Битва при Стамфорд-Бридже
| Битва при Стамфорд-Бридже | |||
| Основной конфликт: Скандинавские вторжения в Англию | |||
 Битва при Стамфорд-Бридже. Картина работы П. Н. Арбо (1831—1892) | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Стамфорд-Бридж (восточный Йоркшир, Англия) | ||
| Итог |
Решающая победа англосаксов | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Стамфорд-Бридже (др.-англ. Stængfordesbrycge; англ. Stamford Bridge) — последнее сражение двухсотлетней истории вторжений скандинавских викингов в Англию. В битве при Стамфорд-Бридже, состоявшейся 25 сентября 1066 года, войска норвежского короля Харальда Сурового были наголову разбиты англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона. Харальд был убит, а попытка норвежского завоевания Англии завершилась полным провалом.
Содержание
Военные действия перед сражением
Норвежское вторжение в Англию началось в середине сентября 1066 года, когда в небольшой реке Уз, не доплывая 16 км на север к Йорку, бросил якорь флот Харальда Сурового, насчитывающий более 300 кораблей, а с кораблями союзника норвежцев — эрла Тостига, опального брата английского короля Гарольда, соединённый флот насчитывал около 450 кораблей. Сведения о количестве кораблей сильно разнятся в разных источниках, по Англосаксонской хронике Тостиг имел не более 60 кораблей. Король Норвегии претендовал на английский престол на основании договора 1038 г., заключённого между его предшественником и Хардекнудом, королём Англии и Дании. Вторжение началось с земель Нортумбрии в северо-восточной Англии, где немногим более 100 лет до того правили датские викинги.
Когда после смерти Эдуарда Исповедника в январе 1066 года на английский престол был избран Гарольд Годвинсон, чьи права на корону не были бесспорными, Харальд Суровый собрал армию и отплыл завоёвывать Англию. Король Гарольд сосредоточил практически все свои силы в южной части страны, стремясь предотвратить высадку другого претендента на престол — Вильгельма, герцога Нормандии. В результате норвежцам противостояло лишь ополчение североанглийских графств под командованием эрлов Моркара и Эдвина, которое было разгромлено в битве при Фулфорде 20 сентября 1066 года (в 3 км к югу от Йорка).
Победа при Фулфорде открыла перед Харальдом Суровым Йорк, жители которого заключили мир с норвежцами и предоставили им продовольствие и заложников. Более того, часть нортумбрийских тэнов (англосаксонский аналог дворян) присоединилась к норвежской армии. В лёгкости, с которой жители Йоркшира признали власть короля Норвегии, прослеживается традиционное недовольство североанглийской знати к семье Годвина и королю Гарольду II как представителям победившего королевства (Йорк был столицей Нортумбрии, присоединённой в X веке к Уэссексу, вотчине Годвинов). Харальд не стал занимать город, а прошёл с флотом по реке Уарф, где бросил якорь в 14 км к юго-западу от Йорка рядом с местечком Тадкастер.
Чтобы обеспечить верность новых североанглийских союзников, король Норвегии потребовал от нортумбрийских тэнов предоставить заложников. По норвежской хронике Снорри Стурлусона (начало XIII века) король Харальд переночевал на кораблях, а утром 25 сентября двинулся принимать заложников, причем треть своих сил он оставил на кораблях. День выдался жарким, так что воины предпочли не надевать доспехов, а взяли с собой «щиты, шлемы и пики, и мечи на перевязях, и многие имели также луки и стрелы».
В ожидании заложников норвежцы расположились в 13 км к востоку от Йорка, у переправы через реку Дервент, известную как Стамфорд-Бридж (букв. Стамфордский мост).
Ход сражения
Тем временем с юга быстрым маршем продвигалась армия английского короля Гарольда. Уже 24 сентября она была в Тадкастере (где недалеко стоял флот викингов), а утром 25 сентября, беспрепятственно пройдя через Йорк, столкнулась с норвежцами у Стамфорд-Бриджа. Встреча оказалась неприятным сюрпризом для Харальда. Послав гонцов с призывом о помощи на корабли, он быстро построил своих воинов.
Снорри Стурлусон оставил описание манёвров викингов. Король Харальд приказал выкинуть флаг, примерно означавший «опасность на суше». Викинги построились длинным строем, затем оба фланга строя оттянули назад и сомкнули, образовав таким образом кольцо с равной плотностью воинов повсюду. В центре кольцевого строя находился сам король со свитой и телохранителями, рядом с ними лучники. Воинам первого ряда был дан приказ упереть копья в землю и направить наконечники на уровень груди всадников, воинам второго ряда нацелить наконечники в грудь лошадям.
