Битва при Фарискуре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва при Фарискуре
Основной конфликт: Крестовые походы
Дата

6 апреля 1250 года

Место

Египет

Итог

Победа Айюбидов

Противники
Франция
Тамплиеры
Айюбиды
Командующие
Людовик IX
Гийом де Соннак
Туран-шах
Силы сторон
15,000 [1] неизвестно
Потери
15,000 [2] около 100 [3]

Битва при Фариску́ре — последнее крупное сражение Седьмого крестового похода, произошедшее 6 апреля 1250 года между крестоносцами во главе с королём Людовиком IX Французским (позднее — Святой Людовик)[4] и египетскими войсками во главе с Туран-шахом. Поражение в этой битве привело крестоносцев к полному разгрому и пленению Людовика IX.





Предыстория

При поддержке папы Иннокентия IV король Франции Людовик IX в сопровождении своих братьев Карла Анжуйского и Робера д’Артуа начал Седьмой крестовый поход против Египта. Целью похода было низложение династии Айюбидов в Египте и Сирии и захват Иерусалима, который мусульмане отбили в 1244 году. Корабли вошли в египетские воды, и войска крестоносцев высадились в Дамьетте в июне 1249 года. Людовик IX направил письмо султану ас-Салих Айюбу[5]. Эмир Фахр ад-Дин Юсуф, командир гарнизона Дамьетты, отступил в лагерь султана в Ашмум-Танах[6], вызвав панику среди жителей города, которые бежали, оставив нетронутым мост, соединявший западный берег Нила с Дамьеттой. После оккупации Дамьетты Людовик IX решил идти на Каир, воодушевлённый приходом подкрепления во главе с его третьим братом, Альфонсом де Пуатье и известием о смерти султана ас-Салих Айюба. Франки форсировали канал Ашмум (известный сегодня под названием аль-Бахр аль-Сагир) и предприняли неожиданную атаку против египетского лагеря в Гидейле, в двух милях от Эль-Мансура[7]. Египетские войска были застигнуты врасплох и отступили к Эль-Мансуру. Крестоносцы подступили к городу. Руководство египетского войска приняли Фарис ад-Дин Актай и Бейбарс аль-Бундукдари (будущий султан Бейбарс I). Бейбарс I приказал открыть ворота, чтобы рыцари-крестоносцы могли войти в город, рассчитывая на его капитуляцию. Они ворвались в город, однако угодили в ловушку внутри. Ворота закрылись, и христиане были окружены со всех сторон египтянами и понесли тяжёлые потери. Робер д’Артуа[8][9][10] и Уильям Солсбери были убиты. Только пять тамплиеров остались в живых[11]. Крестоносцы были вынуждены отступить в беспорядке к Гидейле, где они разбили лагерь. Рано утром 11 февраля мусульманские силы начали наступление против лагеря франков. В течение многих недель крестоносцы были вынуждены оставаться в лагере и терпеть изнурительную осаду. Многие рыцари были пленены и доставлены в Каир[12].

Битва

27 февраля Туран-шах, новый султан, прибыл в Египет из Хасанкейфа и двинулся прямо в Эль-Мансур, чтобы возглавить египетскую армию. Корабли египтян перевезли по суше и опустили в Нил (около в Бахр-эль-Махалы), чтобы уничтожить суда крестоносцев в Дамьетте. Египтяне использовали греческий огонь и сожгли или захватили множество кораблей и судов снабжения. Вскоре осажденные крестоносцы начали страдать от голода и болезней. Некоторые крестоносцы потеряли надежду и перешли на стороны врага[13][14].

Король Людовик IX в осажденном лагере предложил египтянам капитуляцию Дамьетты в обмен на Иерусалим и некоторые города на побережье Сирии. Египтяне, знакомые с бедственным положением крестоносцев, отказались от предложения. 5 апреля под покровом ночи крестоносцы эвакуировали свой лагерь и начали отступать на север в сторону Дамьетты. В спешке они забыли уничтожить понтонный мост, перекинутый через канал. Египтяне пересекли канал по мосту и начали преследование. 6 апреля мусульманская армия нагнала крестоносцев при Фарискуре. В результате битвы тысячи крестоносцев были убиты и взяты в плен[15][16][17]. Людовик IX и некоторые из его вельмож были захвачены в плен в соседней деревне Мониат-Абдалла (ныне — Мениат аль-Наср). Король сдался евнуху по имени аль-Салихи после того, как тот пообещал, что он не будет убит[3][18], и вместе со своими двумя братьями был доставлен в Эль-Мансур. Там он был заключен в тюрьму в доме Ибрахима ибн-Локмана, султанского канцлера, скован и оставлен под надзором евнуха по имени Собих аль-Моазами[19]. За пределами Эль-Мансура был образован лагерь для тысяч военнопленных.

Последствия

Поражение крестоносцев и пленение Людовика IX вызвали создан шок во Франции. Крестоносцы даже запустили ложные слухи, что король победил султана и захватил Каир[20]. Известие о поражении вызвало во Франции движение под названием «Крестовый поход пастухов»[21].

