Биша, Мари Франсуа Ксавье
Мари Франсуа Ксавье Биша | |
Научная сфера: |
---|
Мари Франсуа Ксавье Биша́ (фр. Marie François Xavier Bichat; 14 ноября 1771 — 22 июля 1802, Париж) — выдающийся французский анатом, физиолог и врач.
Является одним из основоположников современной танатологии. Биша разработал учение о жизненном треножнике, впервые отметив, что процесс умирания происходит неравномерно. Биша принадлежит одно из определений понятия жизнь: «совокупность отправлений, противящихся смерти».
Биша хорошо известен как отец современной гистологии и патологии. Несмотря на то, что Биша работал без микроскопа, он внёс значительный вклад в понимание человеческого тела. Он первым ввёл понятие тканей (фр. tissu) как независимых сущностей. Биша утверждал, что болезни атакуют ткани, а не органы целиком. Первым обратил внимание на наличие жировых тел между жевательной и щёчной мышцами, впоследствии получивших его имя.
Содержание
Биография
Отец Биша был врачом и первым наставником сына. Затем Биша учился в Лионе. Он делал быстрые успехи в математике и естественных науках, но, наконец, сконцентрировался на изучении анатомии и хирургии под руководством Антуана Петита (1766—1811), главного хирурга центральной больницы (Hôtel-Dieu de Lyon) в Лионе.
Революционные волнения вынудили его искать убежища в Париже в 1793 году. Там он стал учеником П. Ж. Дезо (Pierre-Joseph Desault), который был так впечатлён его гением, что взял ученика в свой дом и относился к нему как к приёмному сыну. Два года Биша активно участвовал во всех работах Дезо, в то же время проводя свои собственные исследования в анатомии и физиологии.
Неожиданная смерть Дезо в 1795 стала сильным ударом для Биша. Его главной задачей стало отплатить своему покровителю за оказанную поддержку — Биша поддерживал вдову и сына своего покровителя, завершил четвёртый том Journal de Chirurgie Дезо, в который он добавил биографические мемуары автора.
Его следующей целью стало объединение и каталогизация воедино хирургических взглядов, которое Дезо публиковал в различных периодических работах. Он собрал их в Euvres chirurgicales de Desault, ou tableau de sa doctrine, et de sa pratique dens le traitement des maladies externes (1798—1799) — работу, в которой, несмотря на то, что он претендует только на продвижение идей другого автора, Биша разрабатывает эти идеи с чёткостью специалиста своего дела. В 1797 он начал курс анатомических демонстраций. Их успех вдохновил его расширить план своих лекций и отважно заявить о курсе операционной хирургии.
В следующем, 1798 году, он читает отдельный курс физиологии. Болезнь на время прерывает его, но, ещё не успев выздороветь, он с тем же жаром, что и ранее, бросается в новые дела.
В 1800—1802 гг. вместе с Пьером Нистеном проводит исследования в области кардиологии с использованием электричества[1].
В 1802 году он умер в возрасте 31 года от туберкулёза. Доктор Корвизар, лечивший Биша, так написал Наполеону о его смерти: «Биша скончался на поле брани, которое взяло уже немало жертв; едва ли найдется кто-нибудь другой, кто сделал в такое короткое время так много и столь важного».
Взгляды
Биша был представителем витализма. Он признавал и подчёркивал качественное своеобразие явлений жизни, но считал, что принципиальное отличие явлений жизни от предметов неживой природы связано наличием в организмах особой, непознаваемой по своей сущности "жизненной силы".
Органы тела животных Биша разделял на «растительные» и «животные». Первые характеризуются тем, что они действуют непроизвольно и беспрерывно. Вторые же характеризуются тем, что они действуют самопроизвольно, с перерывами и отдыхом во время сна.
Всю физиологию он разделил на две группы: анимальную (животную) и вегетативную (органическую). Соответственно этому он подразделял нервную систему на анимальную (которая управляет отношением животного к внешнему миру) и вегетативную (которая регулирует кровообращение, дыхание, пищеварение, выделение и процессы обмена веществ).
В литературе
Работы Биша входили в круг чтения Евгения Онегина; возможно, это значит, что герой Пушкина задумался о смерти, но не исключено, что имя физиолога- «скептика» (наряду с Бейлем) включено в список для того, чтобы подчеркнуть широту чтения «без разбора», набор авторов самых разных философских взглядов:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Staël, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля…
(6, XXV)
В комментарии к этому месту «Евгения Онегина» В. В. Набоков высоко отзывается о научном стиле Биша.
Произведения Биша
- Traité des membranes en général, et de diverses membranes en particulier
- Anatomie générale appliquée à la physiologie et à la médecine
- Recherches physiologiques sur la vie et la mort
Напишите отзыв о статье "Биша, Мари Франсуа Ксавье"
Примечания
- ↑ [www.impaedcard.com/issue/issue27/aquilinao2/aquilinao.htm Aquilina O. A brief history of cardiac pacing.] Cardiology Department, St. Luke’s Hospital, Guardamangia, Malta
Литература
- Биша Мари Франсуа Ксавье // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.sonkol.ru/main/227.html Биография]
- [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/biologiya/BISHA_MARI_FRANSUA_KSAVE.html Биография в энциклопедии "Кругосвет"]
Отрывок, характеризующий Биша, Мари Франсуа Ксавье
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.