Битва при Сент-Омере
| Битва при Сент-Омере | |||
| Основной конфликт: Столетняя война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа французов | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Сент-Омере — крупное сражение, состоявшееся между англо-фламандскими и французскими войсками 26 июля 1340 года близ городка Сент-Омер во время Столетней войны. Сражение было продолжением кампании, начало которой положило победоносное для англичан морское сражение при Слейсе. С тактической точки зрения исход боя неясен, однако в стратегическом отношении англо-фламандские войска потерпели поражение и вынуждены были отступить. Будучи неудачным для англо-фламандских войск, сражение не принесло никаких существенных результатов.
Предыстория
Фландрия, лишь формально входившая в состав Франции, к 1340 году была одним из самых ненадёжных регионов королевства, где постоянно вспыхивали бунты и войны, направленные против французского владычества. Пламя освободительной войны с новой силой вспыхнуло в 1339 году, когда в результате кровавого переворота был свержен французский правитель граф Людовик I, а власть в стране захватил Якоб ван Артевельде. Английский король Эдуард III, активно искавший союзников для борьбы с французами, заключил союз с Артевельде, обещав фламандскому правительству значительную денежную помощь. Помимо всего прочего, важнейшим пунктом договора были поставки фламандским купцам шерсти, жизненно необходимой Фландрии для развития суконной промышленности. В ответ фламандцы поддерживали англичан, что открывало перед английским королём возможность использовать Фландрию как опорный пункт для наступления на Францию.
Как бы то ни было, Артевельде отнюдь не планировал жертвовать англичанам значительные средства на войну с французами, кроме того, его власть не распространялась на многие полуавтономные фламандские города. Английский король не учитывал этих настроений, поэтому был неприятно удивлён, когда обнаружил, что вместо запланированных 150 000 фламандских воинов к его прибытию в 1340 году фламандцы собрали лишь горсть солдат. Разгромив в морском сражении при Слейсе французский флот, Эдуард III планировал использовать победу для закрепления своей власти в регионе. По его приказу Роберт III д’Артуа, давний претендент на титул графа Артуа, должен был возглавить соединённое англо-фламандское войско в рейде, целью которого, помимо банального грабежа и устрашения населения, было также взятие небольшого укреплённого городка Сент-Омер. Тем временем Эдуард III планировал остаться во Фландрии для сбора войск, чтобы затем напасть и осадить приграничную французскую крепость Турне. Французы, прекрасно осведомлённые об активности противника, начали работы по укреплению пограничных замков и сбору войск для противодействия англо-фламандским войскам. К июлю король Филипп VI имел под своими знамёнами уже 25 тысяч человек, многие из которых были посланы для обороны пограничных городов, в частности, Сент-Омера и Турне.
Кампания Роберта III
Попытки Роберта д’Артуа скрыть от противника передвижения своих войск успеха не имели, и французы направили значительные силы и средства на укрепление Сент-Омера. Под знамёнами Роберта находились значительные силы, однако большинство его воинов составляли плохо вооружённые фламандские крестьяне и горожане. Войска Роберта тем временем приближались к городу, сжигая и уничтожая всё на своём пути. Для противодействия угрозе король Филипп VI послал в Сент-Омер тысячу воинов под командованием Эда IV Бургундского, к которому затем присоединился крупный отряд Жана д’Арманьяка. Вступив в город, французы быстро эвакуировали гражданское население, укрепили стены и разрушили пригороды. Роберт д’Артуа тщетно рассчитывал на лояльность горожан: в городе не оказалось никого, кто бы согласился добровольно признать власть английского короля и открыть ворота англичанам. Забыв о всякой предосторожности, англо-фламандские войска продолжали наступление на город, а 25 июля полностью разрушили соседний городок Арк. Тем временем по пятам Роберта двигалась большая французская армия Филиппа VI. Подойдя к городу, Роберт 26 июля выстроил свои войска в боевой порядок, надеясь выманить французов принять открытый бой. В центре английского построения располагались наиболее надёжные войска: знаменитые стрелки из длинных луков и фламандские пехотинцы из Брюгге и Ипра. На левом фланге стояли фламандцы из Ипра, Фюрна и Берга, на правом — пехота из Брюгге. Позиции союзной армии были укреплены рвами и частоколами. Бургундцы и арманьяки, извещённые о приближении короля, не начинали боя.
