Битва при Слободзее

Битва при Слободзее
Основной конфликт: Русско-турецкая война 1806—1812 годов.
Дата	2 (14) октября 23 ноября (5 декабря) 1811
Место	Слободзея, Румыния
Итог	решающая победа русских войск
Противники
Российская империя Османская империя
Командующие
М. И. Кутузов Лаз Азиз Ахмед-паша
Силы сторон
7500 солдат; 38 орудий; 14 судов 36000 солдат
Потери
небольшие около 20000 убитыми и умершими; 12000 пленными; весь лагерь

Битва при Слободзее — сражение, проходившее со 2 (14) октября по 23 ноября (5 декабря) 1811 года между русскими войсками под руководством М. И. Кутузова и турецкой армией Ахмед-паши на завершающем этапе Русско-турецкой войны 1806—1812 годов. Битва закончилась полным поражением турецкой армии и капитуляцией её остатков, что привело к подписанию Бухарестского мира.

Ход сражения

После Рущукского сражения 22 июня (4 июля) 1811 года, Генерал-от-инфантерии Кутузов переправился обратно на левый берег Дуная и расположился лагерем у Журжи. Великий визирь Ахмет-паша оставался у Рущука; но бездействие Кутузова подало ему мысль самому переправиться через Дунай и атаковать русских. Собрав свои войска позади острова Голя, занятого авангардом, и устроив сильные береговые батареи, Ахмет-паша в темную ночь на 28 августа (9 сентября) приступил к переправе.

6 тысяч янычар были посажены на суда и отправлены на левый берег; в то же время несколько сот человек должны были произвести демонстрацию, высадившись у Слободзее. Этот манёвр действительно отвлек русский авангард от пункта настоящей переправы, и когда высадившиеся у Слободзее турецкие охотники были прогнаны, то оказалось, что янычары благополучно переправились против острова Голя и начали окапываться на левом берегу. Получив донесение о высадке турок, Кутузов послал против них генерала Булатова (5 батальонов).

Атака неприятельского окопа была неудачна, и даже 1 русское знамя досталось в руки турок; но вскоре Булатов, подкрепленный 2 свежими полками и поддержанный огнём 8 орудий, действовавших по судам, перевозившим свежие турецких войска, обратил турок в бегство.

Однако визирь велел стрелять по бегущим, что заставило их вернуться, и русские снова были отбиты. Тогда Кутузов приказал Булатову отступить. Главнокомандующий видел, что визирь решился переправиться со всею армией или с большей частью её, а такое решение вполне отвечало плану действий, составленному Кутузовым: выманить турок из Рущука на левый берег и разбить их здесь. Поэтому-то Кутузов и не желал мешать переправе Великого визиря.

К 1 (13) сентября на левый берег Дуная было перевезено 36 т. турецких войск, а 2-го переправился и сам Ахмет-паша.

На правом берегу оставалось до 30 тыс. турецких войск и главный лагерь, с парадной ставкой визиря. Пока турки переправлялись, Кутузов оставил Журжу и расположился лагерем близ Слободзее. Он имел всего лишь 25 слабых батальонов и 35 эскадронов, что недостаточно было для решительных действий против визиря. Кутузову необходимо было, во что бы ни стало усилить свои войска, и он достиг этого соответствующими мерами. Между тем турки устраивали укреплённый лагерь и не думали переходить в наступление. Рекогносцировка их 7 (19) сентября окончилась неудачею: они были прогнаны за свои окопы. Развивая свой план далее, Кутузов решился переправить часть войск на правом берегу Дуная и одновременно атаковать неприятеля на обоих берегах, лишив визиря возможности отступить. С обычной осторожностью главнокомандующий стал готовиться к выполнению этого плана, а чтоб усыпить бдительность противника и приучить его к появлению русских партий на правом берегу, туда стали часто посылать казаков.

Лагерь свой Кутузов приказал обнести укреплениями. Турки спокойно смотрели на постройку последних и только 1 раз, 22 сентября (4 октября), атаковали наши работы, но были отбиты, а 23 сентября (5 октября) русские успешно напали на неприятельские работы и овладели редутом.

Вскоре в турецком лагере начались побеги, и можно было опасаться, что визирь уйдет за Дунай. Поэтому следовало поспешить переправой отряда генерала Маркова(18 батальонов) на правый берег, для приведения в исполнение упомянутого выше плана главнокомандующего. 29 сентября (11 октября) были готовы плоты и паромы, и к месту, назначенному для переправы (15 вер.выше нашего лагеря), должны были собраться суда. Вечером этого дня Марков (7,5 тыс.) выступил из лагеря, но суда запоздали, и переправу можно было начать только 30 сентября (12 октября) вечером. 1 (13) октября весь отряд Маркова был уже на правом берегу, а рано утром 2 (14) октября, вовсе не имея против себя неприятеля, он начал движение к турецкому лагерю.

Отряд внезапной атакой 2 (14) октября наголову разбил не ожидавшее нападения турецкое войско у Рущука. Русские разгромили 20-тысячную армию, большая часть которой попала в плен или разбежалась. Кроме того, был захвачен огромный лагерь со всеми запасами продовольствия и вооружений. Русские потеряли во время атаки всего 9 человек убитыми и 40 ранеными. Почти без боя овладел Марков неприятельским лагерем и вслед, затем открыл артиллерийский огонь по войскам визиря на левом берегу, поражая их с тыла, в то время как Кутузов громил с фронта.

В ночь на 3 (15) октября Ахмету удалось пробраться в Рущук, что было выгодно Кутузову; иначе, окруженный со всех сторон неприятелем, визирь, по турецким обычаям, лишался полномочий для заключения мира.

В результате турки, блокированные в своем лагере, жестоко бомбардируемом отовсюду, вскоре стали терпеть страшные лишения; начался голод, появились повальные болезни. Это понудило Ахмета согласиться на переговоры о мире согласно условиям, предложенным русскими. 23 ноября (5 декабря) была подписана капитуляция турецкой армии, которая к тому времени сократилась уже в три раза. До заключения же мира положено было, что турецкое войско будет получать продовольствие от русских. Но при раздаче припасов трудно были установить должный порядок, а потому Кутузов предложил визирю сдать своё войско русским, грозя иначе истребить его совершенно. Ахмед должен был согласиться, и 26 ноября (8 декабря) 12 тысяч полуживых турок выведены из лагеря и размещены по селениям в 50 верстах позади нашей армии. Это было все, что осталось от 36 тысяч турок, перешедших Дунай в конце августа; до 20 тысяч погибло от нашего огня и болезней, 2 тысячи перебежало к нам и 2 тысячи были разновременно отправлены в Рущук.

Последствия

Разгром турецкой армии поверг Османскую империю в шок и заставил пойти на скорейшие мирные переговоры. 16 (28) мая 1812 года в Бухаресте был подписан мирный договор закрепивший победу России.

См. также

• Кутузов, Михаил Илларионович
• Битва при Рущуке
• Батинская битва

Отрывок, характеризующий Битва при Слободзее

– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.