Битва у Граупийских гор
| Битва у Граупийских гор | |||
| Основной конфликт: Римское завоевание Британии | |||
 Схема битвы у Граупийских гор | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Граупийские горы (совр. Шотландия) | ||
| Итог |
Полная победа римлян | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва у Граупийских гор (лат. Montis Graupii pugna) произошла в 83 году между римскими легионами под командованием Юлия Агриколы и британскими племенами Каледонии.
Предыстория
В I веке н. э. британские племена часто восставали против римского владычества, не желая платить налоги, давать солдат в римскую армию и подвергаться унижениям после обращения Британии в римскую провинцию.
В 77 году управление Британией было поручено Юлию Агриколе, который укрепил дисциплину в войсках, уменьшил злоупотребления римских чиновников, предпринял ряд походов для усмирения бриттов, строя повсюду укрепления и крепости. В 82 году Агрикола предпринял поход на Каледонию. В ответ племена Каледонии начали контрнаступление. Каледонцы превосходили римлян численно и знанием местности. Они были вооружены длинными мечами без острия, луками и короткими щитами. Некоторые племена использовали колесницы.
Чтобы каледонцы не могли обойти армию римлян и зайти в тыл, Агрикола разделил армию на три части. Этим обстоятельством воспользовались британские племена и атаковали IX легион римлян, убили часовых и ворвались в лагерь. Агрикола выделил отряд пехоты и конницы, который атаковал каледонцев с тыла и спас легион от разгрома.
Летом 83 года Агрикола выслал флот для опустошения прибрежной полосы, а сам с главными силами вышел к Граупийским горам в Средней Шотландии, где находилось войско каледонцев (более 30 тыс. человек). Тут и произошла битва, описанная Тацитом[1].
Расстановка сил
Каледонцы выстролись в три линии: в первой находились боевые колесницы, во второй — развёрнутая фронтом пехота, в третьей — отряды пехоты в колоннах. Первая и вторая линии были расположены на ровном месте, третья — на склонах горы.
У римлян в первой линии находилось 8 тысяч человек вспомогательной пехоты, на флангах стояло три тысячи всадников. Во второй линии стояли легионы, которые расположились за валом, чтобы добиться бескровной победы или для прикрытия отступления.
Тацит так передаёт обращение Калгака к воинам перед битвой[1][2]:
|
...Меня наполняет уверенность, что этот день и ваше единодушие положат начало освобождению всей Британии: ведь вы все как один собрались сюда, и вы не знаете оков рабства, и за нами нет больше земли, и даже море не укроет нас от врага, ибо на нём римский флот и нам от него не уйти. Итак — только бой и оружие! Для доблестных — в них почёт, и даже для трусов — единственный путь к спасению... |
|
В свою очередь и Агрикола обратился к своим войскам[1]:
|
|
...Здесь вы одержите великолепную и знаменательную победу. Положите конец походам и увенчаете пятьдесят лет борьбы блистательным днём! Покажите нашему государству, что войско никогда не заслуживало упрёка ни за что, что эта война затянута, ни за то, что она постоянно возобновлялась. |
|
Из-за того, что фронт римлян был короче фронта каледонцев, Агрикола приказал разомкнуть ряды и растянуть первую линию, чтобы их не могли охватить по флангам.
Битва
Бой развязали лучники каледонцев и римлян, причём каледонцы искусно защищались от стрел своими короткими щитами. Пока противоборствующие стороны не сошлись вплотную, бой вёлся на дистанции, и каледонцы отбивались своими длинными мечами и щитами перехватывали или отбивали стрелы и дротики, пущенные римлянами, в ответ осыпая врага градом стрел.
Агрикола послал четыре когорты в рукопашную схватку. Это были германские племена батавов и тунгров. Они сумели разбить противника на равнине и стали подниматься вверх по холму. Далее римская конница атаковала колесницы британцев, опрокинула и обратила их в бегство. После этого Агрикола отдал приказ германцам, вооружённым мечами, атаковать вторую линию каледонцев. Вторая линия была ими опрокинута, и германцы с римлянами стали продвигаться на высоты. Римская конница помогала теснить каледонцев.
В это время третья линия каледонцев стала спускаться с гор и охватывать фланги с выходом в тыл первой линии римлян. Агрикола бросил 4 отряда всадников из резерва, а 2 отряда конницы отвёл с фронта и направил в тыл каледонцев, которые были принуждены отступить в сторону леса.
Как писал Тацит[1],
|
|
...На открытой местности взорам представилось величественное и, вместе с тем, страшное зрелище: наши гнались по пятам за врагами, рубили их, брали в плен и, захватив новых пленников, убивали ранее взятых. И, в зависимости от твёрдости духа, одни в полном вооружении целыми толпами убегали от уступавших им в численности преследователей, тогда как другие, безоружные и по своей воле, устремлялись навстречу им и искали для себя смерти. Повсюду — оружие, трупы, обрубки тел и пропитавшаяся кровью земля... |
|
Каледонцы ещё пытались оказать сопротивление, устраивая засады. Но Агрикола специально организовал лёгкие когорты для облавы и спешил часть конницы для преследования врага в теснинах. Всё это окончательно сломило сопротивление британских племён, и они обратились в бегство.
Последствия битвы
По сообщению Тацита в этой битве было убито 10 тысяч каледонцев, римляне же потеряли 360 человек[1], историки подвергают эти цифры сомнению[3].
Этот бой показал высокую силу сопротивления британских племён: они имели глубокий боевой порядок, маневрировали на поле боя, старались охватывать фланги, отступая — организовывали засады.
У римлян также появились новые элементы ведения боя: римские легионы отсиживались за валами, вся тяжесть боя была перенесена на вспомогательные отряды германских, галльских и даже британских племён. Исход боя решала конница. Преследование противника велось до темноты.
После сражения каледонцы рассеялись и скрылись, уничтожив свои жилища. Римляне же в сопровождении флота ушли на зимние квартиры.
В итоге к римской провинции Британия была присоединена новая территория, которую римлянам пришлось постоянно оборонять от продолжавшихся набегов северных племён. Для этого в Британии были построены пограничные Адрианов и Антониев валы.
Напишите отзыв о статье "Битва у Граупийских гор"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Тацит. Т.1 // [ancientrome.ru/antlitr/tacit/mp/agricola-f.htm Жизнеописания Юлия Агриколы. Сочинения]. — М., 1993.
- ↑ Согласно римской литературной традиции входящие в исторические сочинения речи могли иметь мало, а подчас ничего общего с реальными выступлениями государственных деятелей и полководцев, являясь по сути комментарием автора к описываемым событиям.
- ↑ Разин Е.А. Т.1 // [militera.lib.ru/science/razin_ea/1/06.html История военного искусства]. — СПб., 1999. — ISBN 5-89173-039-1.
Отрывок, характеризующий Битва у Граупийских гор
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
