Битва при Пахии

Битва при Пахии
Основной конфликт: Первая Митридатова война
Дата	89 год до н. э.
Место	Вифиния
Итог	победа понтийцев
Противники
Понтийское царство Римская республика
Командующие
Неоптолем, Неман Маний
Силы сторон
неизвестно 40 000 пехоты и 4 000 всадников
Потери
неизвестно 10 000 убитых и 300 пленных

Битва при Пахии — одно из первых сражений Первой Митридатовой войны.

Войска римлян и их союзников готовились ко вторжению в Понт и разделили свои силы на три части, которыми командовали римские полководцы. Кассий стоял на границе Вифинии и Галатии, Маний — на пути из Понта в Вифинию, а Оппий — у границ Каппадокии. По словам Аппиана, каждый из них имел 40 000 пехоты и 4 000 всадников. Вифинская армия составляла 50 000 пехотинцев и 6 000 всадников.

Никомед вторгся на территорию Понта, но потерпел поражение, потеряв большую часть армии. Никомед бежал в лагерь Мания, а потом ушёл к Кассию. Согласно Аппиану, римские военачальники были испуганы, и потому Маний хотел незаметно уйти. Однако около Пахия его настигли понтийцы под командованием Неоптолема и Немана. Неоптолем, вероятно, командовал легковооружёнными воинами, а Неман из Армении командовал конницей. Скорее всего, у понтийцев не было численного превосходства. Понтийцы убили 10 000 римских наёмников и пленили 300, которых царь приказал отпустить. Укреплённый лагерь Мания был захвачен, а сам он бежал в Пергам. На этом кампания 89 года до н. э. завершилась.

Литература

• Наумов Л. Митридатовы войны. — М.: Волшебный фонарь, 2010. — 512 с. — ISBN 978-5-903505-38-8.

Отрывок, характеризующий Битва при Пахии

– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.