Блаватская, Елена Петровна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Блаватская»)
Перейти к: навигация, поиск
Елена Петровна Блаватская
Фотопортрет Е. П. Блаватской в 1877 году
Имя при рождении:

Елена Петровна Ган

Род деятельности:

Писательница, основательница Теософского общества

Место рождения:

Екатеринослав, Российская империя

Место смерти:

Лондон, Англия

Отец:

Пётр Алексеевич Ган

Мать:

Елена Андреевна Ган

Еле́на Петро́вна Блава́тская (урождённая Ган, нем. von Hahn[1][2]; 31 июля [12 августа1831, Екатеринослав, Российская империя[3] — 26 апреля [8 мая1891, Лондон, Англия[2][3][4]) — русская дворянка[4], гражданка США[5], религиозный философ теософского (пантеистического[6]) направления[3][7][8][9][10][11], литератор[7], публицист[6][7], оккультист[2][12] и спиритуалист[6][13], путешественница.

Блаватская объявила себя избранницей некоего «великого духовного начала», а также ученицей (челой) братства тибетских махатм[K 1], которые были объявлены ею в качестве «хранителей сокровенных знаний», и начала проповедовать авторскую версию теософии[16]. В 1875 году в Нью-Йорке вместе с полковником Г. С. Олкоттом и адвокатом У. К. Джаджем основала Теософское общество[3][4][16][17], которое поставило перед собой задачу изучать все без исключения философские и религиозные учения с целью выявления в них истины, которая, по мнению Блаватской и её приверженцев, поможет раскрыть сверхчувственные силы человека, постичь таинственные явления в природе[4]. Одной из главных целей общества было заявлено «образовать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания»[K 2]. Позднее штаб-квартира Общества переместилась в Индию, в г. Адьяр, около Мадраса[3][17]; с 1895 года Общество называется: Теософское общество Адьяр.

Основная деятельность Е. П. Блаватской проходила в США, Англии, Франции и Индии, где она открыла филиалы Теософского общества и приобрела десятки тысяч последователей[4][16]. Основные сочинения написала по-английски.

Некоторые авторы предполагали у Е. П. Блаватской наличие способностей к ясновидению[19][20][21]. В ходе своей деятельности Блаватская часто обвинялась в мистификации и откровенном жульничестве[16].





Содержание

Биография

Родословная

Прямым предком Е. П. Блаватской, по материнской линии, был видный дипломат своего времени Сергей Григорьевич Долгоруков, брат члена Верховного Тайного Совета при Петре II Алексея Григорьевича Долгорукого. Сергей Григорьевич был прадедом Елены Павловны Фадеевой-Долгорукой (бабушка Блаватской) и прапрадедом Елены Петровны Блаватской.

Прадед Елены Блаватской, князь Павел Васильевич Долгоруков (1755—1837), генерал-майор времен Екатерины Великой, был награждён высшей военной наградой Орденом Святого Георгия[22] и являлся товарищем и сослуживцем Кутузова[23].

Его женой была Генриетта де Бандре дю Плесси, дочь Адольфа Францевича, который командовал армейским корпусом в Крымской кампании. Дочь Павла Васильевича и Генриетты Адольфовны, княжна Елена Павловна, бабушка Е. П. Блаватской, получила многостороннее домашнее образование, знала 5 иностранных языков, занималась археологией, нумизматикой, ботаникой. Гербарии Фадеевой и её рисунки различных растений, которые в настоящее время хранятся в архиве Академии наук, были известны многим учёным и вызывали их восхищение. Елена Павловна состояла в научной переписке с немецким учёным Александром Гумбольдтом, английским геологом и основателем Геологического общества Родериком Мурчисоном, шведским ботаником Христианом Стевеном, изучавшим флору и фауну Крыма и Кавказа[24][25].

В 1813 году княжна вышла замуж за Андрея Михайловича Фадеева, государственного чиновника, впоследствии — тайного советника, губернатора Саратова и Тифлиса, чья родословная восходит к русским столбовым дворянам и лифляндским немцам фон Краузе[26]. У Елены Павловны и Андрея Михайловича было четверо детей: старшая дочь — Елена Ган — известная писательница (её называли русской Жорж Санд[27]), мать Елены Петровны Блаватской, Веры Петровны Желиховской и Леонида Ган; сын — Ростислав Фадеев — генерал, военный писатель и реформатор; дочь Екатерина Андреевна — мать видного русского государственного деятеля Сергея Юльевича Витте; дочь — Надежда Андреевна, активный член Теософского общества.

Двоюродный брат[28] Блаватской С. Ю. Витте сообщал, что его прадед П. В. Долгоруков во время свадьбы дочери благословил дочь и зятя древним крестом, который, по семейным преданиям, принадлежал Великому князю Киевскому, святому Михаилу Черниговскому. Позже этот крест перешёл к Елене Павловне, а затем и самому С. Ю. Витте[29].

По линии своего отца — Петра Алексеевича Гана, Елена Петровна принадлежала к прибалтийскому немецкому роду Ган. Борис Цирков, редактор и активный пропагандист теософского учения, в предисловии к Собранию Сочинений Блаватской, указывает на принадлежность Ганов (предков ЕПБ по отцовской линии) к графскому роду von Hahn из Базедова (Мекленбург), восходящему, по другим сведеньям, к женской линии династии Каролингов и германским рыцарям-крестоносцам[30].[аффилированный источник? 4248 дней]. Между тем, до сих пор не найдено никаких документов подтверждающих родство семьи Елены Блаватской с мекленбургскими графами: в послужном списке «Алексей Фёдоров сын Ган» (1751—1815) — дед Елены Блаватской, комендант крепости Каменец-Подольск — указан как происходящий из «Эстляндских жителей, отец его иностранного» подданнства «и был в Эстляндии Крайскомиссаром»[31][уточнить]; в архивах хранятся бумаги, подтверждающие существование «Крайскомиссара» Иоганна Фридриха (Фёдора) Гана (Johann Friedrich Hahn), родившегося в 1719 году в Нарве и умершего там же 31 мая 1803 года, но в которых ничего не говорится о происхождении и родственных связях семьи[32]. Интересно, что сам Цирков — по женской линии — был причастен роду Ган, но не Иоганна Фридриха, а Иоганна Августа фон Гана (документально не связанному с семьёй Блаватской).

Детство и юность

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Елена Петровна Ган родилась недоношенной[33] в ночь на 31 июля (по новому стилю 12 августа) 1831 года в Екатеринославе в семье известной писательницы-романистки того времени Елены Андреевны Ган (Фадеева)[34] и офицера конной артиллерийской батареи полковника Петра Алексеевича Гана[28][34].

Из-за служебного положения отца семье приходилось часто менять место жительства. Так, через год после рождения Елены семья переехала в Романково (в настоящее время входит в состав Каменского), а в 1835 году — в Одессу, где у Елены появилась сестра Вера — будущая писательница Желиховская. Далее семья побывала в Туле и Курске, а весной 1836 года прибыла в Петербург, где проживала по май 1837 года. Из Петербурга Елена Петровна с сестрой, матерью и дедом — Андреем Михайловичем Фадеевым, едут в Астрахань, где Андрей Михайлович был главным попечителем над калмыцким народом и тамошними немцами-колонистами[35]. В 1838 году мать с маленькими девочками уезжает в Полтаву, где Елена стала брать уроки танцев, а мать стала обучать её игре на пианино[36].[аффилированный источник? 4248 дней] Весной 1839 года из-за ухудшения здоровья Елены Андреевны семья переехала в Одессу. Там Елена Андреевна нашла для детей гувернантку, которая обучала их английскому языку.[37] В ноябре, после того, как деда — Андрея Михайловича, по одобрению Николая I назначили губернатором в Саратов[34], к нему переехала Елена Андреевна с детьми. В Саратове, в июне 1840 года у неё родился сын Леонид.

В 1841 году семья снова возвращается на Украину, а 6 июля 1842 года Елена Андреевна Ган, мать Елены Петровны, тогда уже известная писательница, на двадцать восьмом году жизни умирает от скоротечной чахотки.

После смерти матери дедушка — Андрей Михайлович и бабушка — Елена Павловна, забрали детей к себе в Саратов, где у них началась совсем другая жизнь. Дом Фадеевых посещала саратовская интеллигенция, среди которой были историк Н. И. Костомаров и писательница Мария Жукова. Воспитанием и образованием детей теперь занималась бабушка и ещё три учителя, поэтому Е. П. Блаватская получила солидное домашнее образование[7][38].[аффилированный источник? 4248 дней] Любимым местом в доме для Елены стала бабушкина библиотека, доставшаяся Елене Павловне от её отца.[K 3] В этой обширной библиотеке Елена Петровна особое внимание уделяла книгам по средневековому оккультизму.[K 4]

В 1844 году Блаватская ездила в Лондон и Париж обучаться музыке[34].

В 1910 году в очерке Е. Ф. Писаревой, посвященном Е. П. Блаватской, появились воспоминания Марии Григорьевны Ермоловой, жены губернатора Тифлиса, которая рассказывала о событиях полувековой давности. М. Г. Ермолова утверждала, что «Одновременно с Фадеевыми в Тифлисе жил родственник тогдашнего наместника Кавказа, кн. Голицын, который часто бывал у Фадеевых и сильно интересовался оригинальной молодой девушкой», и что именно благодаря Голицыну (имени Голицына Ермолова не называет), который по слухам был «не то масоном, не то магом или прорицателем», Блаватская попыталась «войти в сношение с таинственным мудрецом Востока, куда направлялся князь Голицын»[40][аффилированный источник? 4248 дней]. Эту версию впоследствии поддержали многие биографы Блаватской[41]. По воспоминаниям А. М. Фадеева и В. П. Желиховской в конце 1847 года давний знакомый Андрея Михайловича — князь Владимир Сергеевич Голицын (1794—1861), генерал-майор, начальник центра Кавказской линии, а позже тайный советник, прибыл в Тифлис и провёл там несколько месяцев, почти ежедневно посещая Фадеевых, часто вместе с молодыми сыновьями Сергеем (1823—1873) и Александром (1825—1864)[42][аффилированный источник? 4248 дней].

