Бичевание Иисуса Христа
Бичева́ние Иису́са Христа́ — эпизод Страстей Христовых, происходящий во время суда римского прокуратора Понтия Пилата над Иисусом Христом.
Содержание
Евангельский рассказ
О бичевании Иисуса Христа рассказы евангелистов различаются друг с другом и все они очень кратки:
- синоптические Евангелия указывают, что бичевание произошло после вынесения приговора
- «Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие» (Мф. 27:26);
- «Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие» (Мк. 15:15)
- Евангелист Иоанн помещает бичевание и связанное с ним поругание центральным сюжетом суда Пилата
Иоанн затем рассказывает, как после бичевания воины насмехались над Иисусом: надели на него багряницу, возложили на голову венок, сплетённый из терния, в правую руку вложили трость и падали перед ним на колени со словами «радуйся, Царь иудейский!», а после плевали на него и били тростью по голове и лицу. Этот рассказ Иоанна повторяет евангелист Марк (Мк. 15:19), но как и бичевание помещает уже перед распятием.
Относительно данного расхождения синоптиков и Иоанна Богослова Иннокентий (Борисов) даёт следующее пояснение:[1]
|
Богословские и исторические комментарии
Бичевание как наказание применялось в Древнем Риме непосредственно перед казнью[2], но Понтий Пилат, убеждённый в невиновности Иисуса приказал подвергнуть его ему до вынесения приговора, чтобы этим разжалобить и удовлетворить толпу, требующую его смерти.[3] Бичевание относилось к мучительным наказаниям и ему в Риме подвергали за серьёзные преступления, но по большей части рабов и лиц без прав римского гражданина. По иудейским законам число ударов было ограничено (Втор. 25:3), римляне не знали такого ограничения.
Евангельский текст не сообщает о том сколько ударов было нанесено Иисусу. При исследовании Туринской плащаницы, отождествляемой с погребальной плащаницей Иисуса Христа был сделан вывод, что Иисусу было нанесено 98 ударов: 59 ударов бича с тремя концами, 18 — с двумя концами и 21 — с одним концом.[4]
Евангелия не сообщают о том был ли Иисус привязан к столбу во время бичевания, но Предание придерживается именно такой версии и как реликвии, связанные с этими событиями почитаются фрагменты колонны бичевания, хранящиеся в капелле Сан-Дзено базилики Санта-Прасседе в Риме и церкви Святого Георгия в Стамбуле.
В изобразительном искусстве
Изображения бичевания Христа у столба известны в западном искусстве с X века (например, миниатюра из кодекса Эгберта).[5] В более поздних работах появляется традиция изображать бичевание в колоннаде дворца Пилата (работы Дуччо, Пьеро делла Франческа, Франческо ди Джорджо).
В искусстве Раннего Ренессанса столб бичевания изображали как колонну коринфского ордера. Поскольку удары стремились изобразить как наносимые по спине, но при этом хотели показать Христа, обращённым лицом к зрителю, то использовали следующие варианты изображения:
- помещали фигуру Иисуса за низкой колонны, которая не полностью закрывала его;
- изображали Иисуса перед колонной с руками связанными за спиной; при этом воины замахиваются спереди, чтобы нанести удар по спине (например, картина Луки Синьорелли, представляющая типичную ренессансную трактовку этого сюжета).
Воинов, наносящих удары, обычно изображают двух (Дуччо, Жак Бланшар), но на некоторых работах их число может быть больше. Иногда в сцене бичевания изображаются воины, которые вяжут розги или плетут терновый венец (Иоганн Кербеке). На некоторых изображениях изображают Понтия Пилата, сидящим на возвышении в судейском кресле. Иногда на его голову помещают лавровый венок, как символом римской власти. Также власть Рима на некоторых изображениях символизирует фигура императора, помещаемая на столб бичевания.
- Folio 144r - The Flagellation.jpg
- Flagellation (Luca Signorelli).jpg
Иконопись
В иконописи сцена бичевания Христа имеет название «Бичевание у столпа Господа нашего Иисуса Христа». Ерминия Дионисия Фурноаграфиота даёт следующие указания по написанию этой сцены — «Два воина бичуют Христа, привязанного к колонне. По телу Его течет кровь».[6] Изображение может сопровождать надпись цитата из Ветхого Завета, трактуемая в христианстве как пророческое указание на бичевание Иисуса Христа — «Плещи моя вдах на раны и ланите мои на заушение» (Ис. 50:6).
Напишите отзыв о статье "Бичевание Иисуса Христа"
Примечания
|
Бичевание Иисуса Христа на Викискладе? |
|---|
- ↑ Иннокентий (Борисов). [www.klikovo.ru/db/book/msg/2790 Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа]
- ↑ [www.pravoslavie.ru/put/040409102211.htm Гумеров А. Суд над Иисусом Христом: богословский и юридический взгляд]
- ↑ [lopbible.narod.ru/joh/txtjoh19.htm Евангелие от Иоанна. Толковая Библия Лопухина]
- ↑ Синельников В., священник Туринская плащаница на заре новой эры. М., 2001 г. С. 20-22
- ↑ [school149.avers-telecom.ru/dlrstore/f5390dd3-58c8-4ae1-a74d-4c44b3fefa18/Sujeti/IV.Passions/60.Bicevanie/Bicevanie.htm Майкапар А. Бичевание Христа (Новозаветные сюжеты в живописи)]
- ↑ Дионисий Фурноаграфиот. [nesusvet.narod.ru/ico/books/erminiya.htm Ерминия или наставление в живописном искусстве]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бичевание Иисуса Христа
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
