Битва при Панипате (1761)
| Третья битва при Панипате | |||
 | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Дуррани победили | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Панипате (1761) — третья битва при Панипате, состоялась 14 января 1761 года, в Панипате, примерно в 60 милях (95,5 км) к северу от Дели между северными экспедиционными силами империи маратхов с одной стороны и коалицией правителя Афганистана Ахмад-шаха Дуррани и его индийских мусульманских союзников с другой. Союзниками Ахмад-шаха были рохиллские афганцы из Доаба, белуджи и наместник Ауда Шуджа уд-Доула. В ходе битвы предоставленная французами[1] артиллерия и кавалерия маратхов сражались против тяжелой кавалерии и конной артиллерии (замбарук и джизаил) афганцев и рохилов во главе с Ахмад-Шахом Дуррани и Наджибом уд-Доулой, оба — этнические пуштуны. Битва считается одной из крупнейших битв в XVIII веке[2], и имеет, пожалуй, наибольшее число погибших в один день в классическом бою между двумя армиями.
Содержание
Введение
Упадок империи Великих Моголов после 27-летней могол-маратхской войны (1680—1707) привел к быстрому росту территориальных приобретений для империи маратхов. Усилиями Пешвы Баджи-рао I Гуджарат и Мальва попали под контроль маратхов. Наконец, в 1737 году, Баджи-рао победил Моголов на окраине Дели, и принес много бывших территорий юга Великих Моголов в Дели под контроль маратхов. Сын Баджи Рао, Балай Баджи Рао (известный в народе как Нана Сахиб), смог далее увеличить территорию, находящуюся под контролем маратхов, вторгшись в Пенджаб в 1758 году. Это привело маратхов к прямой конфронтации с империей Дуррани Ахмад-шаха Абдали. В 1759 году он собрал армию из пуштунских племен и сделал несколько успехов в борьбе с меньшими гарнизонами маратхов в Пенджабе. Затем он соединился со своими союзниками — афганцами Рохила, проживавшими в то время в Индии. Таким образом, сформировалась широкая коалиция против маратхов.
Маратхи, под командованием Салашврао Брау, ответили сбором армии от 45 000—60 000, сопровождаемых примерно 200 000 некомбатантов, многие из которых были паломниками, направляющимися к индуистским святым местам на севере Индии. Маратхи начали поход на север из Патдура 14 марта 1760 года. Обе стороны пытались получить поддержку наваба Ауда Шуджа уд-Доулы. К концу июля Шуджа уд-Доула принял решение присоединиться к афгано-рохильской коалиции, воспринимаемой как «армия ислама». Это было стратегически крупной потерей для маратхов, так как они лишались при этом столь необходимых финансов для долгого пребывания в афганской Северной Индии. Вряд ли афгано-рохильская коалиция имела бы средства для продолжения их конфликта с маратхами без поддержки Шуджи.
Медленно продвигавшаяся армия маратхов, наконец, достигла Дели 1 августа 1760 года и взяла город на следующий день. Там после серии стычек вдоль берега реки Ямуна состоялась битва при Кужпуре, в которой маратхи были побеждены афганским гарнизоном в количестве около 15 000 человек (Абдали и другие афганские силы в это время находились на восточной стороне реки Ямуны). Тем не менее, Абдали смело переправился через реку Ямуна на 25 октября в Baghpat, отрезав лагерь маратхов со своей базы в Дели. В конечном итоге это превратилось в двух месячной осады во главе с Абдали против маратхов в городе Панипат. Во время осады обе стороны пытались отрезать друг друга от поставок продовольствия. В этом афганцы были значительно более эффективными, так что к концу ноября 1760 они отрезали поставку почти всего продовольствия в осажденный лагерь маратхов (в котором скопилось уже около 250 000 до 300 000, большинство из которых были некомбатантами). По всем хроникам того времени, еда в лагере маратхов закончилась в конце декабря или в начале января, и крупный рогатый скот погибал тысячами голов. Доклады о том, что солдаты умирают от голода, стали раздаваться в начале января. На 13 января начальники маратхов просили их командира, Садашив Брао, дать им возможность лучше умереть в бою, чем погибнуть от голода. На следующий день маратхи оставили свой лагерь до рассвета и двинулись на юг, к афганскому лагерю в отчаянной попытке прорвать блокаду. Две армии сошлись лицом к лицу, около 8:00 утра, и битва бушевала до вечера.
Конкретные места битвы оспариваются историками, но большинство считают, что это произошло где-то в районе современного Kaalaa Aamb и Sanauli Road. Бой длился несколько дней, и в нём приняли участие более 125 тысяч военнослужащих. Затяжные стычки произошли с победами и поражениями для обеих сторон. Силы во главе с Ахмад Шахом Дуррани вышли победителем после уничтожения флангов армии маратхов. Степень потерь в битве сильно разнится в оценках историков. Но считается, что около 60—70 тысяч воинов были убиты непосредственно в бою. В то же время число раненых и пленных не поддаётся точной оценке. Согласно хронике лучшего свидетеля — бахара Шуджи ад-Даулы Дивана Каши Раджа, около 40 000 захваченных в плен маратхов были хладнокровно убиты на следующий день после боя[3]. Грант Дафф включает в свою монографию интервью с выжившим в этой крупнейшей резне в своей истории маратхов и в целом подтверждает это. Shejwalkar, чья монография «1761 Панипат» часто рассматривается как самый лучший дополнительный источник о битве, говорит, что «не менее 100 000 маратхи (солдат и некомбатантов) погибли во время и после битвы»[3][4].
См. также
Напишите отзыв о статье "Битва при Панипате (1761)"
Примечания
- ↑ [www.britannica.com/eb/article-9050745/Maratha-confederacy Maratha Confederacy]. Encyclopædia Britannica. Проверено 11 августа 2007. [web.archive.org/web/20070823111031/www.britannica.com/eb/article-9050745/Maratha-confederacy Архивировано из первоисточника 23 августа 2007].
- ↑ Black, Jeremy (2002) Warfare In The Eighteenth Century (Cassell’S History Of Warfare) (Paperback — 25 Jul 2002)ISBN 0-304-36212-3
- ↑ 1 2 T. S. Shejwalkar, «Panipat 1761» (in Marathi and English) Deccan College Monograph Series. I., Pune (1946)
- ↑ James Grant Duff «History of the Mahrattas, Vol II (Ch. 5), Printed for Longman, Rees, Orme, Brown, and Green, 1826»
Ссылки
- Black, Джереми (2002) Warfare в восемнадцатом веке (История Cassell о войне) (мягкая обложка — 25 Июл 2002) ISBN 0-304-36212-3
- Война слонов Автор: Константин Носов, ISBN 978-1-84603-268-4
- Чандра, Сатиш (2004). «Позже Моголов». Средневековая Индия: от султаната в части Моголов — II . Хар-Ананда. ISBN 81-241-1066-2 .
- Рао, С. «Гуляя по улицам Panipat».
Отрывок, характеризующий Битва при Панипате (1761)
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
