Бишоп, Морис Руперт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Морис Руперт Бишоп
англ. Maurice Rupert Bishop<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Морис Бишоп в Крейс Бауцене, ГДР, 11 июня 1982 года</td></tr>

Премьер-министр Гренады
13 марта 1979 — 19 октября 1983
Предшественник: Эрик Мэтью Гейри
Преемник: Бернард Корд как фактический глава правительства
 
Вероисповедание: католик
Рождение: 29 мая 1944(1944-05-29)
Аруба
Смерть: 19 октября 1983(1983-10-19) (39 лет)
Форт Руперт, Сент-Джорджес, Гренада
Отец: Руперт Бишоп
Мать: Элмент Бишоп
Супруга: Анджела Бишоп (Рэдхед) (с 1966)
внебрачно Жаклин Крефт
Дети: сын: Джон (1971), Владимир Ленин Крефт (от Жаклин Крефт, 1978)
дочь: Надия (1969)
Партия: Новое движение ДЖУЭЛ — Совместные усилия в области социального обеспечения, образования и освобождения
Образование: St. George’s Roman Catholic Primary School (1957), Roman Catholic Presentation Brothers' College (Сент-Джорджес,1962), Лондонская школа экономики (1969)
 
Награды:

Морис Руперт Бишоп (англ. Maurice Rupert Bishop; 29 мая 1944, остров Аруба, Нидерландские Антильские острова, — 19 октября 1983, Форт Руперт, Сент-Джорджес, Гренада) — политический деятель Гренады, лидер партии Новое движение ДЖУЭЛ — Совместные усилия в области социального обеспечения, образования и освобождения, пришедший к власти в ходе революционного переворота 13 марта 1979 года. Глава Народного революционного правительства Гренады в 19791983 годах. Смещён с поста и расстрелян в ходе переворота.





Биография

Морис Руперт Бишоп[примечание 1] родился 29 мая 1944 года близ побережья Венесуэлы на острове Аруба, бывшем в те годы колонией Нидерландов в составе Нидерландских Антильских островов. Его родители Руперт и Элмент Бишоп (англ. Alimenta Bishop), прибыли сюда на заработки из расположенной к северо-востоку британской островной колонии Гренада. Отец Мориса, Руперт Бишоп был рабочим, зарабатывал всего 5 английских пенсов в день и, в конце 1930-х годов, чтобы улучшить своё материальное положение, как и многие другие гренадцы, отправился на нефтепромыслы острова Аруба. Вскоре на Арубу перебралась и его жена Элмент[1].

Детство и юность

До шести лет Морис Бишоп рос и воспитывался на Арубе вместе с двумя старшими сёстрами — Энн и Моран, а в 1950 году его отец, скопивший небольшой капитал, вернулся с семьёй на Гренаду и открыл небольшую торговую лавку в Сент-Джорджесе[1]. Здесь Морис был отправлен на учёбу в начальную школу Уэсли (англ. Wesley Hall Primary School ). После годичного обучения, в 1951 году он был переведён в Римско-католическую начальную школу Сент-Джордж (или Святого Георгия, англ.  St. George's Roman Catholic Primary School )[2]. В школе Морис Бишоп постоянно подвергался насмешкам из-за своего высокого роста: в 9 лет он выглядел как 17-летний. Поскольку он был единственным сыном в семье, отец уделял его воспитанию много времени и стремился жёсткими методами приспособить Мориса к реалиям жизни. Когда у него появилась возможность оплачивать учёбу сына в старших классах, Руперт потребовал от него любой ценой заработать себе стипендию. Хорхе Луна описывает такой случай:

Однажды Морис вернулся после окончания семестра с отличными отметками: 95 баллов из 100. Отец спросил его: «А где же остальные пять?» И тут же пять раз ударил удивлённого сына по рукам. Впоследствии, когда семья Бишопов купила автомобиль, Руперт отказался подвозить сына в школу. «Если другие ходят пешком, — говорил он, — то и ты должен ходить[1].

В 1957 году Морис Бишоп закончил школу и получил одну из четырёх государственных стипендий для учёбы в столичном колледже «Roman Catholic Presentation Brothers' College», находившимся под опекой католической церкви[2]. В колледже Бишоп активно включился в общественную жизнь: он избирался президентом студенческого совета, президентом дискуссионного клуба и общества по изучению истории, был редактором студенческой газеты «Students voice», активно занимался различными видами спорта. «Здесь у меня появился большой интерес к политике, истории и социологии»  — позднее вспоминал сам Бишоп. Бишопу удалось наладить контакты с молодёжью из англиканского колледжа Grenada Boys Secondary School, в то время, как между этими учебными заведениями традиционно существовала конкуренция, переходившая временами во вражду[1]. Он был горячим сторонником созданной в 1958 году Федерация Вест-Индии и идей «карибского национализма». Большой интерес вызвала у него и произошедшая в 1959 году Кубинская революция. Бишоп вспоминал:

В действительности для нас не имело значения то, что мы слышали по радио или читали в колониальной печати. Для нас всё сводилось к героизму, мужеству и легендарному подвигу Фиделя Кастро, Че Гевары… Ничего не могло затмить этот аспект кубинской революции.
В те же годы у Бишопа и его соратников проявился интерес к чтению трудов Кваме Нкрумы и Франца Фанона[3]. В 1962 году[4]. Морис Бишоп закончил колледж с золотой медалью за выдающиеся способности (англ. Outstanding academic and overall ability)[2].