По одной из версий сражения, позиции скандинавов располагались на противоположном берегу Дервента; мост через реку остался не охраняем, чем воспользовались англосаксы. Несмотря на героическую оборону моста одним единственным норвежским викингом, чей подвиг зафиксирован в Англосаксонской хронике, англичане овладели переправой, но видимо задержка дала время Харальду построить войско в боевой порядок. Однако история об этом викинге была вписана рукой в Манускрипт D Англосаксонской хроники в XII веке, и позже приобрела такие детали, что викинг будто бы убил 40 англичан своим топором, сдерживая всю англосаксонскую армию до 3 часов дня, пока его не закололи пикой с лодки из-под моста. Однако поэт викингов Снорри Стурлусон не упоминает об этом подвиге, приводя множество других деталей битвы. Если исключить историю с викингом, то ход боя становится понятным.
От армии англичан отделилась группа в 20 рыцарей, которые подскакали к строю норвежцев и предложили от имени короля Гарольда треть английского королевства в совместное правление графу Тостигу. Тостиг спросил, что достанется королю Харальду. Последовал ответ, что Гарольд предоставит ему «семь футов английской земли, или больше, если он выше, чем другие люди».
Битва началась. Англосаксы кружили вокруг строя викингов, не в силах преодолеть стену щитов и копий. Когда, однако, англичанам удалось пробить брешь в стене, там завязалась жестокая сеча, и король Харальд поспешил в гущу сражения. Там он был убит стрелой в горло. Командование викингами взял на себя граф Тостиг. Возник перерыв в сражении, английский король предложил мир Тостигу и пощаду викингам, которую те с негодованием отвергли. В возобновившемся бою эрл Тостиг был убит.
В этот момент подоспело подкрепление с кораблей во главе с викингом Эйстейном Тетеревом, вновь закипела ожесточённая схватка. Вот как о ней пишет Снорри Стурлусон:
«Эйстейн и его люди так быстро спешили с кораблей, что были до предела вымотаны и едва ли способны к бою; но скоро их охватила такая ярость, что они перестали прикрываться щитами, пока способны были стоять на ногах. Напоследок они сбросили кольчуги, и англичане смогли с легкостью наносить им удары; и многие пали от утомления, умерев без единой раны. Таким образом погибли почти все главные люди среди норвежцев.»
С наступлением вечера лишь немногим викингам удалось вырваться с поля боя. При известии о смерти Харальда корабли отплыли от берега, так что некоторые воины утонули, пока добрались до кораблей. Олаф, сын Харальда, и ярл Оркнейских островов Паль Торфиннссон, защищавшие суда, договорились с Гарольдом об эвакуации норвежцев по реке в море. Они отплыли в Норвегию всего на 24 кораблях (столько разрешили взять англичане), принеся клятву никогда более не нападать на Англию.
Значение битвы при Стамфорд-Бридже
Сражение при Стамфорд-Бридже завершило более чем двухсотлетнюю историю набегов скандинавов на Англию безусловной победой короля Гарольда. Попытка норвежского завоевания страны провалилась. Англосаксонское государство смогло отстоять свою независимость. Однако тяжёлые потери в битве, а также большая удалённость места сражения от юго-восточной Англии, где спустя три дня после Стамфорд-Бриджа началось нормандское вторжение, крайне негативно сказались на готовности страны к отражению новой угрозы. Это стало одной из причин поражения и гибели короля Гарольда в битве при Гастингсе 14 октября 1066 года, что повлекло за собой нормандское завоевание Англии.
В память о битве в городке Стамфорд-Бридж установлен монумент.
Стадион лондонского футбольного клуба Челси назван в память об этой битве Стамфорд Бридж.
Напишите отзыв о статье "Битва при Стамфорд-Бридже"
Литература
- [members.tripod.com/~GeoffBoxell/stamford.htm The Battle of Stamford Bridge by Geoff Boxell], статья на англ. языке «Битва при Стамфорд-Бридже»
- [omacl.org/Anglo/part5.html The Anglo-Saxon Chronicle], (Англосаксонская хроника)
- [omacl.org/Heimskringla/hardrade2.html The Chronicle of the Kings of Norway by Snorri Sturluson ]
- [web.archive.org/web/20070814061819/www.stephen.j.murray.btinternet.co.uk/harold.htm#battle The Battle of Stamford Bridge], хроника битвы, составленная по сообщениям средневековых авторов
- История средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096). Сост. М. М. Стасюлевич. — т. 2 — СПб, 2001
- Мюссе, Л. Варварские нашествия на Европу. — СПб, 2001
- Stenton, F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1973.
Ссылки
- [tourguide.panoptics.co.uk/view.php?tid=26&fullscreen=true Виды монумента в Стамфорд-Бридже]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Стамфорд-Бридже
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
