Битва у Медвежьего брода

Битва у Медвежьего брода
Основной конфликт: Смутное время, Лжедмитрий II
Москва-река близ Коломны
Дата	июнь 1608 года
Место	Медвежий брод (перевоз через Москву-реку между Москвой и Коломной)
Итог	победа царских войск
Противники
Лжедмитрий II Русское царство
Командующие
Александр Лисовский Иван Куракин Б. Лыков-Оболенский Василий Бутурлин
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Битва у Медвежьего брода — сражение июня 1608 года, в котором правительственное войско под предводительством боярина Ивана Куракина нанесло поражение войску литовского шляхтича и полковника Александра Лисовского, состоявшего на службе у Лжедмитрия II.

Предыстория

В марте 1608 года Лисовский отделился от основных войск Лжедмитрия под Болховом и двинулся в сторону рязанских земель. Пополняясь остатками бывших болотниковцев, он взял без боя Епифань, Михайлов и Зарайск. Когда к Зарайску подошло лояльное Василию Шуйскому рязанско-арзамасское войско, Лисовский нанёс ему тяжёлое поражение. После этого он стремительным ударом овладел Коломной, где захватил множество орудий. С ними он намеревался идти на соединение с основными силами Лжедмитрия II, ставшего лагерем в Тушине и осаждавшего Москву.

Ход битвы

На перевозе через Москву-реку у Медвежьего брода (между Коломной и Москвой) Лисовского неожиданно атаковало царское войско под предводительством Ивана Куракина, в частности сторожевой полк его рати во главе с Василием Бутурлиным. Обременённые тяжёлым «нарядом» и обозом, воины Лисовского, привыкшие к манёвренным боям, потерпели серьёзное поражение и потеряли все свои коломенские трофеи, а также захваченных в Коломне пленников (среди которых был князь Владимир Долгоруков).

Последствия

После победы у Медвежьего брода Куракин вновь отбил у сторонников Лжедмитрия II Коломну. Лисовскому пришлось вернуться на границу с Полем, после чего прорываться в Тушино, обходя Нижний Новгород, Владимир и Троице-Сергиев монастырь. Лжедмитрий II, осаждавший Москву, недополучил важные осадные орудия, а также не мог более рассчитывать на блокаду Москвы с юго-востока.

Отрывок, характеризующий Битва у Медвежьего брода

Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.