Битва ста полков
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Битва ста полков (кит. упр. 百團大戰, пиньинь: Bǎituán dàzhàn, палл.: Байтуань дачжань) — крупнейшая наступательная операция Народно-освободительной армии Китая против японских оккупационных войск. Началась 20 августа 1940 года и завершилась 5 декабря того же года.
Сражения
Воинский состав КПК составлял накануне битвы около 400 000 человек или 115 полков. Между тем, Япония располагала на этот счёт более старыми сведениями, которые отличались от действительных цифр в несколько раз в меньшую сторону. Это было связано с многократным пополнением численности китайских войск за предшествовавшие пару лет.
Данное обстоятельство побудило Чжу Дэ и других военачальников НОАК скоординировать практически все свои войска (46 полков из 115-й Дивизии, 47 полков из 129-й Дивизии и 22 полка из 120-й Дивизии) в борьбе против захватчиков. До 10 сентября был завершен первый этап[2] данного сражения. Войска 4-й, 8-й армий, а также партизанские соединения выступили против японских оккупантов в провинциях Шаньси, Чахар, Хубэй и Хэнань.
Второй этап[2] операции начался 20 сентября, а третий — 6 октября 1940 года. Всего китайскими военными были уничтожены около 600 миль железнодорожного полотна, сотни мостов и туннелей, а также крупная угольная шахта, имевшая важное значение для японской промышленности.
Итоги
В ходе боевых действий военные части КПК заняли территорию с населением более 5 миллионов человек, 73 населённых пункта. Было проведено 1824 боя с японскими войсками, убито и ранено более 20.9 тыс. японских солдат и офицеров, не считая военнослужащих коллаборационистских войск на территории Китая, захвачено свыше 5400 винтовок, 200 пулемётов. Потери НОАК составили 22 тыс. человек.[2]
Битва стала крупнейшей из побед коммунистического Китая в годы Второй мировой войны. Однако с октября по декабрь японцы ответили контратаками, в результате которых смогли вернуть контроль над многими захваченными городами и станциями.
Напишите отзыв о статье "Битва ста полков"
Примечания
Отрывок, характеризующий Битва ста полков
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
