Битва при Сакарье
| Сакарийское сражение | |||
| Основной конфликт: Вторая греко-турецкая война 1919—1922 | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
р. Сакарья близ Анкары | ||
| Итог |
Победа Турции. Отступление греческой армии. | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Сакарье — одно из основных сражений Греко-турецкой войны 1919—1922, или войны за независимость Турции, состоявшееся с 23 августа по 13 сентября 1921 года недалеко от побережья реки Сакарья, в непосредственной близости от Полатлы (сейчас — район турецкой столицы Анкары).
Содержание
Предыстория
После капитуляции Османской империи в Первой мировой войне страны Антанты передали Греции Восточную Фракию и прибрежные районы Малой Азии со смешанным турецко-греческим населением. 15 мая 1919 года греческие войска заняли Смирну. В юго-западной Анатолии высадились итальянцы, а Киликию заняли французы.
В первые месяцы греки ещё не встречали сильного сопротивления. 25 июля 1919 года они взяли Адрианополь (Эдирне) и в июне — июле значительно расширили плацдарм в Малой Азии, заняв Ушак, Бандырму и Бурсу. 10 августа 1920 года султанское правительство подписало Севрский мирный договор, по которому Турция должна была сохранить контроль лишь над центральными районами Анатолии и, чисто номинальный, над Стамбулом, в котором оставались союзные войска. Мустафа Кемаль отказался признавать власть султана и Севрский договор, в оккупированных районах начались партизанские движения.
23 апреля 1920 года в Анкаре был созван новый Меджлис, которая вошла в историю под названием Великого Национального Собрания Турции (ВНСТ). В этот день была оглашена декларация ВНСТ и депутаты принесли присягу на верность «Национальному Обету». Был избран президиум ВНСТ и его председатель — Мустафа Кемаль.
25 апреля было сформировано временное правительство, объявившее себя единственной законной властью в стране и постановившее, что все приказы султана и его правительства не подлежат исполнению. Султанский режим ответил семью заочными смертными приговорами, вынесенными Кемалю и другим деятелям национально-освободительного движения[2]. Таким образом, в стране установилось двоевластие: непризнанная власть ВНСТ в Анкаре и султанская в Стамбуле.
В начале 1921 года греки по-прежнему были сильны в военном отношении, но намного больше усилился Кемаль. Турецкие войска Исмет-паши 10 января 1921 года одержали первую тактическую победу над греческими войсками генерала Паполаса у г. Инёню, в 20 милях западнее г. Эскишехир.
23-31 марта турецкие войска М. Кемаль-паши одержали вторую победу над греческими войсками, пытавшимся штурмом взять г. Инёню.
Эти успехи подкрепили признание правительства Кемаль-паши со стороны Советской России и соглашение с представителями Италии об эвакуации итальянских войск из Анатолии. Однако греческая армия в июне-июле, одержав победы над турецкими войсками (Сражение при Афьонкарахисаре-Эскишехире), вынудила их отойти вглубь Малой Азии, к Анкаре.
Ход сражения
Между тем, греки продолжали наступать и к августу непосредственно угрожали уже Анкаре. С 23 августа по 13 сентября в нескольких десятках километров западнее Анкары происходило крупнейшее за всю историю города сражение. Греческим войскам удалось овладеть восточным берегом реки Сакарья и, продвинувшись вдоль железной дороги, захватить Полатлы. Правый фланг греческой армии, действовавший юго-западнее Анкары, занял город Хаймана (англ.) и к 1 сентября продвинулся к Анкаре на расстоянии до 50 км. Однако наступательный порыв греческих войск был сломлен упорным сопротивлением турок. Обессиленные греческие части не могли продвигаться дальше и отошли назад, за Сакарью. Анкара была спасена, вскоре штаб Западного фронта был переведен в Сиврихисар (англ.).
Фронт откатился к Эскишехиру и здесь стабилизировался.
Итоги
За сражение у Сакарьи Кемаль получил титул Гази — «непобедимый».
Сражение при Сакарье изменило ход войны, наступательная инициатива перешла к турецкой армии, и она уже — прошло всего лишь чуть больше года — 26 августа 1922 г. провела генеральное наступление на греческие позиции, в этот день был освобождён Эскишехир. Наступление развивалось стремительно, турки выиграли сражение у Думлупынара, заняли Кютахью. 9 сентября был освобождён Измир.
Напишите отзыв о статье "Битва при Сакарье"
Примечания
- ↑ 1 2 Koçak, Cemil and Akşin, Sina and Tunçay, Mete and Özdemir, Hikmet and Boratav, Korkut and Hilav, Selahattin and Katoğlu, Murat and Ödekan, Ayla (2005) Yakınçağ Türkiye tarihi. Türkiye Tarihi: Çağdaş Türkiye (1908—1980). Cem Tarih Dizisi . Cem Yayınevi, İstanbul, pp. 85-173.
- ↑ Киреев Н. Г. История Турции XX век. — М.: ИВ РАН, 2007. — с. 130.
Ссылки
- [savelaleksandr.narod.ru/WARS/page85.html Сто великих войн: Греко-Турецкая война(1919—1922 годы)]
Отрывок, характеризующий Битва при Сакарье
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