Битва
Французские планы по окружению противника были сорваны спесью некоторых французских рыцарей, покинувших замок вопреки приказам командиров и ударивших по левому флангу англо-фламандского войска. Атака была отбита, однако в свою очередь ипрские пехотинцы, потеряв осторожность, бросились беспорядочно преследовать бегущего противника. Заметив это, французы развернулись и неожиданно контратаковали преследователей. Завязалась ожесточённая схватка, длившаяся до полудня. С высоты городских стен французские командующие смогли разглядеть бреши в построении англо-фламандской армии, чем незамедлительно воспользовались. Эд Бургундский и Жан д’Арманьяк выступили из города, ведя за собой отряды по 400 отборных рыцарей. С этими силами они атаковали фланги английского войска. Граф Арманьяк, обрушившись на ослабленный левый фланг союзников, обратил противника в бегство и, ворвавшись в лагерь противника, стремительной атакой рассеял недисциплинированный отряд вражеского резерва. Дальнейшее продвижение французов было невозможным, так как солдаты принялись грабить вражеский лагерь.
На правом фланге события развивались для англичан и их союзников более благоприятным образом: атака бургундского герцога была встречена градом стрел и дружным отпором пехотинцев. Англичане и брюггские союзники, не знавшие о резне, учинённой французами на правом фланге, решительно бросились в атаку, окружив и частично уничтожив нападавших. Разбитые французы были вытеснены к городу. Сражение перекинулось на улицы и кварталы неразорённого пригорода. Благодаря стрельбе лучников с городских стен и помощи солдат гарнизона герцог с оставшимися людьми смог проникнуть в город, который тут же захлопнул ворота перед англичанами. С наступлением ночи Роберт д’Артуа со своими людьми, возвращаясь обратно, столкнулись с воинами Арманьяка. Стычка в темноте, вылившаяся в ряд беспорядочных схваток и поединков, не имела, однако, никаких последствий. Только с наступлением утра англичане с тревогой осознали, что большая часть их войск была рассеяна и истреблена французами. Роберт, не добившись поставленных целей, вынужден был отступить, опасаясь встречи с превосходящими силами французского короля. На поле боя осталось лежать 8000 союзников, однако отборные английские войска покинули поле боя практически без потерь. Такие огромные потери были следствием недостаточной боевой подготовки фламандских ополченцев.
Итоги
Битва не имела серьёзных последствий, так как стратегический фон остался неизменным, и стороны сохраняли прежние позиции. Тем не менее, боевой дух фламандских воинов в составе армии короля Эдуарда резко упал, что незамедлительно спровоцировало множество проблем и неприятностей, ослабивших союзное англо-фламандское войско. Кроме того, огромные потери среди фламандских ополченцев означали гибель большей части мужского населения Южной Фландрии, которая осталась незащищённой перед лицом многочисленных опустошительных французских набегов и рейдов. Поэтому города, население которых наиболее сильно пострадало от битвы (Брюгге, Ипр и частично — Гент), незамедлительно заключили мирные договоры с французским королём, тем самым подорвав власть англичан в регионе. Вскоре, однако, король Эдуард III восстановил английскую власть в этих городах.
Напишите отзыв о статье "Битва при Сент-Омере"
Литература
- Sumption, Jonathan, The Hundred Years War, Vol 1, Trial by Battle, 1990, ISBN 0-571-13895-0
Отрывок, характеризующий Битва при Сент-Омере
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
