных.

Численность и состав войск

Численность противников противоречива. Если древние сведения утверждают, что на поле сражалось 70 тысяч рыцарей (венгров, французов, англичан, немцев, итальянцев и чехов) против 200 тысяч турецких солдат, то по современным данным пропорция выглядит как 12 тысяч против 15-ти тысяч. Средневековые хронисты, как правило, сильно завышают численность участников битвы с целью подчеркнуть особенную важность события. В этих источниках число воинов доходит до 400 000, причем, оправдывая слабость крестоносцев, хронисты порой специально отмечают, что турки в два раза превосходили численностью своих противников. Подобная особенность (с точностью до наоборот) присутствует и в хрониках турецких летописцев, использовавших двойное превосходство крестоносцев для восхваления турецкого оружия.

Наемный баварский солдат, свидетель и участник сражения Иоганн Шильтбергер в своих записках отмечал, что численность крестоносцев составляла около 16 000 человек, в то время как число османских войск было оценено им в 200 000 воинов. Немецкие историки XIX века, проведя анализ источников и дополнительные исследования, установили, что в сражении участвовало 7500-9000 крестоносцев и 12 000-20 000 турок. Эти же историки отмечали, что с точки зрения снабжения никопольская округа попросту не смогла бы прокормить десятки тысяч людей и коней.

Источник	Год	Принадлежность	# Крестоносцы	# Турки	Всего #	Ссылка
Иоганн Шильтбергер	1427	Европа	16,000	200,000	216,000
Немецкие историки (XIX век)	1800-е гг.	Европа	7,500-9,000	12,000-20,000	19,500-29,000
Şükrullah, Behçetu't-Tevârih	1400-е гг.	Турция	130,000	60,000	190,000
Дэвид Николле	1999 год	Европа	16,000	15,000	31,000

Армия крестоносцев

Со стороны Французского королевства в битве приняли участие около 2000 рыцарей и сервиентов при поддержке 6000 стрелков и пехотинцев. В походе также принимала участие Бургундия — одно из самых сильных европейских герцогств. Ядро бургундского войска составляли отряды тяжеловооружённых рыцарей, способных сражаться как спешившись, так и верхом. Значительную его часть (13,6%) составляли отряды лучников и арбалетчиков. В качестве транспорта бургундскую армию сопровождали множество повозок-вагонов с многочисленной прислугой. Боевой дух франко-бургундского контингента, составлявшего наиболее многочисленную часть объединённых сил крестоносцев, был очень высок, во многом благодаря тому что рыцари полагали за высокую честь принять участие в таком ответственном и священном мероприятии, каким являлся крестовый поход. Их враждебное отношение к греческим «схизматикам» и мусульманам было общеизвестным, и это также сыграло свою роль в предстоящем сражении.

Самонадеянность и спесивость франко-германской конницы, по мнению многих историков, сыграла решающую роль в поражении армии крестоносцев. Немецкий контингент также в большинстве своём состоял из тяжеловооружённой рыцарской конницы, военная организация которой копировала французскую. Наиболее фанатичными сторонниками предстоящей кампании были рыцари-госпитальеры, составлявшие значительную силу в составе войск альянса.

Венгерская армия, претерпевшая значительные изменения в XIV веке, однако не утратившая древних степных традиций, состояла главным образом из тяжеловооружённых отрядов венгерских феодалов, организованных по западноевропейскому образцу, однако её сопровождала многочисленная легкая конница, значительную часть которой составляли конные лучники, а также ополченцы из различных племен и родов Трансильвании и южнославянских провинций.

В качестве союзников крестоносцев выступили валахи, войска которых представляли собой значительную силу, однако были ненадежны в плане предстоящей кампании. Валашские войска были представлены выходцами из кочевых пастушеских племён гор и предгорий. Валахи, считавшиеся в те времена лучшими воинами Балканского полуострова, были, главным образом, конными лучниками.

Войска крестоносцев обладали также почти полным преимуществом на море благодаря помощи союзных им Венеции и Генуи.

Турецкие и сербские войска

В отличие от своих европейских противников, турецкие воины были скованы железной дисциплиной и духом повиновения приказам начальников, вызывавшим уважение даже у своих злейших врагов. Главной силой османского войска была конница. Часть воинов кормилась за счёт своих владений-тимаров, часть получала постоянное жалование от государства. Помимо элитных гвардейских полков, османские силы были представлены войсками, набранными из Анатолии, и отрядами, выставленными Балканами. Каждая часть войска (анатолийская восточная и балканская западная) находилась в подчинении у бейлербея, а воинами из отдельных провинций командовали санджак-беи.

