Битва при Харране

Битва при Харране
Основной конфликт: Сражение в рамках крестовых походов
Дата	7 мая 1104
Место	Местность неподалеку от Харрана
Итог	Победа сельджуков
Противники
Сельджуки Княжество Антиохии Графство Эдесское
Командующие
Джекермиш, эмир Мосула Сукман ибн Артук Балдуин II, граф Эдессы Боэмунд Тарентский, князь Антиохии Танкред Тарентский, князь Галилеи Жослен де Куртене
Силы сторон
7000 конников Джекермиша и 3000 конников Сукмана Неизвестно
Потери
незначительные тяжёлые

Битва при Харране — сражение между сельджуками и крестоносцами княжества Антиохии и графства Эдесского, первое крупное столкновение мусульманских сил и армии новообразованных христианских государств после окончания 1-го крестового похода. Состоялось 7 мая 1104 года.

Битва

В 1104 году, намереваясь возобновить крестовый поход и продвинуться дальше на восток, граф Эдессы Балдуин II обратился за военной поддержкой к князю Антиохии Боэмунду Тарентскому и его племяннику, князю Галилеи Танкреду Тарентскому. Армии Боэмунда и Танкреда выдвинулись от Антиохии на север к Эдессе, где объединились с крестоносцами Балдуина и Жослена де Куртене и направились к Харрану.

Тем временем сельджуки под предводительством эмира Мосула Джекермиша и правителя Мардина Сукмана ибн Артука сконцентрировали свои силы у города Рас-аль-Айн в районе реки Хабур. В мае 1104 года, желая отвлечь внимание крестоносцев от Харрана, сельджуки направились к Эдессе. Достоверных сведений о точном месте столкновения мусульман с крестоносцами не сохранилось. Из хроники арабского историка Ибн аль-Асира следует, что сражение произошло в 20 км от Харрана, однако армянский историк Матвей Эдесский сообщает о местности в двух днях пути от города. По свидетельству хрониста Михаила Сирийца предводителей крестоносцев одолевали разногласия:

В течение нескольких дней они пререкались между собой относительно того, кому какие земли и города отойдут после того, как они ими завладеют. И пока они бездействовали из-за подобных споров, тюрки выступили для сражения. Франки также приготовились, хотя ещё не договорились между собой о разделе земель.

Крестоносцы первыми инициировали битву, однако потерпели сокрушительное поражение, а двое их военачальников — Балдуин Эдесский и Жослен де Куртене — были захвачены в плен. Матвей Эдесский так описывает обстоятельства поражения христиан:

Мусульмане пошли войной на христиан, во главе их стояли Джекермиш, эмир Мосульский и Сукман, сын Артука. Франкские вожди, узнав о приближении неверных, радостно выступили им навстречу. Они находились в двух днях ходьбы от города, в месте, называемом Озульд. Вскоре завязавшаяся битва превратилась в кровавое и ужасное побоище. Мусульмане одержали верх и обрушили на христиан кары разгневанного бога. Тогда пали больше тридцати тысяч христиан, и местность обезлюдела. Балдуин и Жослен были захвачены и уведены в плен. Двое других вождей [Боэмунд и Танкред] спаслись бегством в Эдессу. Сильнее всего удручало христиан Эдессы то, что жители Харрана, отрезав отступление остаткам войска, избежавшего смерти от рук неверных, окружили гору и равнину и убили всех бегущих числом до десяти тысяч. Глубокая скорбь, стенания, печаль и рыдания — вот какое зрелище являла собой Эдесса. Все христианские поселения пребывали в отчаянии. Балдуин был приведен в Мосул, а Жослен — в Хазанкейф, к Сукману, сыну Артука.

На время, пока Балдуин пребывал в темнице Мосула, графством Эдесским управлял Танкред Тарентский. Впоследствии за Жослена и Балдуина был заплачен выкуп, однако освобождены они были только в 1108 году.

Последствия

Битва при Харране стала первым серьёзным поражением крестоносцев. Её итог развеял возникшее после успешных кампаний 1-го крестового похода мнение о неспособности мусульман сопротивляться и побеждать. Печальным для крестоносцев исходом битвы не преминула воспользоваться Византия, которая вновь присоединила к себе Латакию и часть территории Киликии. Многие подчиненные Антиохии города восстали и были заняты мусульманами Алеппо, а армянские территории отошли Армении и Византии. Чувствуя опасность со стороны Византии, Боэмунд препоручил управление Антиохией своему племяннику Танкреду и в ноябре 1104 года отбыл в Италию, чтобы собрать там новое войско.

По утверждению летописца Гийома Тирского, поражение крестоносцев в битве при Харране имело поистине катастрофические последствия. В 1108 году между императором Византии Алексеем Комнином и Боэмундом Тарентским был заключен унизительный для крестоносцев Девольский договор, согласно которому Антиохия становилась вассальной территорией Византии и теряла выход к морю. Это соглашение, однако, не признал Танкред Тарентский. В 1119 году Антиохия вновь была разбита в битве на Кровавом поле, а графство Эдесское так никогда и не восстановило своё влияние и просуществовало до 1144 года только благодаря внутренним разногласиям в рядах мусульман.

Внешние ссылки

• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kreuzzug/XII/1100-1120/Vertrag_Devol/frametext.htm Текст Девольского договора] (см. также [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kreuzzug/XII/1100-1120/Vertrag_Devol/pred.htm предисловие])
• [istoriya.info/index.php?mode=comment&id=harran Харран حران (Harran)]. Восток-Запад: Великое противостояние(недоступная ссылка — история). — Средневековый Харран глазами Ибн Джубайра и Ибн Шаддада. Проверено 28 марта 2009. [web.archive.org/20130804001808/istoriya.info/index.php?mode=comment&id=harran Архивировано из первоисточника 4 августа 2013].

Отрывок, характеризующий Битва при Харране

– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.