В Тифлисе зимой 1848/49 Елена Петровна была помолвлена с человеком намного старше её — вице-губернатором Эриванской губернии Никифором Васильевичем Блаватским[2][28][K 5]. 7 июля 1849 года[44] состоялось их венчание. Через 3 месяца после свадьбы, сбежав от мужа[21][45], Е. П. Блаватская вернулась к своим родным[34], а от них, направляясь в Одессу, из порта Поти на английском паруснике «Коммодор» уплыла в Керчь, а затем в Константинополь[34].

Годы странствий

Следующий период жизни биографы Е. П. Блаватской описывают с затруднением, так как сама она дневников не вела, и никого из близких, кто мог бы рассказать о ней, рядом не было.[46] В целом представление о маршруте и ходе путешествий основывается преимущественно на собственных воспоминаниях Блаватской, которые местами содержат хронологические противоречия[47]. А. Н. Сенкевич пишет, что Пётр Алексеевич Ган, отец Блаватской, «не забывал непокорную и свободолюбивую дочь» и периодически высылал ей деньги.[48]

По воспоминаниям князя А. М. Дондукова-Корсакова, Блаватская в 1853 году рассказывала ему, что, после побега от мужа, она через Одессу попала в Константинополь, где в течение года работала наездницей в цирке, и после того, как сломала руку, перебралась в Лондон, где дебютировала в нескольких драматических театрах[49].

В то же время Л. С. Клейн утверждает, что, прочтя произведения писателя Эдварда Булвер-Литтона, а особенно вышедший в 1834 году роман «Последние дни Помпеи», где велось повествование о культе Изиды в древнем Риме, в 1848 году Блаватская едет в Египет, известный как «страна пирамид, древних культов и тайных знаний, надеясь приобщиться к ним», что потом нашло отражение «в её книге „Разоблачённая Изида“ (1877, нов. изд. 1902), полной страстных обличений современной науки и вообще рационализма»[28].

По утверждению американца Альберта Росона, в Каире Е. П. Блаватская встретила его, в ту пору ещё студента, изучавшего искусство. После смерти Е. П. Блаватской А. Росон, будучи уже почётным доктором права Оксфордского университета, описал их встречу в Каире.

Покинув Ближний Восток, Е. П. Блаватская вместе со своим отцом, как она сама сообщала, отправилась в путешествие по Европе[50].[аффилированный источник? 4248 дней] Известно, что в это время она брала уроки игры на фортепиано у Игнаца Мошелеса, известного композитора и пианиста-виртуоза, а позже, зарабатывая на жизнь, дала несколько концертов в Англии и других странах[K 6].

Согласно Л. С. Клейну Блаватская путешествовала по «Греции, Малой Азии, наконец, по Индии (была в пути до 1851 г.) и несколько раз неудачно пыталась проникнуть в Тибет»[28].

В 1851 году в день своего рождения (12 августа), в Гайд-парке (Лондон), как утверждала сама Е. П. Блаватская, она впервые встретилась с индусом-раджпутом Морией[34], которого прежде видела в своих снах и грёзах[K 7]. Графиня Констанс Вахтмейстер, вдова шведского посла в Лондоне, со слов Е. П. Блаватской передает подробности этого разговора, в котором Мория сказал, что ему «требуется её участие в работе, которую он собирается предпринять», а также, что «ей придётся провести три года в Тибете, чтобы подготовиться к выполнению этой важной задачи»[53][K 8]. По мнению Кеннета Джонсона (англ.), на ранние представления Блаватской о Мории и других её оккультных учителях повлияло франкмасонство[55].

Покинув Англию, Е. П. Блаватская отправилась в Канаду[34], затем в Мексику[34], Центральную и Южную Америку[34], а оттуда направилась в Индию[34], куда прибыла в 1852 году. Елена Петровна вспоминала, что «пробыла там около двух лет, путешествуя и каждый месяц получая деньги — понятия не имея, от кого; и добросовестно следовала по маршруту, который мне указывали. Я получала письма от этого индуса, но ни разу не видела его за два эти года».[56] Хотя, Н. Л. Пушкарёва отмечает, что всё это время путешествий Блаватская жила «на деньги, которые ей присылали родственники»[34].

Согласно Н. Л. Пушкарёвой 1855 году проникла в Тибет, где с помощью Мории прошла первое обучение[34]. Согласно Колумбийской энциклопедии (англ.) Блаватская пробыла в Тибете 7 лет, где изучала оккультизм[2].

Из Индии Е. П. Блаватская снова вернулась в Лондон, где, как сообщает В. П. Желиховская, «приобретя известность своим музыкальным талантом[21], … была членом филармонического общества»[57].[аффилированный источник? 4248 дней] Здесь же, в Лондоне, как утверждала сама Елена Петровна, она в очередной раз встретилась со своим Учителем[58].[аффилированный источник? 4248 дней] После этой встречи она направляется в Нью-Йорк. Там возобновляет знакомство с А. Росоном. Из Нью-Йорка, как сообщает Синнетт, Е. П. Блаватская отправилась «сначала в Чикаго,… а потом — на Дальний Запад и через Скалистые горы с караванами переселенцев, пока наконец не остановилась на некоторое время в Сан-Франциско», откуда в 1855 или 1856 году отплыла через Тихий океан на Дальний Восток. Через Японию и Сингапур достигла Калькутты.[59]

В 1858 году Е. П. Блаватская провела несколько месяцев во Франции и Германии[34], а затем направилась в Псков к родственникам. В России Е. П. Блаватская устраивала спиритические сеансы, пристрастив к этому занятию петербургское общество[34].

В мае 1859 года семья переехала в село Ругодево Новоржевского уезда, где Е. П. Блаватская прожила почти год. Пребывание Блаватской в Ругодево закончилось её сильной болезнью, оправившись же от болезни, весной 1860 года она вместе с сестрой отправилась на Кавказ в гости к деду и бабушке.[60]

В 1860—1863 годах путешествовала по Кавказу[34].

По данным Л. С. Клейна, Блаватская с 1853 года не путешествовала и на десять лет осела сначала у родных в Одессе, затем в Тифлисе. По его мнению, она продолжила свои путешествия с 1863 года, странствуя по Индии и проникнув в Тибет[28].

Из России в 1863 году Е. П. Блаватская снова отправилась в путешествие посетив Сирию, Египет, Италию и Балканы[34]. Л. С. Клейн также отмечает, что «с 1863 г. Блаватская снова в странствиях по Индии, проникает, наконец, в Тибет. На эти странствия уходит ещё десять лет — до 1872 г.»[28]

В это же время, потерпев кораблекрушение[21], Блаватская смогла добраться до города Каира, где основала своё первое «Спиритическое общество» (фр. Societe Spirite), которое просуществовало недолго[34].

В 1867 году она несколько месяцев путешествует по Венгрии и Балканам, посетила Венецию, Флоренцию и Ментан[61]. По данным Нандора Фодора[21], переодетая в мужскую одежду, 3 ноября 1867 года она участвовала в битве при Ментане на стороне гарибальдийцев.

В начале 1868 года, оправившись от ранений, Е. П. Блаватская прибыла во Флоренцию. Затем отправилась через Северную Италию и Балканы, а оттуда в Константинополь и далее в Индию и Тибет. Позже, отвечая на вопрос, зачем она поехала в Тибет, Е. П. Блаватская отмечала:

«Действительно, совершенно незачем ехать в Тибет или Индию, дабы обнаружить какое-то знание и силу, „что таятся в каждой человеческой душе“; но приобретение высшего знания и силы требует не только многих лет напряжённейшего изучения под руководством более высокого разума, вместе с решимостью, которую не может поколебать никакая опасность, но и стольких же лет относительного уединения, в общении лишь с учениками, преследующими ту же цель, и в таком месте, где сама природа, как и неофит, сохраняет совершенный и ненарушаемый покой, если не молчание! Где воздух, на сотни миль вокруг, не отравлен миазмами, где атмосфера и человеческий магнетизм совершенно чисты и — где никогда не проливают кровь животных»

По свидетельству биографов, её путь пролегал в монастырь Ташилунпо (рядом с Шигадзе)[62].[аффилированный источник? 4248 дней] Своё пребывание в Ташилунпо и Шигадзе подтверждала и сама Блаватская[63].[аффилированный источник? 4248 дней] В одном из писем она описывала своему корреспонденту уединённый храм Таши-ламы около Шигадзе[64].[аффилированный источник? 4248 дней]

Со слов Е. П. Блаватской, как утверждает С. Крэнстон, не известно была ли она в это время в Лхасе, однако В. П. Желиховская утверждала: «достоверно, что она (Е. П. Б.) бывала в Лассах (Лхасе), столице Тибета, и в главном его религиозном центре Чикадзе (Шигадзе)… и на Каракорумских горах в Куэнлуне. Её живые о них рассказы много раз мне это доказывали…»[65][аффилированный источник? 4248 дней].

Последний период своего пребывания в Тибете Е. П. Блаватская, как отмечают биографы, провела в доме своего Учителя К. Х. и с его помощью получила доступ в несколько ламаистских монастырей, которые ранее никогда не посещал европеец. В письме от 2 октября 1881 года она сообщала М. Холлис-Биллинг, что дом Учителя К. Х. «находится в области гор Каракорума, за Ладаком, который в Малом Тибете и относится сейчас к Кашмиру. Это большое деревянное здание в китайском стиле, похожее на пагоду, расположенное между озером и красивой горой»

Исследователи считают, что именно во время этого пребывания в Тибете Е. П. Блаватская начала изучать тексты, вошедшие в «Голос Безмолвия»[66].[аффилированный источник? 4248 дней] Л. С. Клейн по этому поводу замечает, что «в Тибете она, по её словам, прошла посвящение в оккультные мистерии.»[28]

В 1927 году один из крупных современных исследователей Тибета и его философии У. И. Эванс-Венц (англ.) в предисловии к своему переводу «Тибетской Книги Мертвых» писал: «Что касается эзотерического значения сорок девятого дня Бардо, то посмотрите об этом в „Тайной Доктрине“ Е. П. Блаватской (Лондон, 1888, т.1, с.238,, 411; т.2, с. 617, 628). Покойный лама Кази Дава Самдуп (англ.) полагал, что несмотря на недоброжелательную критику трудов Е. П. Блаватской, у этого автора имеются бесспорные доказательства того, что она хорошо была знакома с высочайшим ламаистским учением, для чего ей потребовалось получить посвящение»[67][68]. Ланкийский буддолог Гунапала Малаласекара, основатель и президент Всемирного братства буддистов писал о Блаватской: «Не подлежит сомнению её знакомство с тибетским буддизмом, а также с эзотерическими буддийскими практиками»[69]. Японский философ и буддолог Дайсэцу Судзуки считал, что

«несомненно, г-жа Блаватская каким-то образом была посвящена в более глубокие положения учения Махаяны…»[70].

