Битва у реки Пялькане

Битва у р. Пялькане
Основной конфликт: Великая Северная война
план сражения у реки Пелкиной (Пялькане), гравюра А.Ф. Зубова
Дата	6 (17) октября 1713 года
Место	р. Пялькане, Швеция (совр. Финляндия)
Итог	Победа русской армии
Противники
Швеция Россия
Командующие
К. Г. Армфельдт Ф. М. Апраксин М. М. Голицын
Силы сторон
7 000 человек 14 000
Потери
577 убиты, 233 пленены 673 убитых и раненых
Общие потери
1483

Битва у реки Пялькане — одно из сражений Северной войны 1700—1721. Пялькане (в некоторых русских источниках Пелкина) — река в Финляндии, соединяющая озера Пялькане-Веси и Маллас-Веси, у берегов которой 6 (17) октября 1713 года произошла битва между русским корпусом под командованием Ф. М. Апраксина и М. М. Голицына и шведскими войсками под командованием генерала К. Армфельдта.

Предшествующие события

После занятия в 1713 году русскими войсками под личным предводительством Петра I Або и Гельсингфорса, наступил перерыв в военных действиях. Царь уехал 10 сентября в Санкт-Петербург, оставив во главе армии, собранной в Гельсингфорсе, генерал-адмирала Апраксина. Между тем шведский главнокомадующий Армфельдт собрал свои войска в тесном проходе у кирки Пялькане, находившейся на берегу одноименной реки, на дороге из Онкала в Куопио к северу от озера Малас-Веси, где и укрепился. Апраксин, получивший сведения, что шведы собрались в окрестностях Тавастгуса, решил направиться против них. 20 сентября русская армия армия выступила из Гельсингфорса и к 28 сентября прибыла к Тавастгусу, который нашла покинутый противником. Небольшой гарнизон Тавастгуской крепости покинул её, отступив к своим главным силам в Пялькане, бросив в воду все пушки. 1 октября Апраксин продолжал наступление и на следующий день встал на позиции напротив противника.

Армфельд искусно расположил свои войска между озёрами Пялькане-Веси и Маллас-Веси, прикрывая фронт расположения рекою Пялькане. Это заставило Апраксина принять следующий план: демонстрируя с фронта, для чего на русском берегу были установлены батареи, атаковать шведов во фланг, для чего часть сил должна была быть переброшена на плотах через озеро Малас-Веси. Фронтальная атака должна была отвлечь внимание и силы противника от высаживающихся русских войск.

Состав сил

В составе русского корпуса находились следующие полки:

• пехотные:

• 1-й гренадерский
• 2-й гренадерский
• Московский
• Троицкий
• Галицкий
• Выборгский
• Нижегородский
• Архангелогородский
• Казанский
• Петербургский
• Великолуцкий
• Сибирский

• драгунские:

• Луцкий
• Вятский
• Волгодский
• Нарвский
• губернаторский эскадрон

Битва

Первыми боевые действия открыли русские. В 5 часов утра 6000 человек под командованием генерал-лейтенантов князя М. М. Голицына и И. И. Бутурлина, а также генерал-майора Г. П. Чернышева были посажены на плоты. Поднявшийся туман способствовал высадке. Остальные войска, предназначенные для действия с фронта, были разделены на три колонны: правая и средняя пехотные, а левая конная. Правой командовал генерал-лейтенант Р. В. Брюс, средней — генерал-майор А. А. Головин, левой — лично Ф. М. Апраксин.

Армфельдт, узнав о приготовлениях русских к высадке и осознав опасность, которая угрожала его правому флангу и тылу, оставил в укреплениях на реке Пялькане треть своей пехоты под командованием генерал-майора Ла-Барра, а сам с оставшимися двумя третями пехоты и 700 драгунами направился против перебрасываемых через озеро Маллас-Веси русских войск. Драгуны Армфельдта первыми столкнулись с войсками Голицына. Местом высадки Голицын избрал берег озера в районе деревни Мялькиле в 2-х верстах от шведских окопов на реке Пялькане. Прибывшие к Мялькиле шведские драгуны вместо того, чтобы атаковать головные части высадившихся русских войск, затеяли с ними перестрелку. Русские постепенно усиливались, бой становился неравным и драгуны стали отходить к своей пехоте. Но в это время последняя уже подошла к месту боя и решительно двинулась на 2 тысячи русских войск, успевших высадиться на берегу. Последние под огнём шведов были отброшены в воду, но подоспевшие части отряда Голицына в свою очередь атаковали и опрокинули шведов, взяв их во фланг. Армфельдт, видя, что пехота не может продолжать бой, начал отступление к Таммерфорсу.

В то время как Голицын вел бой с Армфельдтом, Ла-Барр сдерживал русских (численностью 8 000 человек) на фронте реки Пялькане. Под прикрытием своих батарей пехота Брюса и Головина готовилась переплыть реку на плотах, а кавалерия частью вплавь, частью в брод. Но действия на фронте были слишком трудны. Ла-Барр, пользуясь своим выгодным положением, дважды отбивал атаки и лишь известие о неудаче Армфельдта и боязнь быть отрезанным отрядом Голицына заставили его отступить к Руовеси.

Итоги битвы

Последний бой кампании 1713 года. Бой длился более трёх часов.

Потери русских войск составили 673 человека, из них 27 офицеров (убиты 1 полковник, 1 подполковник, 4 офицера, 112 унтер-офицеров и рядовых; ранены 21 офицер, 534 унтер-офицеров и рядовых).

Потери шведской армии: 8 орудий, 577 человек убитыми (до 800 человек убитыми и ранеными) и 233 человека были взяты в плен.

Оценивая действия сторон, следует признать вполне соответствующими обстановке распоряжения Апраксина и Армфельдта и отметить упорство в действиях шведской пехоты.

Шведы отступили к селению Лаппола, где уже 19 февраля 1714 года произошло очередное сражение.

Факты

• В честь победы была выбита специальная настольная медаль «В память сражения при реке Пелкине. 6 октября 1713 г.»

Литература

• Пелкен // Паукер, Герман Егорович — Порт-Артур. — Пг. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1915. — С. 331—332. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 18).</span>
• Шефов Н. А. Битвы России. — М.: АСТ, 2004. — ISBN 5-17-010649-1

Отрывок, характеризующий Битва у реки Пялькане

Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.