Биттрих, Вильгельм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вильгельм Биттрих
Дата рождения

26 февраля 1894(1894-02-26)

Место рождения

Вернигероде, Саксония-Анхальт

Дата смерти

19 апреля 1979(1979-04-19) (85 лет)

Место смерти

Вольфратсхаузен, Бавария

Принадлежность

Третий рейх

Род войск

Войска СС

Звание

Обергруппенфюрер СС

Командовал

8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гайер»;
9-я танковая дивизия СС «Хоэнштауфен»;
2-й танковый корпус СС

Сражения/войны

Первая мировая война
Вторая мировая война

Награды и премии

Вильгельм Биттрих (Вилли Биттрих; нем. Wilhelm Bittrich) (26 февраля 1894, Вернигероде — 19 апреля 1979, Вольфратсхаузен, Бавария) — обергруппенфюрер СС и генерал войск СС.





Биография

Армейский офицер

Родился в городе Вернигероде в горах Гарца в семье торгового представителя.

С начала Первой мировой войны добровольно служил в армии, поступив 30 июля 1914 года в 7-й егерский батальон. Затем проходил службу в 19-м резервном егерском батальоне и 77-м пехотном полку. С 15 сентября 1915 — лейтенант резерва (то есть получивший офицерское звание без учёбы в военном училище).

В 1916 году перешёл на службу в авиацию, был пилотом в 226-м авиационном отряде и 37-й истребительной эскадре, за отличия награждён Железным крестом 1-го и 2-го классов. В 19191920 служил в добровольческих корпусах фон Хюльсена и Эрхардта, боровшихся против левых сил.

С 1920 работал брокером, 29 декабря 1922 года женился на Кет, урождённой Блюме. В 1923 года вступил в рейхсвер, с 1925 года был лётчиком-инструктором в секретном военном центре немецкой авиации, расположенном на территории СССР. В 19301932 годах являлся гражданским служащим в рейхсвере. С марта 1932 года — член СА. 1 декабря 1932 вступил в НСДАП (№ 829 700).

Служба в СС

1 июля 1932 года был зачислен в эскадрилью СС «Восток», с 31 октября 1932 года — командир этой эскадрильи. С 8 марта 1934 года — командир 74-го штандарта СС «Остзее». С августа 1934 года служил в оперативных соединениях СС, на основе которых позднее были созданы войска СС. С 1 апреля 1935 года был командиром 2-й роты 1-го штандарта СС (с сентября 1935 — полка СС «Дойчланд»), с 29 сентября 1936 года — командир 2-го штурмбанна (батальона) своего полка. С 23 марта 1938 года — командир 1-го штурмбанна (батальона) 3-го штандарта СС (позднее полка СС «Фюрер»).

Участие во Второй мировой войне

1 июня 1939 года был назначен штаб-офицером в штабе «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер», представлял своего командира Йозефа Дитриха в отношениях с руководством СС. В этом качестве начал службу во время Второй мировой войны. С 1 февраля 1940 был штаб-офицером в Главном управлении СС, занимался формированием дивизии СС «Мёртвая голова» и разработкой учебных инструкций для войск СС. Участвовал в боевых действиях во Франции в 1940 году. С 1 декабря 1940 года — командир полка «Дойчланд» дивизии СС «Дас Райх», в этом качестве принимал участие в боях на советско-германском фронте, в ходе которых 19 октября 1941 года сменил тяжело раненого Пауля Хауссера на должности командира данной дивизии. Отличился в битве под Москвой, за что был награждён Рыцарским Железным крестом.

В январе — июне 1942 года находился в распоряжении Главного оперативного управления СС. В мае 1942 года ему было поручено реорганизовать кавалерийскую бригаду СС в 8-ю кавалерийскую дивизию СС «Флориан Гайер», с 1 июня 1942 года — командир этой дивизии, во главе которой участвовал в боевых действиях в центральной части Восточного фронта. С 15 февраля 1943 года — командир 9-й моторизованной дивизии СС «Хоэнштауфен», расквартированной в Бельгии и Франции и преобразованной в октябре 1943 года под его руководством в танковую. Весной 1944 года дивизия в составе 2-го танкового корпуса СС (в свою очередь, входившего в состав 1-й танковой армии) участвовала в боях на Северной Украине под Тарнополем, в ходе которой 1-й танковой армии удалось прорваться из окружения.

В мае корпус был выведен в резерв группы армий «Северная Украина», но уже в следующем месяце, после высадки англо-американских войск в Нормандии его перебросили во Францию.