После почти трёхлетнего пребывания в Тибете Е. П. Блаватская отправилась в путешествие по Ближнему Востоку[71].[аффилированный источник? 4248 дней] Была на Кипре и в Греции[72].[аффилированный источник? 4248 дней][73][аффилированный источник? 4248 дней]

В начале 70-х гг. XIX века Блаватская начинает проповедническую деятельность[28].

В 1871 году во время путешествия из порта Пирей в Египет на пароходе «Эвномия» произошёл взрыв порохового погреба, и корабль был разрушен. 30 пассажиров погибли. Е. П. Блаватская избежала ранения, но осталась без багажа и денег.

В 1871 году Блаватская прибыла в Каир, где организовала Спиритическое общество (Societe Spirite) для исследования и изучения психических явлений. Вскоре общество оказалось в центре финансового скандала и было распущено[21].

После отъезда из Каира Блаватская через Сирию, Палестину и Константинополь в июле 1872 года добирается до Одессы и проводит там девять месяцев[74].[аффилированный источник? 4248 дней]С. Ю. Витте вспоминает, что Блаватская, «поселившись в Одессе… сначала открывает магазин и фабрику чернил, а потом цветочный магазин (магазин искусственных цветов). В это время она довольно часто заходила к моей матери… Когда я познакомился ближе с ней, то был поражён её громаднейшим талантом всё схватывать самым быстрым образом… многократно, на моих глазах, она писала длиннейшие письма стихами своим знакомым и родным… В сущности она была очень незлобливым, добрым человеком. Она обладала такими громаднейшими голубыми глазами, каких я никогда в жизни ни у кого не видел»[75].

Из Одессы в апреле 1873 года Е. П. Блаватская направилась в Бухарест навестить свою подругу, а затем в Париж, где остановилась у своего двоюродного брата Николая Гана. В конце июня того же года взяла билет до Нью-Йорка. Г. С. Олкотт и графиня К. Вахтмейстер сообщают, что в Гавре Е. П. Блаватская, увидев бедную женщину с двумя детьми, которые не могли заплатить за проезд, обменяла свой билет первого класса на четыре билета третьего и отправилась в двухнедельное плавание третьим классом.[76]

Основной творческий период

В 1873 году Е. П. Блаватская уезжает в Париж, затем в США, где знакомится с людьми увлекающимися спиритизмом, в том числе с полковником Генри Стил Олкоттом, который в 1875 году вместе с ней стал одним из создателей Теософского общества[2][6][28].

3 апреля 1875 года[77] оформила номинальный брак[78] с жившим в Нью-Йорке грузином Михаилом / Майклом Бетанелли (Michael C. Betanelly), с которым развелась через три года[79]. 8 июля 1878 года она приняла американское гражданство. New York Times по этому поводу писала: «Мадам Елена П. Блаватская была натурализована судьёй Лэрримором по гражданскому делу в особом порядке вчера»(англ. Mme. Helen P. Blavatsky was naturalized by Judge Larremore in the Special Term of the Common Pleas yesterday.)[5]

В феврале 1879 года (по данным Колумбийской энциклопедии в 1878[2]) Блаватская и Олькотт отбыли в Бомбей, в Индию[6]. Воспоминания Е. П. Блаватской о пребывании в Индии с 1879 года были опубликованы в книге «Из пещер и дебрей Индостана», в написании которой Блаватская проявила крупный литературный талант.[K 9][81] Книга составлена из очерков, написанных ею в период с 1879 по 1886 год под псевдонимом «Радда-Бай» и впервые появившихся в российской газете «Московские ведомости», редактором которой был известный публицист М. Н. Катков. Статьи вызвали большой интерес у читающей публики, поэтому М. Н. Катков переиздал их в приложении к Русскому вестнику, а потом опубликовал новые письма, написанные специально для этого журнала. В 1892 году[21] книга была частично, а в 1975 году полностью переведена на английский язык[82].[аффилированный источник? 4248 дней]

В книге «Из пещер и дебрей Индостана» в литературной форме описаны путешествия Блаватской и Олькотта с индусскими друзьями, в том числе с Такур Гулаб-Сингом, предполагаемым учителем Блаватской[83].

В 1880 году Блаватская посетила буддийского монаха на Цейлоне, у которого приняла прибежище в трёх драгоценностях и пять обетов, тем самым став буддисткой[84].

В 1882 году Блаватской и Олкоттом была создана штаб-квартира в Адьяре (ныне — Теософское общество Адьяр), неподалёку от Мадраса.[2][6]

Вскоре они познакомились с Альфредом Синнеттом (Alfred Percy Sinnett), в то время редактором правительственной аллахабадской газеты The Pioneer. Синнетт всерьёз заинтересовался деятельностью Общества. Используя медиумическое посредничество Е. П. Блаватской, он начал переписку с махатмами.[K 10] Сам Синнетт считал, что ценность писем была значительно уменьшена таким посредничеством, и потому был против их публикации в полном объёме, отобрав для обнародования лишь те отрывки, которые, по его мнению, достаточно точно отражали мысли махатм.[K 11] Переписка всё же была опубликована Альфредом Баркером в 1923 году, уже после смерти Синнетта.[K 12]

Теософское общество в Индии собрало достаточно большое число последователей[6].

С 1879 по 1888 год Блаватская также была редактором журнала «Теософ» (англ. The Theosophist)[6].

Утверждая, что обладает сверхъестественными способностями, Блаватская совершила поездки в Лондон и Париж, и в 1884 году была обвинена индийскими СМИ в шарлатанстве[6].

Вскоре после обвинения в мошенничестве в 1885 году покинула Индию вследствие ухудшившегося здоровья[6]. После этого около двух лет она жила в Германии и Бельгии, работая над «Тайной доктриной», затем, переехав в Лондон, занялась изданием первых двух томов «Тайной доктрины» (1888), продолжая работу над третьим томом и другими книгами и статьями[6]. В это время были написаны работы «Голос безмолвия» (1889) и «Ключ к теософии» (1889). Умерла 8 мая 1891 года, переболев гриппом. Тело её было кремировано, а пепел разделён между тремя центрами теософского движения, расположенными в Лондоне, Нью-Йорке и Адьяре, близ Мадраса (с 1895 года здесь находится штаб-квартира Теософского Общества Адьяр). День смерти Е. П. Блаватской отмечается её последователями как «день Белого Лотоса»[28].

Учение Блаватской и Теософское общество

В России письма Е. П. Блаватской о её путешествиях, под заглавиями «Из пещер и дебрей Индостана» и «Племена Голубых гор», были опубликованы под псевдонимом «Радда-Бай». В них Блаватская проявила крупный литературный талант[81].

В 1875 году Е. П. Блаватская начала писать Isis Unveiled («Разоблаченная Изида», 1877), где выступила с критикой науки и религии и заявила, что с помощью мистицизма можно получить достоверные знания[6]. Первый тираж в тысячу экземпляров был распродан в течение 10 дней[88].

Книга вызвала противоречивую реакцию критиков и общества[6]. По мнению рецензента нью-йоркской газеты «New York Herald», книга являлась одним из «выдающихся творений века»[89]. В. П. Желиховская, сестра Е. П. Блаватской, в своей книге «Радда-Бай (правда о Блаватской)» пишет, что «Первый её капитальный труд „Разоблаченная Изида“ вызвал сотни лестных отзывов в американской, а позже и в европейской прессе» и приводит мнение архиепископа армян преосвященного Айвазовского (брата выдающегося живописца, умершего в 1880 году в Тифлисе). По её свидетельству, Айвазовский написал ей, что «выше феномена появления такого сочинения из-под пера женщины» — и быть не может[57][аффилированный источник? 4248 дней].

В «The Republican (англ.)» работа Блаватской была названа «большим блюдом объедков», «The Sun» — «выброшенным мусором», а рецензент «New York Tribune» писал: «Знания Е. П. Блаватской грубы и не переварены, её невразумительный пересказ брахманизма и буддизма скорее основан на предположениях, чем на информированности автора»[90].

В этом же году в Нью-Йорке вместе с Г. С. Олкоттом и У. К. Джаджем основала Теософическое общество, которое провозгласило следующие цели[91]:

  • Образовать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания;
  • Способствовать изучению арийских и других писаний, мировых религий и разных наук, отстаивать важность значения древних азиатских источников, принадлежащих к брахманистской, буддийской и зороастрийской философиям;
  • Исследовать скрытые тайны Природы во всевозможных аспектах, и в особенности психические и духовные способности, скрытые в человеке.

В 1888 году написала свой главный труд «Тайная Доктрина», имеющий подзаголовок: «Синтез науки, религии и философии».

Е. Л. Митюгова пишет, что теософия Блаватской в её интерпретации «есть попытка объединить в универсальное учение все религии через раскрытие общности их глубинной сути и обнаружение тождественности смыслов их символов, все философии (включая эзотерические), все науки (включая оккультные), ибо „божественная мудрость выше человеческих разделений“».[91] В «Кратком философском словаре» авторы статьи о Блаватской пишут, что «учение Блаватской — теософия — ставило целью спасти от извращения архаические истины, являющиеся основой всех религий, раскрыть их единую основу, указать человеку его законное место во Вселенной. В учении отрицалось существование антропоморфного бога-творца и утверждалась вера в универсальный божественный принцип — Абсолют, вера в то, что Вселенная разворачивается сама, из своей собственной Сущности, не будучи сотворённой. Самым важным для теософии Блаватская считала очищение душ, облегчение страданий, моральные идеалы, соблюдение принципа Братства человечества. Блаватская называла себя не творцом системы, а лишь проводником Высших Сил, хранителем сокровенных знаний Учителей, Махатм, от которых она получила все теософские истины»[8].