Приобщение к политике и обучение в Англии

Незадолго до окончания учёбы, в начале 1962 года, Морис Бишоп и молодёжный лидер из Grenada Boys Secondary School Бернард Корд создали Ассамблею молодых борцов за истину (англ. Grenada Assembly of Youth After Truth), призванную привлечь молодёжь острова к политической жизни и обсуждению насущных проблем страны. Участники этой группы собирались по пятницам на главной площади Сент-Джорджеса и устраивали открытые политические диспуты, в которые вовлекали жителей города. И друзья, и враги отмечали его харизму и хорошие ораторские способности, умелое использование в речах элементов юмора. Однако через девять месяцев Бишоп и другие руководители Ассамблеи разъехались для обучения в университетах Европы и США, и деятельность группы прекратилась[4]. В декабре 1963 года 19-летний Морис Бишоп прибыл в Лондон, чтобы изучать право в Холборнском колледже Лондонского университета, а Корд отправился в США, изучать экономику в университете Брандейса. В Лондоне Бишоп также поступил в аспирантуру Королевского колледжа и достиг университетской степени L.L.B. в Грейс-инн, одном из четырёх судебных иннов, принимавших студентов, стремившихся стать адвокатами. В 1966 году он получил право адвокатской практики[2]. При этом Бишоп нередко подрабатывал в Лондоне почтальоном или упаковщиком овощей[5]. Не оставляя общественной деятельности, в 1963—1966 годах Морис Бишоп был президентом ассоциации студентов университета в Холборне, а в 1967 году возглавил ассоциацию студентов Королевского колледжа. Параллельно с учёбой Бишоп изучал историю Гренады, уделяя особое внимание руководителю восстания 1795 года Жюльену Федону и другим антибританским выступлениям. Он также был активным участником основанных в 1964 году Постоянной конференции Вест-Индских организаций и Компании против расовой дискриминации (англ. Campaign Against Racial Discrimination (CARD) ). Из Великобритании ему удалось совершать поездки в социалистическую Чехословакию и Германскую Демократическую Республику. В этот период Бишоп познакомился с трудами К. Маркса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, Мао Цзэдуна, но особое впечатление произвели на него книги Джулиуса Ньерере — изданная в 1968 году Оксфордским университетом работа «Уджмаа: размышления о социализме» и Арушская декларация 1967 года[2]. В 1967—1969 годах он работал над диссертацией «Конституционное развитие Гренады», но оставил работу из-за разногласий с научным руководителем в оценке волнений 1951 года. В 1969 году Бишоп получил диплом юриста и в том же году стал одним из основателей бюро правовой помощи Вест-Индского сообщества «Legal aid clinic» в лондонском квартале Ноттинг-Хилл-гейт[6]. Однако это была скорее добровольная благотворительная деятельность — основным источником доходов для Бишопа стала официальная должность ревизора дополнительных налогов на британской государственной службе. В этот период он, в переписке с друзьями, разработал двухлетний план своей деятельности после возвращения на Гренаду. План предусматривал его временный отказ от участия в политической деятельности, работу адвокатом и поиск новых людей для создания в будущем организации, способной взять власть на острове[5].

Возвращение на Гренаду

В январе 1970 года уволившийся ревизор Морис Бишоп сел в Англии на трансатлантический лайнер[5] и после короткой остановки на Тринидаде, в марте того же года вернулся на Гренаду после 7 лет учёбы. Несмотря на планировавшийся отказ от политики, он провёл 10 мая 1970 года демонстрацию в поддержку антиправительственного студенческого движения на Тринидаде, до сентября того же года поддерживал активные связи с Тринидадским объединённым национальным комитетом действия, а в декабре вместе с Юнисоном Уайтменом участвовал в конференции на Сент-Люсии, где познакомился с будущим министром иностранных дел Сент-Люсии Джорджем Одлумом и лидером Рабочей партии Ямайки Тревором Мунро[2]. Бишоп так же примкнул к молодёжной группе «Форум», развернувшей свою деятельность на Гренаде, Сент-Люсии и Сент-Винсенте после событий на Тринидаде. Он участвовал в организованных «Форумом» немногочисленных маршах протеста, чем вызвал гнев отца, который считал, что Морис получал образование не для подобной деятельности[7].

Бишоп и движение медсестёр

В ноябре 1970 года медсёстры госпиталя Сент-Джорджеса вышли на демонстрацию с требованием улучшить условия содержания больных. Глава гренадского правительства Эрик Гейри приказал уволить медсестёр, что вызвало демонстрации солидарности и цепную реакцию увольнений и выступлений протеста. Бишоп и будущий член Политбюро ЦК Нью-ДЖУЭЛ адвокат Кенрик Рэдикс взялись за защиту прав медсестёр, разместив свой юридический офис на Кокроач-Аллее (англ. Cockroach Alley — Тараканий переулок)[2]. В начале декабря прошёл марш солидарности, после которого силы безопасности арестовали около 40 человек. Морису Бишопу и ещё 5 арестованным были предъявлены обвинения в организации беспорядков, однако для защиты обвиняемых из стран Карибского бассейна съехались 10 известных адвокатов и обвиняемые были освобождены под залог[8] после семи месяцев судебного разбирательства[2].