Людовик IX был выкуплен за 400 000 динаров. После того, как он пообещал не возвращаться в Египет и сдал Дамьетту египтянам, ему было разрешено отправиться в Акру со своими братьями и 12 000 военнопленных[22][23]. Королева Маргарита Прованская страдала от ночных кошмаров. Новость о пленении мужа настолько её ужаснула, что каждый раз, когда она засыпала, ей снилось, что её комната наполнена сарацинами, и она кричала: «Помогите!»[24]. В 1270 году Людовик IX умер в Тунисе во время Восьмого крестового похода.

Напишите отзыв о статье "Битва при Фарискуре"

Примечания

  1. Konstam, p.178
  2. Al-Maqrizi, p.455/vol.1
  3. 1 2 Al-Maqrizi, p.456/vol.1
  4. Людовик IX была канонизирован папой Бонифацием VIII в 1297 году.
  5. « Как ты знаешь, я правитель христианского народа, и я знаю, что ты правитель мусульманского народа. Народ Андалусии дает мне деньги и дары, в то время как мы управляем ими, как скотом. Убиваем их мужчин и мы делаем их женщин вдовами. Берем мальчиков и девочек как пленников и оставляем их дома пустыми. Я уже сказал тебе достаточно и подхожу к концу, так что теперь, даже если… ты будешь у меня на глазах целовать крест в знак повиновения, все это не убедит меня не убить тебя. Если твоя земля будет моей, то это будет подарок для меня. Если земля будет твоя, и ты победишь меня, то ты возьмешь верх. Я сказал тебе и я тебя предупредил о моих воинах, которые подчиняются мне. Они заполнят поля и горы, их бесчисленно, словно гальки. Они придут с мечом разрушения». Письмо Людовика IX султану ас-Салиху (Al-Maqrizi, p.436/vol.1)
  6. Теперь — город Дакахлия (Al-Maqrizi, note p.434/vol.1).
  7. [maps.google.com/maps?f=q&hl=en&geocode=&q=Mansura,+Egypt&sll=37.0625,95.677068&sspn=44.47475,108.457031&ie=UTF8&t=h&ll=31.045581,31.382618&spn=0.09442,0.21183&z=13 Gideila and Al Mansurah on map.]
  8. Lord of Joinville, 110, part II
  9. Asly, p.49
  10. Skip Knox, Egyptian Counter-attack, The Seventh Crusade
  11. Согласно Матвею Парижскому, только 2 тамплиера и 1 госпитальер.
  12. Al-Maqrizi, p.447/vol.1
  13. Matthew Paris, LOUIS IX`S CRUSADE, p.108 / Vol. 5.
  14. Al-Maqrizi, p.446/vol.1
  15. Ibn Taghri, pp.102-273/ vol.6
  16. Abu al-Fida, pp.66-87/year 648H.
  17. Al-Maqrizi, pp. 455—456/ vol.1
  18. Abu al-Fida, pp.66-87/ year 648H.
  19. Ibn Taghri
  20. Lord of Joinville, 170, part II
  21. Matthæi Parisiensis, pp. 246—253
  22. Al-Maqrizi, p. 455/ vol.1.- Ibn Taghri, pp.102-273/vol.6.
  23. Al-Maqrizi, p. 460/ vol.1
  24. (Lord of Joinville, 201 / Chapter XVII).

Литература

  • Abu al-Fida, Tarikh Abu Al-Fida, The Concise History of Humanity.
  • Al-Maqrizi, Al Selouk Leme’refatt Dewall al-Melouk, Dar al-kotob, 1997. In English: Bohn, Henry G., The Road to Knowledge of the Return of Kings, Chronicles of the Crusades, AMS Press, 1969.
  • Dupuy, Trevor N The Harpers Military Encyclopedia of Military History, New York:HarperCollins, 1993. ISBN 0-06-270056-1
  • Hassan, O., Al-Zahir Baibars, Dar al-Amal 1997
  • Ibn Taghri, al-Nujum al-Zahirah Fi Milook Misr wa al-Qahirah, al-Hay’ah al-Misreyah 1968
  • Qasim, Abdu Qasim Dr., Asr Salatin AlMamlik (Era of the Mamluk Sultans), Eye for human and social studies, Cairo 2007
  • Sadawi, H., Al-Mamalik, Maroof Ikhwan, Alexandria
  • Skip Knox, Dr. E.L., The Crusades, Seventh Crusade, A college course on the Crusades, 1999
  • Toynbee, Arnold J., Mankind and Mother Earth, Oxford University Press 1976
  • Paris, Matthew, The Chronicles of Matthew Paris (Matthew Paris: Chronica Majora) translated by Helen Nicholson 1989.
  • Paris, Matthew, Roger of Wendover, and Richards, Henry, [books.google.com/books?id=bW_SAAAAMAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Matthæi Parisiensis, monachi Sancti Albani, Chronica majora], Longman & Co. 1880.
  • Joinville, Jean de, [books.google.com/books?id=6nc-AAAAYAAJ&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The Memoirs of the Lord of Joinville], translated by Ethel Wedgwood (1906)
  • The New Encyclopædia Britannica, H. H. Berton Publisher, 1973
  • The New Encyclopædia Britannica, Macropædia, H. H. Berton Publisher, 1973—1974
  • www.historyofwar.org
  • Konstam Angus. Historical Atlas of The Crusades. — Thalamus Publishing, 2002.

См. также

Отрывок, характеризующий Битва при Фарискуре

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.