Командир корпуса

10 июля 1944 года Биттрих был назначен командиром 2-го танкового корпуса СС, заменив Пауля Хауссера, и занимал этот пост до окончания войны. По собственному признанию, уже после Сталинградской битвы он утратил веру в победу нацистского режима, хотя до конца продолжал находиться на службе ему. В книге Хайнца Хене «Чёрный орден СС» говорится о том, что в ночь с 15 на 16 июля 1944 года Биттрих во время встречи с генерал-фельдмаршалом Эрвином Роммелем выразил согласие с планом отвода войск на Западный вал по согласованию с англо-американским военным командованием (несмотря на явную нелояльность этого плана по отношению к Адольфу Гитлеру). После того, как Биттрих узнал о казни через повешение в августе 1944 года генерала Эриха Гёпнера, под командованием которого он служил на Восточном фронте в 1941 году, обергруппенфюрер заявил:

Это конец немецкой армии! Ничего подобного в её истории никогда не было. Ведь повешен старший офицер — раньше он был бы расстрелян.

Эта информация была доведена до Генриха Гиммлера, который приказал отстранить его от занимаемой должности, но его требование не было выполнено армейскими начальниками Биттриха — командующим 5-й танковой армией генералом Генрихом Эбербахом и командующим фронтом генерал-фельдмаршалом Вальтером Моделем. В то же время Биттриха нельзя относить к участникам Движения сопротивления, так как, критически относясь к стремлению нацистского руководства продолжать войну без шансов на победу, он не предпринимал конкретных действий, направленных на его отстранение от власти.

В августе 1944 года корпус Биттриха смог с тяжёлыми потерями прорвать «Фалезский котёл», что привело к прорыву из окружения 7-й армии и 5-й танковой армии вермахта, а его командир был награждён Дубовыми листьями к Рыцарскому Железному кресту.

В сентябре 1944 года корпус успешно действовал в Нидерландах под Арнемом, сорвав проведение финальной части операции англо-американских войск «Маркет гарден», окружив основные силы первого эшелона 1-й ВДД Великобритании в районе высадки. Второй эшелон сил дивизии был расстрелян в месте высадки, рассеян и частично пленён. Министр вооружений Германии Альберт Шпеер вспоминал о встрече с Биттрихом в этот период:

Под Арнгеймом встретился мне кипящий от возмущения генерал войск СС Биттрих. Накануне его 2-й танковый корпус нанес тяжёлый урон английской авиадесантной дивизии. В ходе боёв генерал достиг с англичанами соглашения, по которому англичанам разрешалось развернуть за нашей линией фронта полевой госпиталь. А затем английские и американские десантники были перестреляны партфункционерами. Биттрих чувствовал себя обесчещенным. Резкие обвинения против партии были тем поразительнее, что ими сыпал генерал СС.

В декабре 1944 года корпус Биттриха участвовал в составе 6-й танковой армии СС Йозефа Дитриха в наступлении в Арденнах, которое закончилось неудачей. В феврале 1945 года корпус вместе с армией был переброшен в Венгрию, где безуспешно пытался предотвратить наступление Красной армии. В апреле 1945 года корпус оборонял Вену, причём 9 апреля Биттрих получил приказ командования вермахта защищать город до «последнего вздоха». Однако в этот же день он отвёл свой корпус за Дунай, что предотвратило бессмысленные потери среди военнослужащих и мирного населения, а также разрушение старой части Вены. Затем Биттрих не выполнил и явно нереальный приказ отбить Вену у Красной армии, и отвёл корпус на Запад. 6 мая был награждён Мечами к Рыцарскому Железному кресту. 8 мая 1945 года во главе корпуса сдался в плен американским войскам.

Послевоенная деятельность

В январе 1948 года был передан французским властям, которые обвинили его в военных преступлениях, и лишён статуса военнопленного. 16 июня 1953 года предстал перед французским военным трибуналом на процессе по делу о бессудном расстреле 17 участников движения Сопротивления близ Нима ротой полевой жандармерии 9-й моторизованной дивизии СС «Хоэнштауфен», в бытность Биттриха её командиром. Трибунал пришёл к выводу, что Биттрих лично не был причастен к расстрелу, но нёс ответственность за преступления своих подчинённых. Был приговорён к пяти годам лишения свободы с зачётом предварительного заключения (командир взвода, непосредственно участвовавшего в этом преступлении, был приговорён к 20 годам лишения свободы).

После освобождения Биттрих вернулся в Германию. Отошёл от дел, жил на озере Штарнбергер.

Биттрих в кинематографе

В фильме «Мост слишком далеко» 1977 года, посвящённом операции «Маркет гарден», роль Биттриха исполнял Максимилиан Шелл.

Награды

Библиография

Напишите отзыв о статье "Биттрих, Вильгельм"

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bittrtih.html Биография Вильгельма Биттриха на сайте «Хронос»]
  • [www.ritterkreuztraeger-1939-45.de/Waffen-SS/B/Bittrich-Wilhelm.htm Биография Вильгельма Биттриха на сайте ritterkreuztraeger-1939-45.de]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Биттрих, Вильгельм

– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.