Новое движение ДЖУЭЛ

В марте 1972 года давний друг Мориса Бишопа Юнисон Уайтмэн, безуспешно пытавшийся выступить на выборах против Эрика Гейри, основал в приходской церкви Св. Давида в Сент-Джорджесе организацию Объединённый поход за благосостояние, образование и освобождение (англ.  Joint Endeavour for Welfare, Education, and Liberation) аббревиатура которого — JEWEL — означала «драгоценный камень». Организация занималась развитием кооперативного движения, социальным развитием, организацией культурной и спортивной деятельности в прилегающем районе, вскоре стала популярной и распространила свою деятельность на другие населённые пункты. В октябре того же года Морис Бишоп и его сторонники основали Движение народных ассамблей (англ.  Movement for Assemblies of the People (MAP)), которое вскоре стало тесно сотрудничать с ДЖУЭЛ Уайтмэна. В январе 1973 года оба движения совместно организовали кампанию осуждения лорда Браунлоу, закупившего часть гренадских пляжей и начавшего их огораживание. В ходе кампании, руководителями которой стали Бишоп и Рэдикс, лорд был заочно судим народным трибуналом, а обвинения в покушении на частную собственность оспорены в суде[9].

11 марта 1973 года, после двухдневного заседания актива, организации Бишопа и Уайтмэна объединились в Новое движение ДЖУЭЛ (NJM), которое ставило перед собой задачу взять власть в стране для осуществления революционных преобразований[10]. Морис Бишоп и Юнисон Уайтмэн стали координационными секретарями движения[2]. В движение вступили также представители ортодоксально-коммунистической марксистско-ленинской Организации революционного образования и освобождения (OREL) — Лиэм Джеймс, Эварт Лэйн, Леон Корнуолл, впоследствии Бернард Корд, Хадсон Остин. OREL составила в NJM устойчивую фракцию с сильными позициями, поскольку контролировала силовые структуры движения.

Конгресс народа

В июне того же года Нью-ДЖУЭЛ, в преддверии получения Гренадой независимости, провело Конвент народа за независимость, а 4 ноября 1973 года в Гренвилле — Конгресс народа, который осудил Эрика Гейри за 27 преступлений экономического и социального порядка и потребовал его отставки в течение двух недель. Конгресс сформировал Совет национального единства из 23 человек, который должен был исполнять функции правительства Гренады до новых выборов. Был выдвинут лозунг «Станем свободными в 1973 году!» и издан манифест «За власть народа и за подлинную независимость»[11], в котором говорилось:

Когда правительство перестаёт служить народу и начинает грабить и эксплуатировать его, народ имеет право заменить это правительство любым способом, который сочтёт необходимым

Вскоре Эрик Гейри выступил по радио и заявил:

Мы приведём в чувство мятежников из Нью-ДЖУЭЛ и очень быстро заставим их очнуться ото сна. Мы выдвинем против них обвинения по 54 статьям, включая обвинение в предательстве и подстрекательстве[12].

Гренадское «кровавое воскресенье»

18 ноября 1973 года Морис Бишоп и другие руководители «Нью-ДЖУЭЛ» на двух машинах выехали из Сент-Джорджеса в Гренвилл, где в кинотеатре «Делюкс» должна была состояться их встреча с предпринимателями города. Однако в районе вулкана Гранд-Этан кортеж Бишопа начали преследовать машины полиции, а в Гренвилле встретили наряды сил безопасности. В ходе шумной операции по захвату руководителей «Нью-ДЖУЭЛ», которой руководил помощник начальника полиции Айнесент Белмар, Бишоп и его товарищи были схвачены и избиты боевиками «Банды мангустов». В тюрьме у них были демонстративно сбриты бороды, там же обнаружилось, что у Бишопа сломана челюсть. Всего было арестовано 9 человек[13]. Эти события получили на Гренаде название «Кровавого воскресенья» (англ. Bloody Sunday)[2].

«Кровавый понедельник»

После освобождения Морис Бишоп выехал на Барбадос, где ему были сделаны две операции, однако Нью-Джуэл продолжило организовывать выступления против режима Гейри. 21 января 1974 года, вернувшись на Гренаду, Бишоп принял участие в массовой демонстрации в Сент-Джорджесе. Около полудня, когда шествие было завершено, а Бишоп выступал с трибуны на набережной, на возвращавшихся по домам демонстрантов было совершено нападение в районе отеля «Отуэйс хаус». Сторонники Эрика Гейри начали забрасывать их камнями и бутылками с лимонадом, а полиция и силы безопасности применили слезоточивый газ. В дверях отеля выстрелом из винтовки был убит отец Мориса Бишопа Рупер Бишоп, пытавшийся увести женщин и детей с места столкновений. Эти события получили на Гренаде название «Кровавого понедельника» (англ. Bloody Monday)[14]. Бишоп позднее признавал, что после «Кровавого понедельника» руководство Нью-ДЖУЭЛ пустило «всё на самотёк» и потеряло контроль над движением. «Мы также поняли, что оказались тогда неспособны руководить рабочим классом» , писал он, указывая на то, что партия не имела влияния ни в рабочих профсоюзах городов, ни в сельской местности, где население полностью поддерживало Гейри. Бишоп и его соратники пересмотрели свои установки и разработали новую стратегию, сосредоточив усилия не на агитации и мобилизации населения на антиправительственные выступления, а на организации партийных групп и ячеек[15].