Помимо элитных подразделений, значительную часть османской армии составляли отряды легковооружённых конных лучников, набранных из различных тюркоязычных племён. Большую их часть составляли акынджи — воины пограничья, с которыми смешались многочисленные представители христианских военных сословий. В акынджи набирали также воинов кочевых пастушеских племён балканских гор. В результате эти воины прекрасно ориентировались на местности, что было немаловажным фактором в успехе предстоящей кампании.

Ядро османской кавалерии составляли феодальные отряды сипахов — воинов-землевладельцев, приходивших на войну с отрядами своих вооружённых слуг. Наиболее боеспособными частями османской кавалерии были хорошо вооружённые и обученные отряды, находившиеся под непосредственным командованием султана. Османская пехота состояла из легковооружённых лучников-азапов, набранных из крестьян, а также элитных полков знаменитых янычар.

На стороне турок сражалось сербское войско короля Стефана. Сербская армия представляла собой объединения представителей квазифеодальной воинской элиты, служивших в тяжелой коннице, а также различных наёмников, главным образом из Италии, где сербская аристократия закупала тяжёлые доспехи и вооружение. Тактика сербских рыцарей на поле боя была сходна с византийско-болгарской тактикой.

Приготовления

Несмотря на то, что Филипп Бургундский планировал выступление совместно с герцогом Ланкастерским Джоном Гонтом и Людовиком Орлеанским, все трое в конце концов отказались от участия в кампании ввиду того, что их присутствие, по их словам, было необходимо во время мирных переговоров с Англией. Тем не менее, Бургундия продолжала оставаться ведущей силой в предстоящем предприятии, и руководство бургундской армией номинально перешло к 24-летнему герцогу Иоанну, старшему сыну герцога Бургундского. Прекрасно понимая неопытность и неподготовленность молодого герцога к такому ответственному мероприятию, отец послал вместе с сыном наиболее опытного и способного из своих полководцев - Ангеррана VII де Куси. Несмотря на большое число советников, сопровождавших герцога в походе, последний не вполне осознавал важность объединённого руководства войсками, что сыграло впоследствии роковую роль в кампании и сражении. На военном совете 26 марта 1396 года были обсуждены и приняты правила поведения рыцарей в предстоящем походе.

Марш на Буду

30 апреля 1396 года крестоносцы выступили из Дижона, пересекли Баварию дорогой, пролегавшей от Страсбурга до верхнего Дуная, где сели на речные суда и прибыли в расположение венгерского короля в Буду. Дальнейшими целями крестоносцев были вытеснение турок с Балкан, марш на Константинополь для помощи его защитникам, затем рыцари планировали пересечь Геллеспонт и пройти через всю Турцию и Сирию для освобождения Палестины и Гроба Господня, чтобы победителями отправиться обратно в Европу морским путём. Венецианскому флоту было приказано блокировать турок в Мраморном море и направить суда вверх по Дунаю к берегам Валахии, чтобы в июле встретить там войско крестоносцев.

Сражение

Битва состоялась в понедельник 25 сентября 1396 года на открытой местности неподалёку от городских укреплений. Точное место битвы является предметом споров. Левый фланг турецкого построения упирался в лес, в то время как его правый фланг был защищён сильно пересечённой местностью, упиравшейся в придунайские болота. Перед фронтом турецкого войска располагалась узкая впадина, поросшая лесом. Главные силы турецкой армии состояли из конницы и были разделёны на центр и два фланга, которые могли выдвигаться вперед, образуя полумесяц.

По традиции, балканские и румелийские всадники располагались на правом фланге, в то время как анатолийская конница образовывала левый фланг. Перед главными силами были расположены пешие стрелки из луков. Пехота располагалась в центре, защищённая рядами вкопанных в землю деревянных кольев. В сражении также приняли участие несколько янычарских полков-орт. Впереди боевого порядка находились отряды легковооружённых всадников-акынджи, задачей которых было натравить противника на хорошо укреплённые главные силы турецкой армии и подставить их под фланговый удар османской кавалерии.

В центре построения крестоносцев расположились франко-бургундские войска, позади них широким фронтом выстроились венгры, немцы, госпитальеры и поляки. На правом фланге находились трансильванцы, на левом — валахи. Ранним утром Сигизмунд послал своего Великого маршала к Жану Бесстрашному с сообщением, что его разведчики обнаружили турецкие авангарды и попросил отложить наступление на 2 часа, в то время как разведчикам будет предоставлено время изучить месторасположение и численность турецких солдат.