В. С. Соловьёв видел в теософии приспособление буддизма к потребностям европейского атеистического мышления"[92]. В «Русском обозрении» за август 1890 г. Вл. Соловьев опубликовал статью с критической рецензией книги Е. П. Блаватской «Ключ к Теософии».[K 13]

Е. П. Блаватская основала периодическое издание «Lucifer» и являлась его редактором совместно с Анни Безант вплоть до своей смерти в мае 1891 года.

В. П. Желиховская приводит фрагмент из письма Е. П. Блаватской с объяснением этого названия. "Что вы на меня напали за то, что я свой журнал Люцифером назвала? Это прекрасное название. Lux, Lucis — свет; ferre — носить: «Носитель света» — чего же лучше?.. Это только благодаря мильтоновскому «Потерянному раю» Lucifer стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала будет снять поклеп недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эасфорос -греков, Люцифер — римлян, ведь это название звезды утра, провозвестницы яркого света солнечного. Разве сам Христос не сказал о себе: «Я, Иисус, звезда утренняя» («Откров. Св. Иоанна XXI I ст. 16)?.. Пусть и журнал наш будет, как бледная, чистая звезда зари предвещать яркий рассвет правды -слияние всех толкований по букве, в единый, по духу, свет истины!».[93]

По инициативе Епископальной церкви США в Лондоне произошло несколько встреч. Однако, по утверждению В. П. Желиховской, письмо, написанное Е. П. Блаватской в журнале «Lucifer» под заглавием «Lucifer to the Archbishop of Canterbury», прекратило конфликт. В. П. Желиховская пишет, что примас Англии заявил, что это письмо принесло «если не учению теософистов, то его проповеднице полную симпатию и уважение», а также, что после этого на встречах Теософского общества стало бывать духовенство. По её сведениям, их посещала супруга епископа Кентерберийского[57].[аффилированный источник? 4248 дней]

Отношение к спиритизму и медиумизму

Исследователи пишут, что существует немало слухов и рассказов о том, что Блаватская с детства была медиумом, и её жизнь сопровождали различные «паранормальные» события[21][K 14]. Впоследствии она утверждала, что избавилась от медиумизма, полностью подчинив эти силы своей воле[21].[K 15][K 16]

В начале 1860-х годов в России Блаватская устраивала спиритические сеансы[97]. В. П. Желиховская в очерке «Правда о Е. П. Блаватской», опубликованном в журнале «Ребус» № 40-48 за 1883 год, например, упоминает, что Е. П. Блаватская проводила спиритический сеанс для расследования убийства в селе Ругодево[21].[98] В Российском гуманитарном энциклопедическом словаре приводится цитата из письма Е. П. Блаватской, в котором утверждается, что большая часть её сеансов носила мистификаторский характер[99].

Сергей Юльевич Витте, двоюродный брат Е. П. Блаватской, так вспоминал эти события: «Помню её (Е. П. Блаватскую) в то время, когда она приехала в Тифлис… Лицо её было чрезвычайно выразительно; видно было, что она была прежде очень красива… Я помню, как к нам каждый вечер собиралось на эти сеансы высшее тифлисское общество… Как мне казалось, моя мать, тётка моя [Надежда] Фадеева и даже мой дядя Ростислав Фадеев — все этим увлекались… В это время адъютантами Барятинского были граф Воронцов-Дашков, теперешний (1911) наместник кавказский, оба графа Орловы-Давыдовы и Перфильев, — это были молодые люди из петербургской гвардейской jeunesse dore’e (золотой молодёжи); я помню, что они все постоянно просиживали у нас целые вечера и ночи, занимаясь спиритизмом. … Так, например, раз при мне по желанию одного из присутствующих в другой комнате начало играть фортепиано, совсем закрытое, и никто в это время у фортепиано не стоял»[100].

Хотя в то время некоторые объясняли это медиумистическими силами, в том числе и В. П. Желиховская, сама же Е. П. Блаватская, критикуя сестру, отрицала это и утверждала, что как и в России, так и всю последующую жизнь на неё влияли совсем другие силы — те, которыми пользуются индийские мудрецы, Радж-Йоги[101].[K 17] А. Н. Сенкевич утверждает, что при содействии махатмы Мории было создано «автоматическим письмом, как уверяла Елена Петровна, её основное произведение „Тайная доктрина“».[103][K 18] По мнению Нандора Фодора, «Тайная доктрина» была написана по большей части в аномальном состоянии сознания автора (in a supernormal condition)[21]. Арнольд Калнитски писал, что достаточно даже поверхностного взгляда на жизнь Е. П. Блаватской, чтобы убедиться, что она систематически была подвержена определённым формам того, что позднее получило название "изменённых состояний сознания".[105]

В 1871 году, находясь в Каире, Блаватская основывает «Спиритическое общество» (Societe Spirite), по её словам, «для изучения медиумов и феноменов на основе теорий и философии Аллана Кардека, поскольку не было иного способа показать людям, как глубоко они заблуждаются»[106][аффилированный источник? 4248 дней]. Для этого она сначала намеревалась разоблачить медиумические проявления, а потом «показать им разницу между пассивным медиумом и активным творцом [феноменов]»[106][аффилированный источник? 4248 дней]. Предприятие закончилось провалом: в следующем письме Блаватская пишет про медиумов-любителей, которых ей удалось найти в Каире:

Они крадут деньги Общества, беспробудно пьянствуют, а теперь я поймала их на самом бессовестном обмане, когда они показывают поддельные явления членам нашего Общества, которые пришли, чтобы изучать оккультные феномены. У меня были весьма неприятные сцены с несколькими людьми, возложившими ответственность за всё это на меня одну. Поэтому пришлось их выдворить… Societe Spirite не просуществовало и двух недель — оно лежит в руинах — величественных, но вместе с тем поучительных, как и гробницы фараонов… Комедия смешалась с драмой, когда меня чуть не застрелил один сумасшедший — грек, который присутствовал на тех двух публичных сеансах, что мы успели дать, и, похоже, сделался одержим каким-то порочным духом.[107]

Письмо заканчивается словами: «Я клянусь навсегда покончить с подобными сеансами — они слишком опасны, а у меня нет опыта и не хватает сил, чтоб справляться с нечистыми духами, которые могут подступиться к моим друзьям во время таких собраний»[106][аффилированный источник? 4248 дней].

Некоторые исследователи утверждают, что в США Е. П. Блаватская пользовалась руководством «духа» по имени Джон Кинг[108]. Позже Блаватская утверждала, что «Джон Кинг» был псевдонимом, которым она объясняла некоторые «феномены», а также пользовалась им, говоря о своих Учителях и их посланниках[109].[аффилированный источник? 4248 дней] Г. С. Олкотт писал: «Постепенно я узнал от Е. П. Б. о существовании восточных адептов и тех сил, которыми они владеют, и демонстрацией множества феноменов она убедила меня в своей способности управлять силами природы, [дотоле] приписываемой Джону Кингу»[110].[аффилированный источник? 4248 дней]

Как утверждает Всеволод Соловьёв, в письме А. Н. Аксакову от 14 ноября 1874 года Блаватская писала: «Я „спиритка“, и „спиритуалистка“ в полном значении этих двух названий… Более 10 лет уже я спиритка и теперь вся жизнь моя принадлежит этому учению. Я борюсь за него и стараюсь посвящать оному все минуты жизни моей. Будь я богата, я бы употребила все мои деньги до последнего гроша pour la propagande de cette divine verite»[111]. По свидетельству Вс. С. Соловьева Блаватская также заявляла о своей приверженности учению основателя спиритизма, Аллана Кардека[112].

Джон Факьюхар, профессор Манчестерского университета писал, что в США в период с 1873 по 1875 годы Е. П. Блаватская крайне активно занималась утверждением веры в спиритизм, причём её оккультное общение, как считает Фаркьюхар, при этом происходило не с учителями из Тибета, а с духами мёртвых[113].

Е. И. Рерих путешественница, переводчик «Тайной Доктрины» на русский язык, подвергая в своих письмах критике явление медиумизма, отмечает осторожное отношение Е. П. Блаватской к медиумам и спиритизму:

…Пусть никто <…> не рассматривает медиумизм как дар, наоборот, это есть величайшая опасность и камень преткновения для роста духа. Медиум есть постоялый двор, есть одержание. Истинно, медиум не имеет открытых центров, и высокая психическая энергия отсутствует в нём… <…> Запомним одно правило — нельзя получать никаких Учений через медиумов. Е. П. Бл[аватская] всю свою жизнь боролась против невежественного отношения к медиумам. Существует много её статей, посвященных именно описанию опасностей, которым подвергаются люди, посещающие спиритические сеансы без достаточного знания и сильной воли[114].[аффилированный источник? 4248 дней]

Теория коренных рас в творчестве

Одной из спорных и противоречивых в наше время идей, в творчестве Блаватской является концепция об эволюционном цикле рас, часть которой изложена во втором томе «Тайной доктрины».

Сочинения Блаватской содержат учение об эволюционном цикле рас, сменяющих друг друга. По Блаватской, на Земле должны одна за другой сменить друг друга семь коренных человеческих рас. Первая коренная раса Земли, по её мнению, состояла из студенистых аморфных существ, вторая обладала «более определённым составом тела» и т. д.[11] Существующие в настоящее время люди представляют собой пятую по счёту коренную расу. По мнению Блаватской, духовные силы человечества в ходе этой эволюции уменьшались, пока не достигли минимума у четвёртой расы, но в настоящий момент они снова увеличиваются по мере движения нашей пятой расы к перерождению в шестую, и далее в состоящую из богоподобных людей седьмую[115].