Странный заговор в День независимости

6 февраля 1974 года, за сутки до провозглашения Гренады независимым государством, Морис Бишоп был арестован по обвинению в подготовке вооружённого антиправительственного заговора и помещён в тюрьму Форт-Джордж[16]. Полиция заявила, что при обыске в доме Бишопа были найдены оружие, боеприпасы, снаряжение и униформа, сделанная в Денгрии (в отчёте страной изготовления униформы была указана Dungaria, вероятно, вместо Hungary). Помимо этого было заявлено, что в руки полиции попал план убийства Эрика Гейри в ночном клубе, а также схемы партизанских лагерей и списки будущих повстанцев. Однако уже 8 февраля 1974 года Бишоп был освобождён под залог, вскоре уехал в США, затем вернулся на Гренаду, а 26 — 29 марта 1974 года участвовал в совещании Регионального руководящего комитета Панафриканского конгресса в Гайане. Он не лишился и адвокатской практики, 4 — 7 октября 1974 года участвуя в рассмотрении дела Десмонда «Рас Кабинды» Троттера и Роя Мазона, обвиняемых в убийстве американского туриста[2]. В октябре того же года он выезжал на Тринидад, где участвовал в семинаре «Фашизм: Карибская реальность?», организованном профсоюзом нефтяников, а в ноябре Нью-ДЖУЭЛ создало Ассоциацию дружбы «Куба-Гренада»[2].

Депутат и нелегал

В конце ноября 1975 года Нью-ДЖУЭЛ вошло в состав предвыборного Народного альянса[17], который на парламентских выборах 7 декабря 1976 года получил 6 из 15 мест в парламенте. Морис Бишоп стал депутатом от Юго-восточного района Сен-Джорджеса[2] и главой парламентской фракции оппозиции, Юнисон Уайтмэн и Бернард Корд заняли ещё два депутатских кресла[18]. В мае 1977 года по приглашению кубинского Института дружбы между народами[2] Бишоп и Уайтмэн посетили Кубу, где заявили на страницах журнала «Боэмия»:

Социализм — вот какое будущее нам хотелось бы видеть на Гренаде. Империализм предпримет экономическое и политическое давление на Гренаду, если она попытается разорвать опутывающие её цепи без посторонней поддержки социалистических стран. Но, несмотря на все трудности, мы оптимистически оцениваем перспективы социальной революции на Гренаде[19].

В январе 1978 года был застрелен организатор «кровавого воскресенья» 1973 года Айнисент Белмар, в убийстве которого власти обвинили Нью-ДЖУЭЛ. Однако партия в парламенте и на массовых митингах отрицала свою причастность к этому акту, а Бишоп в качестве адвоката добился оправдания активистов партии, арестованных по подозрению в организации убийства[20].

В середине 1977 года руководство Нью-ДЖУЭЛ приступило к полулегальным мероприятиям по организационному укреплению партии и расширению её рядов. Был создан подпольный военный комитет, занявшийся подготовкой вооружённого свержения Гейри, а в конце 1978 года Нью-ДЖУЭЛ вышло из Народного альянса, обвинив ряд его лидеров в сотрудничестве с правящим режимом[21].

В начале 1979 года наступил решающий день. Перед полуночью на 13 марта 1979 года Морис Бишоп и ряд руководителей Нью-Джуэл тайно прибыли в поместье Гранд Анс в окрестностях столицы, где их ждали около 50 вооружённых сторонников. В 4 часа утра они приступили к вооружённому захвату власти[22].

Гренадская революция. Премьер-министр Гренады

В ходе успешной военной операции, получившей кодовое название «Operation Apple» (Яблоко), режим Эрика Гейри был свергнут. Морис Бишоп стал главой Народно-революционного правительства, а 25 марта получил также посты министра обороны, министра внутренних дел[23], министра иностранных дел, министра безопасности, министра информации и культуры, а также министра по делам острова Карриаку (за остров отвечал подчинённый Бишопу секретарь по делам Карриаку Лайл Баллен)[2] . Бишоп также занял высший партийный пост Председателя Политбюро ЦК Новое движение ДЖУЭЛ[24]. Он же был провозглашён главнокомандующим Народно-революционных вооружённых сил, включавших Народно-революционную армию, Народно-революционную милицию, Народно-революционную полицию (создана на базе прежней полицейской службы) и Народно-революционную береговую охрану[25].

Он расположил свою резиденцию в бывшей гостинице «Батлер-хаус» (англ.  Butler House ), построенной в 1943 году, помимо этого занял три здания в центре Сент-Джорджеса и четыре квартиры в районе Карантинной станции. Его личная резиденция находилась в Mount Wheldale, рядом с домом Бернарда Корда и его жены Филлис[2]. Бишоп наладил отношения с британским генерал-губернатором Полом Скуном — тот был лишён какого-либо политического влияния, но участвовал в официальных церемониях и играл в теннис с премьер-министром.

Правительство Бишопа развернуло в стране реформы в самых различных областях, от реорганизации финансовой системы до организации кампаний по внедрению новшеств по борьбе с вредителями какао. В сельском хозяйстве было развёрнуто кооперативное движение и начали создаваться агропромышленные комплексы по производству пищевой продукции и госхозы, в которые направлялась безработная молодёжь. С помощью Кубы был сформирован рыболовный флот. Была развернута программа расширения и стимулирования «народного туризма», предусматривавшая привлечение на Гренаду иностранных туристов с невысоким достатком. Для этой цели в ноябре 1979 года с помощью Кубы на Гренаде начали строительство международного аэропорта Пойнт-Селайнз. Нью-ДЖУЭЛ разворачивало в стране различные общественные кампании (по борьбе с неграмотностью, по уборке территорий и строительству общественных объектов и т. п.), в 1980 году была создана малочисленная пионерская организация. Расширялись связи с социалистическими странами, прежде всего с Кубой.

