Битва при Тьюксбери
| Битва при Тьюксбери | |||
| Основной конфликт: Война Алой и Белой розы | |||
 Битва при Тьюксбери. Миниатюра из Гентской хроники | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
близ Тьюксбери в Глостершире, Англия | ||
| Итог |
Окончательная победа Йорков | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Тьюксбери (англ. Battle of Tewkesbury) — сражение между войсками Ланкастеров и Йорков во время войны Алой и Белой розы в западной Англии, на территории графства Глостершир, состоявшееся 4 мая 1471 года и завершившееся решительной победой Йорков. Битва при Тьюксбери завершила один из периодов этой войны, за которым последовали 14 лет мира, продолжавшиеся вплоть до выступления Генри Тюдора против короля Ричарда III.
Ко времени битвы при Тьюксбери душевнобольной король из династии Ланкастеров Генрих VI был вторично схвачен своим противником, королём из Йоркского дома Эдуардом IV, и заключён в Тауэр. Постоянная смена на королевском троне Англии была следствием интриг Уорика, «делателя королей» Ричарда Невилла, который сперва поддерживал Эдуарда IV, а затем поссорился с ним и перешёл на сторону Генриха VI. Уорик погиб в битве при Барнете за две недели перед битвой при Тьюксбери.
Вторую армию ланкастерцев, действовавшую в Англии, возглавляла жена короля Генриха Маргарита Анжуйская и их 17-летний сын Эдуард Вестминстерский, принц Уэльский. Узнав о разгроме йоркцами войск Уорика, потрясённая Маргарита повела свою армию к реке Северн у города Глостер, чтобы переправиться через неё, но в этом ей помешал комендант Глостера Ричард Бошамп, сторонник Йорков. Здесь её настигли войска йоркцев под командованием Эдуарда IV.
Военное командование армией ланкастерцев принял на себя Эдмунд Бофорт, 4-й герцог Сомерсет, опытный полководец. Однако он недооценил силы и возможности противника, обладавшего к тому же и превосходством в артиллерии. Допустив тактическую ошибку, Сомерсет позволил младшему брату короля Эдуарда IV Ричарду (будущему королю Ричарду III) атаковать и опрокинуть фланги боевой линии Ланкастеров. Последующая паника вызвала поспешное бегство всей армии, в котором Сомерсет обвинил одного из своих военачальников, лорда Венлока (ранее служившего Йоркам), и казнил его (по другим сведениям Венлоку удалось бежать).
На поле сражения, названного Кровавый луг (Bloody Meadow), погибла половина войска Ланкастеров. Среди павших был и наследник короля Генриха VI Эдуард Вестминстерский[1]. Согласно легенде, Эдуард пал от руки своего родственника, младшего брата короля Эдуарда IV, герцога Кларенса. Эдуард Вестминстерский является единственным в истории Англии принцем Уэльским, павшим в сражении. Впоследствии все полководцы ланкастерцев, участвовавшие в битве при Тьюксбери, были арестованы и казнены. Королева Маргарита Анжуйская и её невестка Анна Невилл, дочь Уорика и вдова Эдуарда Вестминстерского, попали в плен к Эдуарду IV Йорку. Через несколько дней после этой битвы в Тауэре был убит заключённый туда Генрих VI.
Часть уцелевших ланкастерцев после разгрома на Кровавом лугу сумели добраться до находившегося поблизости аббатства Тьюксбери. На одной из дверей в Тьюксберийском аббатстве сохранились покрывающие её 68 металлических пластин от доспехов бригантина, в которых воины сражались в битве при Тьюксбери.
Напишите отзыв о статье "Битва при Тьюксбери"
Примечания
- ↑ Эдуард, сын Генриха VI // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Битва при Тьюксбери
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