Президент Американского теософического общества Эмили Силлон и член Американского теософического общества Ph.D Рене Вебер считают, что Е. П. Блаватская называла расами не антропологические типы, а ступени развития, через которые проходят все человеческие души, эволюционируя посредством повторяющихся воплощений (инкарнаций). А эволюционная теория теософии предполагает развитие человечества до практически безграничного духовного раскрытия по примеру таких фигур как Будда, Христос, Моисей и Лао Цзы, которые являются идеалами человеческого устремления[116].

Некоторые исследователи указывают на наличие в работах Блаватской (в частности, в «Тайной доктрине») так называемых «расовых теорий» (о существовании высших и низших рас). Например, об этом пишут американские историки Джексон Спейлвогел (англ.) и Дэвид Редлс в работе «Расовая идеология Гитлера: содержание и оккультные корни»[117].

Некоторые авторы, например Д. А. Херрик (англ.), полагают, что Блаватская считала, что эволюционные механизмы способствуют вымиранию низших и деградировавших рас и ведут к формированию единственной совершенной и однородной расы[118]. В качестве примера можно привести следующую цитату Е. П. Блаватской:

Человечество ясно делится на Богом-вдохновлённых людей и на низшие существа. Разница в умственных способностях между арийскими и другими цивилизованными народами и такими дикарями, как например, островитяне Южного Моря, необъяснима никакими другими причинами. Никакое количество культуры, никакое число поколений, воспитанных среди цивилизации, не могло бы поднять такие человеческие образцы, как бушмены и веддха с Цейлона и некоторые племена Африки, на тот умственный уровень, на котором стоят арийцы, семиты и, так называемые, туранцы. «Священная Искра» отсутствует в них, и лишь они являются сейчас единственными низшими расами на этой Планете, и по счастью, — благодаря мудрому уравновесию Природы, которая постоянно работает в этом направлении — они быстро вымирают[119].

— Blavatsky H. P. [www.theosociety.org/pasadena/sd/sd2-1-23.htm The Secret Doctrine]. Vol. 2. P. 421.

Или, например, отдельные расы людей Е. П. Блаватская называет «полуживотными» (или «полулюдьми»): например, некоторые аборигены Австралии и Тасмании[120].

Д. А. Херрик также полагает, что, Блаватская поддерживала идею «духовного расизма», согласно которой некоторые расы духовно превосходят остальные[121]. Так, семитскую расу (особенно арабов, но также и евреев), она называет духовно деградировавшей, хотя и достигшей совершенства в материальном аспекте[120].

Точки зрения на деятельность. Полемика

С. Ю. Витте

С. Ю. Витте, двоюродный брат Блаватской, относился к ней весьма иронически, хотя и считал её очень талантливой женщиной.

В своих воспоминаниях он пишет:

Я помню, что когда я познакомился в Москве с Катковым, он заговорил со мной о моей двоюродной сестре Блавацкой, которую он лично не знал, но перед талантом которой преклонялся, почитая её совершенно выдающимся человеком. В то время в его журнале «Русский Вестник» печатались известные рассказы Блавацкой «В дебрях Индостана», и он был очень удивлен, когда я высказал мое мнение, что Блавацкую нельзя принимать всерьез, хотя, несомненно, в ней был какой то сверхъестественный талант. <...> она могла писать целые листы стихами, которые лились, как музыка, и которые не содержали в себе ничего серьёзного; она писала с легкостью всевозможные газетные статьи на самые серьёзные темы, совсем не зная основательно того предмета, о котором писала; могла, смотря в глаза, говорить и рассказывать самые небывалые вещи, выражаясь иначе - неправду, и с таким убеждением, с каким говорят только те лица, которые никогда кроме правды ничего не говорят. <...> Рассказывая небывалые вещи и неправду, она, по-видимому, сама была уверена в том, что то, что она говорила, действительно было, что это правда, — поэтому я не могу не сказать, что в ней было что-то демоническое, что было в ней, сказав попросту, что то чертовское, хотя, в сущности, она была очень незлобивый, добрый человек. Она обладала такими громаднейшими голубыми глазами, каких я после никогда в моей жизни ни у кого не видел, и когда она начинала что-нибудь рассказывать, а в особенности небылицу, неправду, то эти глаза все время страшно искрились, и меня поэтому не удивляет, что она имела громадное влияние на многих людей, склонных к грубому мистицизму, ко всему необыкновенному.

Общество психических исследований и Блаватская

Для завоевания авторитета среди последователей, Е. П. Блаватская обратилась к демонстрации «нарушений законов материальной природы», которые включали падение ей в руки с потолка писем[K 19], как она утверждала, исходивших от Махатм, необъяснимые появления различных предметов (цветов, чашек, брошек), «энергообмены» и т. д.[21][123][124] В 1884 году супругами Коломб, которые ранее были сторонниками Блаватской, были преданы огласке несколько писем, по их утверждению принадлежавших Е. П. Блаватской. В них говорилось, что эти феномены носили характер мистификации[21][125].

Отчёт Р. Ходжсона (1885 год)

Возникший по этому поводу скандал заставил Лондонское Общество психических исследований в 1885 году опубликовать отчёт комиссии Общества, в основном написанный Ричардом Ходжсоном, в котором авторы обвинили Е. П. Блаватскую в мошенничестве[6]. В частности, в отчёте Р. Ходжсона говорилось:

Мы не видим в ней ни представительницы таинственных мудрецов, ни того менее — простой авантюристки. Мы согласны, что она заслужила своё место в истории как одна из наиболее совершенных, остроумных и интересных обманщиц нашей эпохи.

— Proceedings of the Society for Psychical Research. Vol. 3 (December 1885). Pp. 201—400[90]

Пресс-коммюнике ОПИ и книга В. Харрисона (1986 год)

В 1986 году Обществом психических исследований была опубликована работа Вернона Харрисона (англ.) [126], бывшего президента Королевского фотографического общества, эксперта в подлогах и фальсификациях и члена ОПИ, в которой автор утверждал, что отчёт 1885 года является ненаучным, неполным и поэтому не заслуживает доверия[127][128]. После этого ОПИ опубликовало пресс-релиз «На основании нового исследования, мадам Блаватская, соучредитель Теософского Общества, была обвинена несправедливо», в котором сообщалось, что «"разоблачение" русской по происхождению оккультистки мадам Е. П. Блаватской, с которым в 1885 году выступило ОПИ, вызывает серьёзные сомнения в связи с публикацией в "Журнале ОПИ" (том 53, 1986, апрель) убедительной критики отчёта 1885 года»[129]. Однако, было отмечено:

Общество Психических Исследований не выносит коллективных решений. Таким образом, это не ОПИ обвинило в 1885 году мадам Блаватскую, но только Комитет ОПИ, отчёт которого был написан, по большей части, д-ром Ходжсоном. Точно так же заключение д-ра Харрисона представляет только его личное мнение[129].

Исследователь Кеннет Джонсон (англ.) считает, что многие вопросы, поднятые отчётом Ходжсона, в публикации Харрисона были оставлены без ответа[130].

Обвинение в плагиате

Е. П. Блаватскую также обвиняли в плагиате. Так, американский спиритуалист Уильям Коулмэн, автор ряда критических статей о Е. П. Блаватской и теософии, появлявшихся в разных спиритуалистических журналах, заявил о наличии в книге Блаватской («Разоблачённая Изида») более 2000 отрывков, которые были заимствованы из 100 книг, подавляющее большинство которых было взято из оккультных работ XIX столетия[131]. Основное обвинение Коулмана состояло в том, что Блаватская якобы не работала с источниками, а почти всё взяла из «вторых рук». Эти обвинения американского исследователя, в свою очередь, были подвергнуты критике. Оказалось, что Блаватская пользовалась чужими текстами профессионально: в «Изиде» около 2400 сносок.[132]

Вс. Соловьев и Блаватская

На основании личного знакомства с Е. П. Блаватской Всеволод Соловьев, в 1892—1893 годах, то есть уже после ухода Е. П. Блаватской из жизни, в журнале «Русский вестник» опубликовал серию очерков о встречах с ней, под общим названием «Современная жрица Изиды». В 1893 году эти очерки вышли отдельной книгой[K 20], с посвящением «Лондонскому „Обществу для психических исследований“ и всем внимательным читателям», а в 1895 году ОПИ издало в Лондоне английский перевод под редакцией Уолтера Лифа[134].[аффилированный источник? 4248 дней] В книге сообщается, что во время одной из встреч Вс. Соловьева с Е. П. Блаватской, Елена Петровна высказала ему следующее:
Что ж делать, — говорила она, — когда для того, чтобы владеть людьми, необходимо их обманывать, ког­да для того, чтобы их увлечь и заставить гнаться за чем бы то ни было, нужно им обещать и показывать игрушеч­ки… Ведь будь мои книги и „Теософист“ в тысячу раз интереснее и серьёзнее, разве я имела бы где бы то ни было и какой бы то ни было успех, если б за всем этим не стояли феномены? Ровно ничего бы не добилась и дав­ным-давно поколела бы с голоду. Раздавили бы меня, … и даже никто не стал бы задумываться, что ведь и я тоже существо живое, тоже ведь пить-есть хочу… Но я давно уж, давно поняла этих душек-людей, и глупость их доставляет мне громадное иногда удовольствие… Вот вы так „не удовлетворены“ моими феноменами, а знаете ли, что почти всегда, чем проще, глупее и грубее феномен, тем он вернее удается. Я могу вам рассказать на этот счёт когда-нибудь такие анекдоты, что животики надорвете от смеху, право! Громадное большинство людей, считаю­щих себя и считающихся умными, глупы непроходимо. Если бы знали вы, какие львы и орлы, во всех странах света, под мою свистульку превращались в ослов и стоило мне засвистеть, послушно хлопали мне в такт огромными ушами!…[135]

Книга Вс. Соловьева подверглась критике со стороны публициста В. П. Буренина (обладавшего весьма спорной репутацией):

Грязи, и притом самой бесцеремонной, наш изобличитель (Соловьев) валит на „современную жрицу Изиды“… столько, что её достало бы, вероятно, для целого огромного кургана над свежей могилой этой русской женщины, которая, даже взяв в расчёт все её увлечения и заблуждения, вольные и невольные, всё же была женщина очень талантливая и замечательная… В своём усердии к изобильному излиянию грязи г. Вс. Соловьев как будто даже забывает, что покойная была женщина, быть может, и очень слабая, очень грешная, но… достойная уважения и симпатии уже по тому одному, что таких женщин у нас немного, такие женщины у нас из ряда вон. <…> читая разоблачения г. Соловьева, я часто невольно приходил к такому заключению: или г. Вс. Соловьев … говоря выражением из одной комедии, „охотно привирает“; или же во время своего знакомства с жрицей Изиды он… находился не совсем в здоровом состоянии[136][аффилированный источник? 4248 дней].