Несмотря на социальные достижения, экономические проблемы Гренады оставались крайне сложными. Документы министерства финансов, обнаруженные после свержения Народно-революционного правительства, свидетельствуют, что на последнем этапе правления марксистские лидеры Нового движения ДЖУЭЛ вели переговоры с МВФ с целью получения экстренного займа. При этом правительство готово было на сокращение социальных расходов и увольнения госслужащих[26].

Политические репрессии

Свержение режима Гейри, введение социальных программ вызвало, особенно на первых порах, широкий энтузиазм населения. Однако жёсткая централизация власти, государственный статус коммунистической идеологии, запрет оппозиции, экспроприации собственности спровоцировали рост недовольства. Для его подавления правительство Бишопа сформировало аппарат политических репрессий. Главную роль в нём играло армейское Управление специальных расследований (OSI) во главе которого стоял старший следователь Виктор Хазбендс. Курировал репрессивный аппарат командующий PRA генерал Хадсон Остин, специально изучавший во Вьетнаме опыт организации мест заключения[27]. Большинство заключённых содержалось в тюрьме Ричмонд Хилл, реже – Хоуп Вэйл. Арестованные особой важности доставлялись в Форт Руперт.

Представление о масштабах репрессий дают сохранившиеся документы OSI. Общая численность арестованных по политическим мотивам определяется в 543 человека. В сентябре 1981 года в тюрьмах единовременно находились 333 заключённых. Для страны, население которой составляло тогда около 90 тысяч человек, это было заметным количеством. Существуют оценки в 600 и даже 3330 репрессированных, но документами тогдашних гренадских властей они не подтверждаются[28].

Первоначально репрессиям подвергались полицейские режима Гейри и члены «Банды мангустов». Многие из арестованных были фермерами и бизнесменами, недовольными национализацией и коллективизацией. Впоследствии репрессировались оппозиционно настроенные лица, безотносительно к социальному положению. Основанием для ареста считалась формулировка «представляет угрозу для национальной безопасности». Изолировались и «обычные преступники» общеуголовного характера, обычно за кражи и наркоторговлю, но они часто рассматривались как «не представляющие серьёзной угрозы». Значительную часть политзаключённых составляли члены правящей партии, разошедшиеся с правительством (в том числе такие известные деятели, как литератор Стэнли Сайрус и бывший генеральный прокурор Ллойд Ноэл). Основаниями для ареста могли также стать «недонесение», «укрывательство» или просто «рекомендация полиции». Характерно, что во многих случаях основания в документах не указаны вообще. В то же время, в тюрьмах отмечалась высокая текучесть, многие из задержанных быстро освобождались[29].

Последней вспышкой репрессий стали события октября 1983 года.

Зарубежные поездки Мориса Бишопа

Покушение 1980 года и конфликт с США

19 июня 1980 года на Бишопа было совершено покушение. После чествования памяти национального героя Гренады Алистера Строна, погибшего во время конфликта с полицией в 1974 году, в Королевском парке Сент-Джорджеса начался первый в истории Гренады военный парад, посмотреть на который собралось около 4 000 человек. В 14.50 по местному времени рядом с центральной трибуной, на которой находились Морис Бишоп, генерал-губернатор Пол Скун и посол Кубы Хулиан Торрес Рисо, произошёл взрыв. Бетонный помост спас руководителей страны от гибели, но около 90 человек были ранены, погибли 13-летняя Лорин Филип и 23-летняя Лорис Хэмфри. В тот же день силы безопасности взяли штурмом дом бывшего служащего Революционной народной армии Стрэчена Филипа, обвинённого в организации покушения, и убили его. Морис Бишоп посетил раненых в госпитале, а затем выступил по радио с речью, в которой обвинил ЦРУ США в организации взрыва и в осуществлении плана «Пирамида», направленного на свержение гренадского режима[36]. Бишоп говорил:

Наша революция — революция для бедняков, трудящихся, молодёжи, женщин, рабочих, для мелких и средних торговцев, крестьян, рыбаков. <…> Империализм напуган нашей революцией, он боится потерять свои прибыли, поскольку доллар — его единственный Бог. Он боится исторического примера гренадской революции, которая показывает, что может сделать маленькая бедная страна с небольшим населением и ограниченными ресурсами, когда её народ берёт в свои руки свою судьбу[37].

26 июня 1980 года 13-летняя Лорин Филипп была похоронена при огромном стечении народа. Её гроб, покрытый национальным флагом, несли Морис Бишоп и другие руководители страны. Бишоп заявил на траурной церемонии: «Теперь уже никто не может сомневаться в том, что империализм — это враг номер один для гренадского народа»[38]. Пришедшая к власти в 1981 году в США администрация Рональда Рейгана ответила Бишопу той же враждебностью: США отказали Гренаде в кредитах, обходили её финансовой помощью во время стихийных бедствий и настаивали, чтобы страны Карибского бассейнa и Европейского экономического сообщества избегали сотрудничества с революционным правительством и не кредитовали его[39]. Особое беспокойство вызывало в США строительство аэропорта Пойнт-Селайнз. Там заявляли, что с этого аэродрома в случае войны советские МиГ-27 смогут нанести удары по нефтепромыслам на Тринидаде, Сент-Люсии, в Венесуэле и на Нидерландских Антильских островах[40].

