Битва при Хомсе (1281)
| Вторая битва при Хомсе | |||
| Дата |
29 октября 1281 года | ||
|---|---|---|---|
| Итог |
тактическая победа мамлюков, но обе стороны понесли большие потери и отступили | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Вторая битва при Хомсе — сражение 29 октября 1281 года, произошедшее в Западной Сирии, между армией Египетских мамлюков под командование султана Калауна и войском Государства Хулагуидов под командованием Мунке-Тимура, брата ильхана Абаги. Сражение закончилось тактической победой мамлюков.
Содержание
Предыстория
В 1280 году отряды монголов Государства Хулагуидов вторглись в Сирию, взяли и разрушили город Халеб, вернувшись назад с богатой добычей.
В 1281 году младший брат ильхана Абаги — Мунке-Тимур предпринял новый поход в Сирию, к этому походу присоединились вассалы Хулагуидов — грузины, а также армяне Киликийской Армении. Войска Государства Хулагуидов взяли город Халеб, после этого они начали продвигаться дальше. Султан Египта встретил их к югу от Хомса.
Силы сторон
Численность войск Государства Хулагуидов и их союзников часто оценивается в 80 000 человек, однако эта цифра вызывает сомнения, реальная численность войск могла быть меньше (около 30000 человек[1]).
Считается что мамлюкская армия насчитывала примерно 70 000 человек, но реальная численность могла быть меньше (также около 30000 человек[1]).
Ход битвы
Две армии встретились в Западной Сирии к югу от Хомса. Мамлюкское войско прибыло раньше и заняла более выгодные позиции для своей конницы. В завязавшейся битве монголы разбили и полностью уничтожили левый фланг мамлюков. Вскоре остальные части мамлюкского войска тоже начали нести серьёзные потери. Тогда Султан Калаун временно отступив, перегруппировал свои силы и бросил всё своё войско в центр монгольской армии, где находился главнокомандующий — Мунке-Тимур. В результате Мунке-Тимур был тяжело ранен и его войско отступило. Однако мамлюки также понесли тяжёлые потери и не решились преследовать врага, отступив назад в Египет.[2]
Последствия
Текудер, приемник ильхана Абаги, был мусульманином и изменил политику своего предшественника, установив с Мамлюкским султанатом дружеские отношения.[3][4] Следующее вторжения в Сирию монголы совершили в 1299 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Битва при Хомсе (1281)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Constantin d'Ohsson, op. cit., vol. III ([books.google.fr/books?id=ViYJAAAAQAAJ&pg=PA526 lire en ligne]), « Livre V, Chapitre III »
- ↑ 1 2 3 Runciman, p391-392
- ↑ Jean, Richard (1999). The Crusades, C. 1071-c. 1291, p. 453. Cambridge University Press, ISBN 0-521-62566-1.
- ↑ Reuven Amitai-Preiss (1995), Mongols and Mamluks: The Mamluk-Īlkhānid War, 1260—1281, pp. 179—225. Cambridge University Press, ISBN 0-521-46226-6.
Литература
- Amitai-Preiss R. [www.google.com/books?id=dIaFbxD64nUC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Mongols and Mamluks: the Mamluk-Īlkhānid War, 1260-1281]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1995. — P. 49-53. — 272 p. — ISBN 0-521-46226-6.
|
Это заготовка статьи по истории. Вы можете помочь проекту, дополнив её. Это примечание по возможности следует заменить более точным. |
Отрывок, характеризующий Битва при Хомсе (1281)
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