Критически о публикациях Вс. Соловьева отозвался и увлекавшийся эзотерическими учениями и бывший последователем Г. И. Гурджиева писатель и теософ П. Д. Успенский:

Книжка Всеволода Соловьева „Современная жрица Изиды“, по которой многие знают о Блаватской, полна мелкой, не совсем понятной для читателя злобы, и вся состоит из сыщнического описания подсматриваний, подглядываний, выспрашиваний у прислуги и, вообще, мелочей, мелочей и мелочей, которые проверить читатель не может. А главное, то есть книги Блаватской, её жизнь и её идеи, точно совсем не существуют для автора…[137].

В Русском биографическом словаре (1896—1918) отмечается, что к очеркам Вс. Соловьева (впрочем, как и к книге В. П. Желиховской) «нужно относиться с крайней осторожностью»[81].

Блаватская как харизматический лидер

А. Н. Сенкевич писал по поводу различных воспоминаний о Блаватской, что «каждая эпоха в истории цивилизаций заявляет о себе новыми веяниями и модами, чаще всего отражающими иррациональную природу человека и его безуспешные попытки преодолеть собственную ограниченность. Так называемые харизматические личности с их магнетическим влиянием на людей каким-то непостижимым образом улавливают эти веяния и моды и виртуозно используют в собственных интересах».[138][K 21]

По мнению исследователя теософского движения XIX века д-ра Калнитски, первым и наиболее неоспоримым фактом, который можно установить в этой области, является то, что оно было, по большей части, сформировано и определено на основе видения и концептуального аппарата, представленных Блаватской. И без её харизматического лидерства и бескомпромиссного продвижения[K 22] теософской программы, по-видимому, это движение не смогло бы достигнуть своего уникального положения.[140] Харизматическое лидерство должно было прививать вдохновение и обеспечивать мотивационный стимул.[K 23] В то же время, как харизматическая и спорная личность, Блаватская всегда провоцировала нестандартную реакцию, либо положительную, либо отрицательную, и более поздние оценки часто отражают или чрезмерное презрение по отношению к ней, или же её прославление при полном отсутствии какой-либо критики.[142]

Одновременно с ростом мистики, окружавшей Блаватскую, укреплялась её репутация среди сторонников теософии.[K 24] Таким образом, будучи признана и как активный участник различных форм экстрасенсорных исследований, и как теоретик, способный представить их детальную и исчерпывающую интерпретацию, она приобретала авторитет среди сочувствующих предложенному ею типу мировоззрения.[144]

Блаватская была твёрдо уверена, что её предназначение состоит в том, чтобы, бросив вызов сложившимся представлениям, предложить эзотерическое видение действительности, основанное на приоритете чистых и бескомпромиссных духовных ценностей и подлинности сверхчувственных и мистических форм знания и опыта.[K 25] Несмотря на цинизм критиков, она всё время утверждала, что её побуждения — альтруистические, и что её работа должна принести пользу человечеству.[146]

Современные научные оценки учения

Религиоведы относят учение Е. П. Блаватской к синкретической религиозной философии[4][11][34][147]. Его основные идеи заимствованы главным образом из европейской мистической и оккультной литературы[4], гностицизма[4], каббалы[148], а также из учений брахманизма[4], буддизма[4][125] и индуизма[4][125]. В целом в учении причудливым образом нашли отражение «мистицизм и атеизм, сравнительно-историческое религиоведение и утопизм»[4]. Н. Л. Пушкарева считает, что «теософия сама является своеобразной псевдорелигией, требующей к себе веры»[34]. Л. С. Клейн замечает, что Блаватская «проповедует эзотерический (открываемый только избранным) буддизм, разработав на его основе свою „теософию“ (букв. богомудрие), хотя идея персонифицированного Бога ей чужда. Из буддизма её теософия заимствовала идею безличного Бога.»[28] По мнению А. В. Саввина, Е. П. Блаватская была одной из «видных идеологов оккультизма и сатанизма» [149].

Доктор философских наук М. С. Уланов пишет, что Е. П. Блаватская была «одним из первых русских мыслителей», обративших свой взор к мудрости Востока, и в частности к буддийской религии. Убеждённая в том, что практически все религии произошли от некоего единого источника, она пыталась найти в духовной культуре Индии те «зёрна истины», которые позднее были только развиты в других цивилизациях. Она считала, что «исследование многочисленных религиозных форм, какие когда-либо исповедовало человечество, как в древнее, так и в последнее время подтверждает, что они возникли из доведийского брахманизма и буддизма, а нирвана есть цель, к которому они все устремлены». Блаватская отмечала «идентичность этики теософии и буддизма». Буддийская этика, с её точки зрения, «является душой теософии», и была раньше достоянием «посвящённых» всего мира[150].

По мнению Н. Л. Пушкаревой, «в настоящее время в теософии видят синкретизм религии, лишенной полноценного, традиционного эзотеризма, элементов рационалистической науки (прежде всего эволюционистских теорий) и абстрактной философии, не соответствующей традиционным архетипам»[34]. Теософия Блаватской содержит в себе влияние разных религиозных направлений, особенно восточных[10].

Некоторые исследователи оценивают теософию Блаватской как одно из крупных современных религиозно-философских направлений Запада, а жизнь и творчество Елены Петровны — как занимающие особое место в истории философии[10].

Исследователи объясняют популярность учения Е. П. Блаватской в Европе тем, что оно предлагало религию, приспособленную к мышлению людей XIX века, пронизанному рационализмом и позитивизмом; в Индии оно отвечало исканиям здешних религиозных реформаторов, стремившихся связать ценности индуизма с ценностями других мировых религий[125].

В конце XX века резко возрос интерес — в том числе и в научных кругах — к теософской литературе[151]. Ранее, вплоть до начала «перестройки» в середине 80-х годов XX века издание работ Е. П. Блаватской было невозможно по идеологическим мотивам. Например, «Энциклопедический словарь» 1953 года называет теософию «одной из форм мракобесия реакционной буржуазии»[152].


Творчество Е. П. Блаватской некоторые исследователи сравнивают с творчеством русских философов, утверждая, что она стояла у истоков русского космизма (Н. Ф. Фёдоров)[153]. Учение Блаватской отразилось в теориях русских космистов, было близко русскому авангарду в философии и искусстве[10].

Идеи Блаватской в литературе и искусстве

Лев Николаевич Толстой

Один из экземпляров книги «Голос Безмолвия. Семь врат. Два пути» Е. П. Блаватская подарила Льву Николаевичу Толстому. Дарственная надпись черными чернилами на первой странице гласила:

Графу Льву Николаевичу Толстому “Одному из немногих” от автора Е. Блаватской.

По воспоминаниям Д. П. Маковицкого, в октябре 1906 года Л. Н. Толстой говорил о том, что Е. П. Блаватская «писала из Англии лет 15 тому назад»[154]. Следовательно, Е. Блаватская отослала Л. Толстому книгу, вскоре после её издания (1889).

Книги известные. В них много хорошего, нехорошо только то, ч[то] они говорят о том, ч[его] не дано знать человеку[155]

 — такую запись сделал Лев Толстой на конверте письма И. Лаврова от 16 августа 1909 года, спрашивающего его об отношении «к книге: Е. П. Блаватская „Голос Безмолвия. Семь врат. Два пути“ (из сокровенных индусских писаний). Перевод с английского Е. П., Калуга, 1908»[156].

Изречения из книги, подаренной Еленой Петровной, Лев Николаевич использовал в своих книгах-напутствиях: «Мысли мудрых людей», «На каждый день», «Круг чтения» и «Путь жизни», подписывая так: «Браминская мудрость»[157]. В комментариях к полному собранию сочинений поясняется, что редакция сделала дополнения к рукописям, указав источник: «Браминская мудрость. Из Голоса Безмолвия». Цитата из книги Л. Н. Толстого «На каждый день»:

«3 марта. Если ты хочешь постигнуть познания всеобъемлющего „я“, то ты должен прежде всего узнать самого себя. Для того, чтобы познать самого себя, ты должен пожертвовать своим „я“ всемирному „я“, и жертвуй своей жизнью, если ты хочешь жить в духе. Удаляй свои мысли от внешних вещей и всего, что представляется извне. Старайся отделять от себя возникающие образы, с тем, чтобы они не кидали темной тени на твою душу.

Твои тени живут и исчезают. То, что в тебе вечно, то, что разумеет, принадлежит не преходящей жизни. Это Вечное есть тот человек, который был, есть и будет и час которого не пробьет никогда. Браминская мудрость»[158].

Также Лев Николаевич Толстой в своем творчестве использовал изречения и из теософического журнала «Theosophischer Wegweiser»[157]. В дневнике Льва Толстого от 12 февраля 1903 года есть запись:

читаю прекрасный теософич[еский] журнал, много общего с моим пониманием[159].
На своем экземпляре Толстой отмечает афоризмы Рамакришны, Фомы Аквинского, Е. Блаватской из «Голоса Безмолвия»[157].

Александр Николаевич Скрябин

Биографы выдающегося русского композитора и пианиста Александра Николаевича Скрябина оставили много свидетельств о глубокой увлеченности Скрябина теософскими идеями и о его уважительном отношении к Елене Петровне Блаватской.

Скрябин перечитывал «Тайную Доктрину» чрезвычайно внимательно, подчеркивая наиболее значимые места карандашом[160]. Леонид Сабанеев в книге «Воспоминания о Скрябине» (1925) писал, что «Тайная Доктрина» Блаватской, а также журналы «Вестник теософии» постоянно лежали на рабочем столе Скрябина[161]. «Он верил … Блаватской как ребёнок верит родителям»[162], — пишет Л. Сабанеев — «Блаватская была для него большим священным авторитетом, чем какое-нибудь Евангелие»[163]. В присутствии Скрябина «против Блаватской спорить было уже нельзя»[164].