Убийство

Развязка наступила осенью 1983 года, когда конфликт с США наложился на конфликт внутри руководства Нью-ДЖУЭЛ по некоторым вопросам идеологии и революционной тактики. В сентябре Морис Бишоп вылетел с визитом в Венгрию и Чехословакию и 8 октября 1983 года вернулся на Гренаду, где возник конфликт в руководстве партии, так как во время поездки Бишоп изменил своё мнения по решениям, принятым ранее. Помимо этого, по Сент-Джорджесу поползли слухи, что заместитель премьер-министра Бернард Корд и его жена Филлис готовили убийство Бишопа. Центральный комитет Нью-ДЖУЭЛ обвинил Бишопа в распространении этих слухов, 12 октября отстранил от партийного поста и поместил под домашний арест[41][42]. Начались многодневные переговоры, во время которых Бишопа убеждали подчиниться решению ЦК, а когда известие об аресте Бишопа распространилось по столице, начались массовые демонстрации в его поддержку. 18 октября казалось, что компромисс уже достигнут — вечером Бишоп дал согласие рассмотреть сделанное в этот день предложение ЦК вернуться к исполнению обязанностей премьер-министра и выработать совместную политическую линию[43].

Однако в 09.30 19 октября 1983 года Морис Бишоп был освобождён из-под домашнего ареста толпой сторонников во главе с Юнисоном Уайтмэном и Винсентом Ноэлом[43], после чего жители столицы направились к штабу Народной революционной армии в Форт-Руперте и захватили его: командир форта майор Кристофер Струд отдал солдатам приказ не стрелять[42]. Офицеры штаба и охрана были разоружены, началась раздача оружия населению[43]. Узнав об этом, члены Центрального комитета Нью-ДЖУЭЛ Бернард Корд, министр национальной мобилизации Селвин Стрэчан, секретарь по делам молодёжи Дэйв Бартоломью, заместитель министра обороны и безопасности Лайм Джеймс, оперативный командующий Народной революционной армией подполковник Эварт Лэйн, командующий PRA и министр строительства генерал Хадсон Остин, посол на Кубе Леон Корнуолл, секретарь по вопросам информации канцелярии премьер-министра Колвилл Макбарнетт и капитан Джон Вентур собрались на совещание в Форт-Фредерике и приняли решение послать войска для восстановления контроля над штабом армии. На захват форта было направлено подразделение лейтенанта Каллистуса Бернарда, которое выполнило свою задачу, несмотря на то, что было встречено огнём из форта[42].

После штурма, в ходе которого, по официальным данным, погибли сержант Дорсет Питерс и уорент-офицер Рафаэль Мэйсон[43] (кроме того, погибло неизвестное число мирных жителей), Морис Бишоп и его ближайшие сторонники были схвачены солдатами. Их выстроили в ряд перед каменной стеной на главной площадке Форт-Руперта и приказали снять рубашки, после чего все 11 арестованных были расстреляны подразделением 23-летнего лейтенанта Каллистуса Бернарда. Мольбы о помощи и просьбы пощадить беременную Жаклин Крефт не были услышаны. Тела расстрелянных были тайно вывезены солдатами, сожжены и захоронены[примечание 2]. Помимо Мориса Бишопа были расстреляны министр иностранных дел Гренады Юнисон Уайтмэн, министр образования, по делам молодёжи и по социальным вопросам Жаклин Крефт, министр жилищного строительства Норрис Бейн, профсоюзные лидеры Фицрой Бейн и Винсент Ноэл, а также Кейт Хейлинг, Эвелин Баллен, Эвелин Мэйтланд, Эвис Фергюсон и Гемма Белмар. Позднее, на судебном процессе, защита пыталась объяснить расстрел личной инициативой Бернарда и его солдат, разъярённых гибелью товарищей, однако бывший секретарь по вопросам информации канцелярии премьер-министра Колвилл Макбарнетт дал показания, что решение об убийстве Бишопа действительно было принято членами ЦК Нью-ДЖУЭЛ во время совещания в комнате на верхнем этаже Форт-Фредерика[42].

В 15.00 генерал Хадсон Остин распустил правительство Гренады и сформировал Революционный военный совет. В 19.00 радио «Свободная Гренада» сообщило, что вскоре будет сделано важное объявление, а в 21.10 19 октября по радио выступил Хадсон Остин, который сообщил о гибели Мориса Бишопа и переходе власти в руки армии. Он обвинил Бишопа в организации выступления протии власти, отказе от переговоров, в открыто объявленном намерении уничтожить Центральный комитет партии и командование вооружённых сил[43].

24 октября через аэропорт Пирлз началась эвакуация с Гренады граждан США[44], а на рассвете 25 октября 1983 года, около 5 часов утра этот же аэродром был захвачен вертолётным десантом армии США — началась военная операция США на Гренаде[45].

Участники событий, связанных с гибелью Мориса Бишопа, были арестованы и через некоторое время преданы гренадскому суду. Помимо членов ЦК Нью-ДЖУЭЛ, были обвинены руководивший расстрелом лейтенант Каллистус Бернард, капитан Лестер Рэдхэд, захваченный восставшими в Форт-Руперте, а затем участвовавший в аресте Бишопа и присутствовавший при казни, командир Форт-Руперта майор Кристофер Струд, не воспрепятствовавший расстрелу, и старший лейтенант Сесил Прайм. Бернард Корд заявлял, что не встречался с членами ЦК и узнал о смерти Бишопа, когда его разбудили во время сна. 4 декабря 1986 года обвиняемые были приговорены к смертной казни, заменённой пожизненным тюремным заключением. Летом 2007 года приговоры были пересмотрены, но на свободу вышли только Хадсон Остин, Колвилл Макбарнетт и Джон Вентур[42].

