Осада Новоархангельска

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

стычка при Ситке
Основной конфликт: Русско-тлинкитская война
Дата	сентябрь-октябрь 1804 года
Место	Ситка, Остров Баранова
Итог	победа русских
Противники
Тлинкиты Россия
Командующие
вождь Катлиан (Кал-яан) Александр Андреевич Баранов Юрий Федорович Лисянский
Силы сторон
800 тлинкитов 170 русских 350 алеутов и эскимосов 5 кораблей
Потери
не менее 30 убитых 24 убитых

Стычка при Ситке — стычка осенью 1804 года между отрядом Русско-американской компании (РАК) под предводительством А. А. Баранова и индейцами-тлинкитами за обладание стратегически важным Островом Баранова в архипелаге Александра у северо-западного побережья Америки.

Предшествующие события

В 1799 году РАК впервые основала на острове Ситка постоянное поселение — Михайловскую крепость. Местные племена индейцев-тлинкитов, недовольные появлением русских промысловиков, объединились в мощный союз и в июне 1802 г. захватили и разрушили Михайловскую крепость. Главный правитель РАК А. А. Баранов начал подготовку ко вторичному завоеванию Ситки, которая заняла два года. В частности, были отремонтированы старые и построены новые суда, укреплена крепость в Якутате на пути к архипелагу Александра.

Весной 1804 года в Павловской гавани на острове Кадьяк — тогдашнем административном центре русских владений в Америке, была собрана флотилия из 400 байдарок, переброшенная затем в Якутат. На байдарках находилось 900 алеутов и кадьякских эскимосов, подчиненных РАК. Ими руководили 20 русских. Небольшая часть туземцев была вооружена кремнёвыми ружьями, остальные — луками и дротиками; на трех байдарках в средних люках стояли медные фальконеты.

В начале апреля А. А. Баранов вышел из Павловской гавани в Якутат с двумя 4-пушечными гукорами — «Святая Екатерина» и «Святой Александр Невский». В июне Баранов начал поход к Ситке, сразу выслав вперед «Екатерину» и «Александа Невского», а сам с построенными в Якутате ботами «Ермак» и «Ростислав» пошел вдоль побережья, сопровождая байдарочную флотилию. Около 50 байдарок пришлось направить обратно на Кадьяк с больными туземцами.

В июле в Павловскую гавань прибыл участвовавший в первой русской кругосветной экспедиции 14-пушечный шлюп «Нева» под командованием Ю. Ф. Лисянского. Узнав о походе Баранова, Лисянский также отправился к Ситке, куда прибыл в августе, встретившись у острова с «Екатериной» и «Александром Невским». Прибытие крупного военного судна с многочисленным экипажем и артиллерией значительно усиливало русские силы в Америке.

Баранов тем временем с «Ермаком», «Ростиславом» и байдарочной флотилией обходил другие острова архипелага Александра, приводя в покорность проживавших там индейцев. В конце сентября Баранов прибыл к Ситке, соединившись с находившимися там судами. Общие силы составили 120 русских промысловиков Баранова, 50 членов экипажа «Невы» и около 800 алеутов и эскимосов. На Ситке им противостояло несколько сотен индейцев, укрепившихся в построенной ими деревянной крепости. Многие индейцы были вооружены ружьями, у них было и несколько фальконетов.

Осада индейской крепости

Первое время Баранов занимался строительством на острове новой Ново-Архангельской крепости. Одновременно велись переговоры с индейским вождем Катлияном, от которого требовали покорности и выдачи пленных (женщин-алеуток) из Михайловской крепости. Военные действия велись вяло и происходили в основном на море. Баркас с «Невы» перехватил большое индейское каноэ. После перестрелки каноэ взорвалось — на нём, как оказалось, перевозился купленный индейцами на материке у американцев порох. В другой раз уже индейцы захватили одну из байдарок и отрезали головы двум находившимся там алеутам, чтобы устрашить служивших русским туземцев.

20 сентября (1 октября по новому стилю) русские корабли были подтянуты к индейской крепости и начали её обстрел из корабельных орудий. Как оказалось, пушечные ядра не пробивали толстый частокол вокруг крепости, а находившиеся там индейцы прятались от бомбардировки в вырытых глубоких ямах и подземных ходах. Тогда русские решились на штурм.

Штурм

Индейскую крепость было решено атаковать двумя колоннами. С одной стороны действовал десант моряков с «Невы» под командованием лейтенанта Арбузова, с другой — сам Баранов с русскими промысловиками и туземцами, а также 4 орудиями. Русские подошли к крепости и стали устанавливать у ворот свои пушки. Индейцы открыли по ним сильный огонь из ружей и фальконетов. Под обстрелом союзные русским туземцы обратились в бегство. Воодушевленные этим индейцы во главе с Катлияном открыли ворота и сделали вылазку.

Под натиском тлинкитов русские также были вынуждены отступить, понеся серьёзные потери — 8 убитых (в том числе — 3 матросов с «Невы») и 20 раненых. Среди раненых был и Баранов. Алеуты и эскимосы потеряли 16 человек убитыми и 6 ранеными. Возможно, потери были бы ещё большими, если бы не приказ Лисянского, следившего за штурмом из шлюпки, прикрыть отступление Баранова и Арбузова огнём корабельных орудий. Вся вина за неудачу штурма была возложена на туземцев. По словам Лисянского: «Пушки были уже у самых ворот и несколько выстрелов решили бы победу в нашу пользу, но трусость кадьякцев всё испортила».

Завоевание Ситки

На следующий день после штурма ободренные успехом тлинкиты обстреливали русские корабли, которые ответили орудийным огнём. Перестрелка не причинила никому никакого ущерба. Однако положение индейцев в крепости становилось всё более сложным из-за истощения припасов. С 3 октября военные действия были прекращены и возобновились переговоры. Индейцы ежедневно освобождали нескольких рабынь-алеуток, захваченных в 1802 г. Вероятно, Катлиян тянул время, надеясь на помощь со стороны других племен, однако эти надежды не оправдались. Благодаря умелой дипломатии Баранова большинство тлинкитов отказалось от борьбы с русскими.

7 октября ночью индейцы скрытно ушли из своей крепости, которая 8 октября была занята русскими. В качестве трофеев Баранову досталось 2 фальконета и 20 каноэ. Индейские укрепления были разрушены, а русская Ново-Архангельская крепость вскоре стала столицей Русской Америки.

Во время своего бегства через горы на восточный берег Ситки, а потом при переселении на остров Чичагова индейцы племени Катлияна претерпели большие лишения и трудности. У лишившихся своих родовых земель тлинкитов стала традицией «церемония плача», в которой оплакиваются потери среди предков.

Событие в искусстве

• В 1988 году художник иллюстратор Луис Глазман по заказу исторического общества США, изобразил как могла бы выглядеть стычка русских колонистов с кочевым племенем тлинкитов.

См. также

• Русско-тлинкитская война
• Первое русское кругосветное плавание

Литература

• История Русской Америки (1732—1867) в 3-х тт. под ред. Н. Н. Болховитинова. Т. 3. М., 1999. С. 59-74, 93, 94.
• Зорин А. В. [search.rsl.ru/en/record/01008539250 Битва за Ситку. 1802—1804 гг. : (эпизод из истории Русской Америки)]. — М.: Русские витязи, 2016. — 112 с. — (Ратное дело). — 1000 экз. — ISBN 978-5-9907714-5-1.

Ссылки

• Зорин А. В., кандидат исторических наук. [ifrc.irk.ru/conference/zorin.htm Русско-тлинкитские войны]

Отрывок, характеризующий Осада Новоархангельска

За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»