Другой биограф Скрябина, философ Б. Ф. Шлёцер, в 1923 году писал:

Не помню кто из его знакомых указал ему однажды, что в том, что он говорит о Мистерии, о слиянии всех и возвращении мира к единству - есть очень много общего с теософской доктриной, и посоветовал ему прочесть Блаватскую. Здесь, по-видимому, уже можно говорить о влиянии: Скрябин, когда я его увидел несколько месяцев спустя в Швейцарии, читал Блаватску [...] и в беседе постоянно пользовался теософскими терминами: говорил о планах, семи расах, манвантарах и т.п. как о чём-то само собой разумеющемся, вполне ясном и неопровержимым и горячо восставал против сомнений, которые я высказывал относительности справедливости того или другого утверждения Блаватской, возражая мне с упорством и горячностью неофита. Можно было действительно подумать, что он стал правоверным теософом.

Однако, когда под влиянием его уговоров [...] я стал читать теософскую литературу, то убедился очень скоро, что языком теософским Скрябин чрезвычайно свободно пользовался для выражения своего, личного, мыслей своих, ожиданий и стремлений [...] [165].

Вообще к Блаватской он до конца своей жизни относился с восхищением. В ней и в произведениях её, он сам признавался, привлекали его смелая попытка грандиозного синтеза, широта и глубина её замыслов, всё то, что он так ценил в другой области, и в Вагнере[165].

Музейный центр Е. П. Блаватской и её семьи

В Днепре на базе государственного Днепропетровского исторического музея имени Д. И. Яворницкого в старинной городской дворянской усадьбе создан Музейный центр Е. П. Блаватской и её семьи. В 1815-1834 годах усадьба принадлежала государственному и общественному деятелю А. М. Фадееву и его жене ученому-природоведу Е. П. Долгорукой-Фадеевой. В этом доме выросли их дети: писательница Е. А. Ган, генерал и публицист Р. А. Фадеев, общественные деятели Е. А. и Н. А. Фадеевы. Здесь в 1831 году родилась их старшая внучка — исследователь, писатель, создатель Международного теософского общества Е. П. Блаватская, а также другие внуки Фадеевых: писательница В. П. Желиховская и государственный деятель, министр-реформатор С. Ю. Витте.

В 2005—2006 гг. в Доме Фадеевых выполнены комплексные историко-архитектурные исследования. Специалисты проводят научную и образовательную деятельность. Для общественности в рамках проекта «музей с нулевого цикла» устраиваются лекции и экскурсии.

Память

Деятели культуры о Блаватской

Я преклоняюсь перед великим духом и огненным сердцем нашей великой соотечественницы и знаю, что в будущей России имя её будет поставлено на должную высоту почитания. Елена Петровна Блаватская, истинно, наша национальная гордость. Великая Мученица за Свет и Истину. Вечная Слава ей![168]

Е. И. Рерих, русский религиозный философ

Чем больше справедливых и добрых слов будет сказано о великой русской женщине [Е. П. Блаватской], тем это сейчас необходимее. Ещё недавно мы опять слышали, что некоторые люди книг не читают и в то же время со злорадством и несправедливостью невежества высказываются о том, чего они не знают и не желают. Печально, что некоторые люди желают бороться, только вовсе не там, где их борьба нужна[169].
Елена Ивановна [Рерих] убеждена, что на Родине будет и Институт имени Е. П. Б[лаватской][170]

Н. К. Рерих, русский художник, путешественник, общественный деятель

Что бы критики ни говорили в адрес мадам Блаватской, или полковника Олкотта, или доктора Безант, их вклад в развитие гуманизма всегда будет оставаться крайне ценным[171].

Махатма Ганди, один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии, философ

Е. П. Блаватская, пожалуй, первая, после долголетнего пребывания в Индии, установила крепкую связь между этими «дикарями» и нашей культурой. Этим было положено начало одного из величайших духовных движений, которое объединяет сегодня [1910] большое число людей в «Теософском Обществе»[172].

В. В. Кандинский, русский живописец, график, один из основоположников абстракционизма

Интересные факты

  • В автобиографической книге «Моя жизнь» Махатма Ганди отмечал, что на его мировоззрение оказали влияние личное общение с членами Теософского общества и чтение трудов Е. П. Блаватской.
К концу второго года пребывания в Англии я познакомился с двумя теософами, которые были братьями и оба холостяками. Они заговорили со мной о «Гите». Они читали «Небесную песнь» в переводе Эдвина Арнолда и предложили мне почитать вместе с ними подлинник. Было стыдно признаться, что я не читал этой божественной поэмы ни на санскрите, ни на гуджарати. Но я вынужден был сказать, что не читал «Гиты» и с удовольствием прочту её вместе с ними… Мы начали читать «Гиту»… Книга показалась мне бесценной. Со временем я еще более укрепился в своем мнении и теперь считаю эту книгу главным источником познания истины… Братья рекомендовали мне прочесть также «Свет Азии» Эдвина Арнолда, которого я до того знал только как автора «Небесной песни». Я прочел эту книгу с еще большим интересом, чем «Бхагаватгиту». Начав читать, я уже не мог оторваться. Они свели меня также в ложу Блаватской и там познакомили с м-м Блаватской… Помнится, по настоянию братьев я прочел «Ключ к теософии» м-м Блаватской. Книга эта вызвала во мне желание читать книги по индуизму. Я не верил больше миссионерам, утверждавшим, что индуизм полон предрассудков [173].
  • Согласно книге публициста и политолога Ксении Мяло, Махатма Ганди говорил, что для него было бы радостью «коснуться края одежд госпожи Блаватской»[174].
  • В 1927 году администрация Панчен-ламы IX Тубден Чокьи Ньима (Tub-ten Chö-gyi Nyima) (1883-1937) помогла Китайскому обществу исследования буддизма в Пекине опубликовать книгу Е. П. Блаватской «Голос Безмолвия». Книга была дополнена посланием самого Панчен-ламы IX, специально для этого им написанным:

Все существа желают освободиться от страданий.
Посему ищите причины страданий и устраняйте их.
На этом пути достигается освобождение от страданий.
Посему побуждайте все существа ступить на этот путь[175].

  • В 1989 году, в ознаменование сотой годовщины выхода в свет книги «Голос Безмолвия» Блаватской, было выпущено юбилейное издание, предисловие для которого написал Далай-лама XIV. В предисловии, озаглавленном «Путь Бодхисаттвы», Далай-лама XIV писал:
Я думаю, что эта книга оказала сильное влияние на многих людей, которые искренне ищут и стремятся приобщиться к мудрости и состраданию Пути Бодхисаттвы. Я от всей души приветствую это юбилейное издание и выражаю надежду, что оно поможет ещё очень и очень многим[176].

Напишите отзыв о статье "Блаватская, Елена Петровна"