Семья

В 1966 году в Лондоне Морис Бишоп женился на медсестре Анджеле Рэдхэд (англ. Angela Redhead). В 1969 году у них родилась дочь Надя, в 1971 году — сын Джон. Однако брак Мориса и Анджелы распался, и неофициальной женой Бишопа стала Жаклин Крефт. По слухам, в декабре 1978 года у них родился сын, которого назвали Владимир Ленин Крефт. Судьба второй семьи Мориса Бишопа сложилась трагически: министр образования Жаклин Крефт погибла вместе с Бишопом, а их сын Владимир Ленин Крефт был убит в августе 1994 года в Торонто, во время драки в ночном клубе. Мать Бишопа Алимента, сёстры Морин и Энн, его первая жена Анджела и их дети пережили Мориса Бишопа[2].

Память

  • Резиденция премьер-министра Мориса Бишопа «Балтер-хаус» была разрушена во время вторжения армии США в октябре 1983 года. Её руины стоят до сих пор.
  • В июне 1984 года сторонниками ДЖУЭЛ, Народного революционного правительства Гренады и Мориса Бишопа было создано Патриотическое движение имени Мориса Бишопа (MBPM)[46]. Оно просуществовало до 2002 года, когда последний лидер MBPM Терренс Марришоу присоединил партию к Народному лейбористскому движению Фрэнсиса Алексиса[47], который в 1980-х был решительным противником Бишопа и его режима.
  • В советском флоте был танкер "Морис Бишоп" ([forums.airbase.ru/2007/06/t55868,5--morskie-suda-sssr-sozdat-spravochnik-naskolko-eto-realno.html 1], [www.mmflot.com/forum/viewtopic.php?f=35&t=2023 2]).
  • 29 мая 2009 года международный аэропорт Пойнт-Сэлайнз, в основном построенный во времена Бишопа, был переименован в Международный аэропорт имени Мориса Бишопа (англ.  Maurice Bishop International Airport (MBIA))[2].

Примечания

  1. Можно встретить утверждения, что Морис Бишоп имел сан епископа. Это недоразумение вызвано небрежностью перевода англоязычных текстов и тем, что в английском языке слово bishop означает «епископ». Чтобы стать епископом, католику Бишопу пришлось бы в юности посвятить себя церковной карьере, в то время как он изучал юриспруденцию, а затем занимался политической деятельностью. Противоречили католицизму и марксистские убеждения Бишопа.
  2. До того, как стали известны материалы судебного процесса 1984 года, в мировой прессе появлялись самые разнообразные версии смерти Бишопа. Так, в декабре 1983 года журнал «Нью уэйв» (Индия) сообщал, что план убийства был разработан резидентурой ЦРУ США на Барбадосе под руководством резидента Харриса. Сотрудники ЦРУ А. Роджерс и Э. Уиллз завербовали ряд офицеров армии и сил безопасности Гренады. В числе завербованных были начальник охраны Мориса Бишопа С. Сент-Пол и один из охранников, которому было поручено застрелить премьер-министра. Ему, якобы, удалось это осуществить в неразберихе 19 октября, после чего он сам был ликвидирован людьми из ЦРУ.(Нитобург Э. Л., Фетисов А. С., Яковлев П. П. Трагедия Гренады. — М.: Мысль, 1984. — С. 103.)