Герцог спешно собрал совет, на котором Ангерран де Куси и Жан де Вьен, адмирал Франции и старейший рыцарь в лагере, высказались в поддержку планов Сигизмунда. Как бы то ни было, Филипп д'Артуа, граф д'Э, заявил, что венгерский король попросту желает заполучить себе все лавры победителя турок, и объявил о своей готовности возглавить атаку. Куси, принявший во внимание слова графа, обратился за советом к Вьену, на что последний ответил, что если д'Э желает наступать, то армии следует выступить в атаку, однако повторил, что более мудрым решением было бы согласовать свои действия с венгерским королём и прочими союзниками. Нетерпеливый граф д'Э отказался ждать, и совет вскоре перерос в бестолковый спор. Все разговоры утихли, когда д'Э решил начать наступление. Д'Артуа возглавил авангард французских рыцарей, в то время как Куси и Иоанн возглавили основные силы. Французская конница, усиленная конными лучниками, направилась к Никополю навстречу туркам, спускавшимся с холмов на юг. Госпитальеры, немцы и прочие союзники остались с Сигизмундом.

Сокрушив оборону необученных толп турецкой пехоты, рыцари под градом стрел прорвались к позициям хорошо вооружённой и обученной пехоты противника в центре, защищённой рядами острых кольев, вспарывающих брюхо коней противника. Преодолев все трудности, рыцари (многие из которых спешились, чтобы разобрать заграждение из кольев) в конце концов обратили турецкую пехоту в бегство. Турки бежали к позициям сипахов, где могли чувствовать себя в относительной безопасности.

Куси и Вьен советовали остановить дальнейшее наступление и сделать передышку для перегруппировки сил, а также дать время венграм и союзникам присоединиться к атакующей французской армии. Но более молодые рыцари, не знавшие истинной численности противника и наивно полагавшие, что только что были рассеяны главные силы врага, настаивали на продолжении атаки безо всяких задержек.

Рыцари продолжили наступление, хотя половина из них двигалась пешим строем, так как многие лишились коней на острых кольях либо специально спешились, чтобы разобрать турецкие заграждения. Двигаясь вперед, они достигли плато на вершине склона, где надеялись увидеть бегущих в панике турецких солдат.

Вместо этого, к великому изумлению французов, на них обрушились свежие силы сипахов, оставленные Баязидом в резерве. Под звуки труб и барабанов и громогласные возгласы турецкая конница ринулась в атаку на измученных рыцарей. Рыцари были опрокинуты и обратились в бегство вниз по склону холма. Остальные остались на месте, отчаянно сопротивляясь наступающим туркам. Неоднократно раненый Вьен, несмотря на преклонный возраст, пытался воодушевить соотечественников, пока не был сражён насмерть.

Турки были готовы убить и самого Жана Бесстрашного, но его телохранитель, бросившись на землю, стал бесшумно умолять турок оставить жизнь его господину. Несмотря на свой решительный настрой, турки были заинтересованы в богатом выкупе, который они могли получить за именитого пленника, а потому сохранили жизнь французскому командиру. Видя пленение командующего, последние рыцари прекратили сопротивление.

В то время как рыцари спускались по склону, преследовавшие их сипахи охватили отступающего противника с флангов. Франко-бургундские войска потерпели полное поражение. Дальнейшие события представляются неясными, хотя и европейские и турецкие источники сходятся в том, что после разгрома французов последовал разгром венгерских войск и их союзников.

По всей видимости, Сигизмунд во главе объединённых сил самоуверенно ринулся на помощь разбитым союзникам. Венгерские войска, прокладывая свой путь сквозь толпы азапов, развязали кровопролитную битву. Решающую роль сыграла атака полутора тысяч сербских рыцарей короля Стефана Лазаревича. Войска Сигизмунда были разбиты. Сигизмунд вместе с Великим магистром Родоса смог сбежать на рыбацкой лодке и добраться до венецианских кораблей, стоявших на Дунае. Сражение было окончено, и остатки армии Сигизмунда капитулировали. Пленных рыцарей турки обезглавили, оставив только 300 наиболее знатных, которых отпустили за большой выкуп

Итог сражения

Турки упрочили свою власть на Балканах, став ещё большей угрозой для Центральной Европы.

Болгария стала провинцией Османской империи до 1878 года.

Отрывок, характеризующий Битва при Никополе (1396)

– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.