Источники

  1. 1 2 3 4 Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С.72. − 73.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 Ann Elizabeth Wilder. [www.thegrenadarevolutiononline.com/bishopcopyrighted.html Maurice Rupert Bishop [1944-1983]] (англ.). The Grenada Revolution Online (2001-2011). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8mfVdN Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  3. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 75.
  4. 1 2 Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 74.
  5. 1 2 3 Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 78.
  6. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 77.
  7. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 84.
  8. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 85.
  9. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 86 — 87.
  10. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 88.
  11. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 89 −90.
  12. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 – С. 90.
  13. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. С. 79 −82.
  14. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. С. 92 — 93.
  15. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 94.
  16. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С.95.
  17. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С.97.
  18. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 98.
  19. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 – С.С. 99 - 100.
  20. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С.100.
  21. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. 101.
  22. Луна, Хорхе Гренада: революционные годы / М.1984 — С. С. 102.-103.
  23. Ежегодник БСЭ. 1984 — М., 1984. — С. 564.
  24. Ежегодник БСЭ. 1984 — М., 1984. — С. 242.
  25. Tony Martin,Dessima Williams. In Nobody’s Backyard — The Grenada Revolution in Its Own Words Vol. II: Facing the World. 1985.
  26. [thenewtoday.gd/local-news/2014/03/23/dr-marryshow-revolution-brought-benefits/#gsc.tab=0 Dr. Marryshow : The Revolution brought benefits]
  27. [www.thegrenadarevolutiononline.com/austin.html Hudson Austin]
  28. [www.thegrenadarevolutiononline.com/aboutdetainees.html About the Detainees]
  29. [www.thegrenadarevolutiononline.com/page9a.html The Detainee List. Who was detained on Grenadian soil for political activity, between 13 MAR, 1979 and 27 OCT, 1983?]
  30. Ежегодник БСЭ. 1980/М.1980 — С.238.
  31. Ежегодник БСЭ. 1981/М.1981 — С.249.
  32. Ежегодник БСЭ. 1982/М.1982 — С.249.
  33. Ежегодник БСЭ. 1983/М.1983 — С.245.
  34. Ежегодник БСЭ. 1983/М.1983 — С.56.
  35. Ежегодник БСЭ. 1984/М.1984 — С.243.
  36. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 148-151.
  37. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. – С. 152.
  38. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 158.
  39. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 188.
  40. Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. — М., 1984. — С. 191—192.
  41. Нитобург Э. Л., Фетисов А. С., Яковлев П. П. Трагедия Гренады. — М.: Мысль, 1984. — С. 101.
  42. 1 2 3 4 5 [www.thegrenadarevolutiononline.com/JusticeBelle.html N THE SUPREME COURT OF GRENADA AND THE WEST INDIES ASSOCIATED STATES IN THE HIGH COURT (CRIMINAL), 2007: June 18 — 27, July 25.]. Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8nBWeE Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  43. 1 2 3 4 5 Ann Elizabeth Wilder. [www.thegrenadarevolutiononline.com/austinradio.html Statement by General Hudson Austin on Behalf of the Revolutionary Military Council.] (англ.). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8ncRlL Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  44. Нитобург Э. Л., Фетисов А. С., Яковлев П. П. Трагедия Гренады. — М.: Мысль, 1984. — С. 105.
  45. Нитобург Э. Л., Фетисов А. С., Яковлев П. П. Трагедия Гренады. — М.: Мысль, 1984. — С. 106.
  46. Страны мира: краткий политико-экономический справочник. — М.: Политиздат, 1988. — С. 381—383.
  47. Political Handbook of the World 2014. Editor: Tom Lansford.

Сочинения

  • Бишоп М. Гренада выбрала свой путь // «Проблемы мира и социализма», № 4 (284), 1982. стр.62-66
  • Гренада строит новую жизнь (интервью с премьер-министром Гренады Морисом Бишопом). // Латинская Америка — 1983 — № 1
  • Forward ever! Three years of the Grenadian Revolution. Speeches of Maurice Bishop. Sydney 1982.
  • Selected speeches, 1979—1981. Ciudad de La Habana 1982.
  • Maurice Bishop Speaks. The Grenada Revolution and Its Overthrow, 1979-83. New York 1983. ISBN 0-87348-612-9
  • In nobody’s backyard. Maurice Bishop’s speeches, 1979—1983: a memorial volume, edited by Chris Searle. London 1984.
В Викицитатнике есть страница по теме
Морис Руперт Бишоп

Напишите отзыв о статье "Бишоп, Морис Руперт"

Литература

  • Луна, Хорхе. Гренада: революционные годы. Сокращённый перевод с испанского / Общая редакция и предисловие кандидата исторических наук Н.В.Мостовца. — М.: Прогресс, 1984. — 216 с. — 20 000 экз.
  • Нитобург Э. Л., Фетисов А. С., Яковлев П. П. Трагедия Гренады. — М.: Мысль, 1984. — 158 с. — 55 000 экз.
  • Бишоп, Морис Руперт // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М.: Советская энциклопедия, 1984. — Вып. 1984. — С. 564.
  • Ларин Е.А. Бишоп, Морис Руперт // Большая российская энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. — Т. 3. — С. 571.
  • Jacobs W.R., Jacobs J. Grenada: the Routh to Revolution. La Habana, 1980
  • Luna J. Granada. La nueva joya del caribe / Educiones politicas Editoral de Ciencias Sociales, La Habana, 1982
  • Steve Clark: The Second Assassination of Maurice Bishop. In: New International, Nr. 6. New York 1987. ISBN 0-87348-641-2

Ссылки

  • [www.videosurf.com/video/operation-urgent-fury-part-1-90938531 Видеоматериалы на YouTube о Морисе Бишопе, Гренадской революции и вторжении США ]
  • [www.nndb.com/people/193/000022127/ Maurice Bishop] (англ.). NNBB:Tracking the entire world. Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8o2o2u Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • Ann Elizabeth Wilder. [www.thegrenadarevolutiononline.com/bishopcopyrighted.html Maurice Rupert Bishop (1944-1983)] (англ.). The Grenada Revolution Online (2001-2011). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8mfVdN Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • Ann Elizabeth Wilder. [www.thegrenadarevolutiononline.com The Grenada Revolution] (англ.) (2001-2011). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8oa0dV Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • [www.thegrenadarevolutiononline.com/JusticeBelle.html THE SUPREME COURT OF GRENADA AND THE WEST INDIES ASSOCIATED STATES IN THE HIGH COURT (CRIMINAL), 2007: June 18 — 27, July 25.]. Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8nBWeE Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • Ann Elizabeth Wilder. [www.thegrenadarevolutiononline.com/austinradio.html Statement by General Hudson Austin on Behalf of the Revolutionary Military Council.] (англ.). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8ncRlL Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • [therealrevo.com/blog/?page_id=85 The Lost Bishop Photos. Фотографии Мориса Бишопа]
  • Grenada Airports Authority. [www.mbiagrenada.com/ Maurice Bishop International Airport (M.B.I.A)] (англ.) (2009). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/65l8p4UDh Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Бишоп, Морис Руперт

Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.