Комментарии

  1. А. Н. Сенкевич писал: «Необходимо твёрдо себе уяснить, что махатмы — это эзотерический ключ к жизни и творчеству Блаватской».[14] Также Г. Тиллетт писал, что концепция Учителей, или махатм, представленная Блаватской, «является сплавом западных и восточных идей; по её словам, местонахождение большинства из них было связано с Индией или Тибетом. И она, и полковник Олкотт утверждали, что видели махатм и общались с ними. В западном же оккультизме идея „сверхчеловека“ была связана, в частности, с братствами, основанными Мартинесом де Паскуалли и Луи-Клодом де Сен-Мартеном».[15]
  2. «To form a nucleus of the Universal Brotherhood of Humanity without distinction of race, creed, sex, caste, or color».[18]
  3. «Значительная часть книг досталась бабушке Елене Павловне в наследство от её отца князя Павла Васильевича Долгорукова и деда по матери Адольфа Францевича Бандре дю Плесси».[39]
  4. «В библиотеку входила большая коллекция книг (несколько сотен) по алхимии, магии и другим оккультным наукам. Эти книги составляли обязательный круг чтения мало-мальски образованного русского масона… Можно себе представить, какое это было увлекательное чтение для девочки, свободно и непринуждённо общавшейся с представителями потустороннего мира. Сама Блаватская признавалась, что она перечитала все эти книги с острейшим интересом до пятнадцати лет».[39]
  5. «Согласие Лёли на брак с Блаватским было импульсивным решением».[43]
  6. С. Ю. Витте писал, что семейство Фадеевых узнало из газет, что Блаватская «даёт в Лондоне и Париже концерты на фортепиано».[51]
  7. «Судя по самым ранним её воспоминаниям, она иногда видела около себя своего покровителя. С раннего детства этот образ господствовал в её воображении. Он был всегда одним и тем же, его черты никогда не менялись; настало время, когда она повстречала его в облике живого человека и мгновенно узнала его, словно при нём выросла».[52]
  8. «С этого времени жизнь Блаватской приобрела новый смысл и значение. Если прежде она была в одиночестве, то теперь её брал под опеку человек, достигший высочайшего уровня духовности. И не просто помогал ей, а делал своим доверенным лицом, местоблюстительницей Гималайского братства в так называемом цивилизованном обществе».[54]
  9. А. Н. Сенкевич писал, что индийские путевые очерки, в которых Блаватская «демонстрирует завидную эрудицию и живость ума», имели в России ошеломительный успех: «В определённом смысле её книга — страноведческая энциклопедия, и по сей день не потерявшая своего научного значения. Вместе с тем стремление раскрыть Индию „изнутри“, через людей, с которыми судьба свела Блаватскую, придаёт книге по сравнению с обычными путевыми очерками особенный, совершенно новый характер психологического документа, отражающего многие грани индийского духовного мира, специфику жизни традиционного индийского общества».[80]
  10. «To most Theosophists the existence of the Masters and the contents of their teaching form the very corner-stone of their systematic faith. And ultimately they point to the wisdom and spirituality displayed in the Letters themselves as being sufficient vindication of that faith».[85]
  11. «The originals of the Mahatma letters are deposited in the Manuscripts Department of the British Library in London. A.P. Sinnett had based his books The Occult World (1881) and Esoteric Buddhism (1883) on the letters he had received».[86]
  12. «A. Trevor Barker had published the collection of The Mahatma Letters to A.P. Sinnett in 1923, much to the horror of Theosophists who, as anxious as they were to have access to these documents, considered them too sacred to be made available to the public at large».[87]
  13. С другой стороны, Вл. Соловьёв нисколько не сомневался в реальном существовании тибетских махатм: «Как могла г-жа Блаватская выдумать тибетское братство, или духовный орден келанов, когда о существовании и характере этого братства можно найти положительные и достоверные известия в книге французского миссионера Гюка, бывшего в Тибете в начале сороковых годов, значит за тридцать с лишком лет до основания теософического общества». — Соловьёв Вл. С. [www.runivers.ru/bookreader/book18649/#page/293/mode/1up Рецензия на книгу Е. П. Блаватской «The Key to Theosophy»], 1890.
  14. «Amongst the kinds of unusual experiences noted in the early life of Helena Petrovna von Hahn were phenomena that would appear to largely derive from spontaneous creative and imaginative activities. There are a number of anecdotes and recollections dealing with her story telling, hypersensitivity to objects and environment, conviction that there was a fluidic continuum between the worlds of the living and the dead, and that nature in its entirety was dynamically alive and active. For instance, there are recollections about her picking up stones, fossils, stuffed animals, and creating elaborate spellbinding narratives about their origins, histories, destinies, spanning millennia and successive incarnations. She also was found apparently conducting hypnotic experiments on pigeons during this time, as well as claiming to experience a variety of visions and unusual occurrences».[94]
  15. «She wrote in a letter to a relative: "The last vestige of my psycho-physical weakness is gone, to return no more. I am cleansed and purified of that dreadful attraction to myself of stray spooks and ethereal affinities. I am free, free, thanks to Those whom I now bless at every hour of my life." (Her Guardians in Tibet).
    Madame Jelihowsky writes too:
    "After her extraordinary and protracted illness at Tiflis she seemed to defy and subject the manifestations entirely to her will. In short, it is the firm belief of all that there where a less strong nature would have been surely wrecked in the struggle, her indomitable will found somehow or other the means of subjecting the world of the invisibles – to the denizens of which she had ever refused the name of 'spirits' and souls – to her own control."».[95]
  16. «Eventually, the seemingly spontaneous and random manifestations of psychic energies diminished. Instead, Blavatsky now appeared to be more in control, or, at least, cognizant of, the forces of her own psyche».[96]
  17. «Блаватская не относила себя к спиритам, которых считала слепцами, принуждёнными пользоваться глазами других, чтобы познать недоступные им вещи».[102]
  18. «Разоблачённая Изида» создавалась также необычно: «Иногда же Учитель завладевал её телом и писал её рукой. Спору нет, эта помощь была очень актуальна, поскольку речь идёт о книге объёмом в полмиллиона слов. В таких случаях Олкотт наблюдал поразительные изменения в почерке Блаватской».[104]
  19. Тиллетт описал два случая доставки оккультным способом писем из Тибета: в Лондоне (в доме одного из теософов) и в вагоне идущего поезда.[122]
  20. А. Н. Сенкевич писал, что книга Соловьёва представляла собой «уничижительный памфлет, направленный против Блаватской и надолго определивший неприязненное отношение к ней в России. В этой книге Соловьёв совершенно не верит Блаватской и не понимает, для чего ей понадобилось морочить людям голову… На защиту доброго имени Елены Петровны после её смерти встала сестра, Вера Петровна Желиховская».[133]
  21. В свою очередь, д-р Калнитски писал, что скандальная известность и загадочная привлекательность Блаватской были увековечены её репутацией и усилены её харизматическими манерами.[139]
  22. Л. С. Клейн писал о Блаватской: «Неутомимость и энергия этой женщины изумляют. В ней были заложены качества революционерки»[28].
  23. Калнитски считает, что харизматическая экспансивность Блаватской проявлялась как совокупность таксономических особенностей шамана, проповедника и жрицы.[141]
  24. А. Н. Сенкевич писал о влиянии на Мэсси и Мозеса Блаватской, «околдовавшей их когда-то своей неповторимой харизмой».[143]
  25. Теософский авторитет Блаватской во многом опирался на авторитет Учителей. Как писал А. Н. Сенкевич, «культ махатм был одной из главных провидческих догадок Блаватской».[145]
  26. По данным WorldCat «Голос Безмолвия» публиковался на четырнадцати языках, «Тайная доктрина» — на десяти, «Ключ к теософии» — на восьми, «Разоблачённая Изида» — на семи. // [www.worldcat.org/identities/lccn-n79032225/ WorldCat identities.]
  27. [www.gutenberg.org/files/8578/8578-h/8578-h.htm Перевод Блаватской] продолжает издаваться до сих пор: «7 editions published between 1881 and 2013 in English and held by 998 WorldCat member libraries worldwide». // [www.worldcat.org/identities/lccn-n79032225/ WorldCat identities.]

Примечания

  1. [88.217.241.77/amburger/?id=1047429 Архив Эриха Амбургера, Виртуальная Библиотека Восточная Европа])
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.encyclopedia.com/doc/1E1-Blavatsk.html Blavatsky, Helena Petrovna] // Columbia Encyclopedia (англ.), 6th Edition-Online, 2008;
  3. 1 2 3 4 5 [terme.ru/dictionary/184/word/blavatskaja-elena-petrovna Блаватская Елена Петровна] / Философский энциклопедический словарь / Ред.-сост. Е. Ф. Губский и др. — М.: Инфра-М, 2003. — 576 с. — (Б-ка словарей «ИНФРА‑М»);
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Жуковская Н. Л. [terme.ru/dictionary/638/word/blavatskaja-elena-petrovna Блаватская, Елена Петровна] // Жуковская Н. Л., Корнев В. И. Буддизм как культурно-исторический феномен. — М., 1977.
  5. 1 2 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=FB0615F7355F147B93CBA9178CD85F4C8784F9 Court notes (Naturalization of Blavatsky)] // New York Times, 9 July 1878.
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [www.britannica.com/print/topic/69144 Blavatsky, Helena] // Encyclopædia Britannica 2007 Ultimate Reference Suite. Chicago: Encyclopædia Britannica, 2008.
  7. 1 2 3 4 [terme.ru/dictionary/198/word/blavatskaja-elena-petrovna Блаватская Елена Петровна] / Русская философия: словарь // Под общ. ред. М. А. Маслина / В. В. Сапов. — М.: Республика, 1995.
  8. 1 2 [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_slovar.htm Блаватская Елена Петровна] / Краткий философский словарь / А. П. Алексеев, Г. Г. Васильев и др.; Под ред. А. П. Алексеева. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2004. — С. 34-35. — 496 с. (Словарь подготовлен коллективом кафедры философии гуманитарных факультетов Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова);
  9. [svitk.ru/004_book_book/15b/3353_kratkaya_filosofskaya_enciklopediya.php#_Toc92804775 Блаватская Елена Петровна] / Краткая философская энциклопедия. — М.: Издательская группа «Прогресс» — «Энциклопедия», 1994. — 576 с. ISBN 5-01-004135-9 ([web.archive.org/web/20140223130834/yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_kfe.html копия])
  10. 1 2 3 4 [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Mapelm/55.php История русской философской мысли] // История философии: Учеб. пособие для вузов / А. Н. Волкова, B.C. Горнев, Р. Н. Данильченко и др.; Под ред. В. М. Мапелъман и Е. М. Пенькова. — М.: «Издательство ПРИОР», 1997. — С. 294 — 464 с. ISBN 5-7990-0028-5 (Учебник рекомендован Научно-методическим Советом по философии Министерства образования Российской Федерации к изданию в качестве учебного пособия)
  11. 1 2 3 Трефилов В. А.[uk] [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Jablok/_25.php Теософия] // Глава XVII Надконфессиональная синкретическая религиозная философия Основы религиоведения. Учебник / Ю. Ф. Борунков, И. Н. Яблоков, М. П. Новиков и др.; Под ред. И. Н. Яблокова (Заведующий кафедрой религиоведения МГУ). — М.: Высшая школа, 1994. — С. 234 — 368 с. ISBN 5-06-002849-6 Учебник издан в рамках Федеральной целевой программы книгоиздания России и рекомендован Государственным комитетом Российской Федерации по высшему образованию;
    • Brockhaus Enzyklopädie. 21. Aufl. in 30 Bde., 2006. — Bd.4, S.235;
  12. Блаватская Елена Петровна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  13. Сенкевич, 2012, с. 435.
  14. Tillett, 1986, p. 966.
  15. 1 2 3 4 [terme.ru/dictionary/521/word/blavatskaja-elena-petrovna Блаватская, Елена Петровна] // Атеистический словарь / Абдусамедов А. И., Алейник Р. М., Алиева Б. А. и др.; Под общ. ред. М. П. Новикова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Политиздат, 1985. — С. 59
  16. 1 2 [terme.ru/dictionary/705/word/blavatskaja-elena-petrovna Блаватская, Елена Петровна] // Элиаде М., Кулио И.. Словарь религий, обрядов и верований. / При участии Г. С. Винер, М.: «Рудомино», СПб.: «Университетская книга», 1997 г.
  17. Kuhn, 1992, p. 112.
  18. s:Елена Петровна Блаватская#Энциклопедия Брокхаус Brockhaus Enzyklopädie. 21. Aufl. in 30 Bde., 2006. — Bd.4, S.745; Е. Ф. Писарева. [www.magister.msk.ru/library/blavatsk/about/pisae001.htm Елена Петровна Блаватская (Биографический очерк)]; аналогичные сведения содержатся в биографиях Блаватской, размещаемых на сайтах теософских обществ: [www.theosophical.ca/HPB%20Light%20Bringer.htm ] (недоступная ссылка с 10-05-2013 (3976 дней)) и сайте библиотеки Гарвардского университета [www.hds.harvard.edu/library/bms/bms00034.html].
  19. Сенкевич, 2012, с. 68.
  20. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [www.blavatskyarchives.com/fodor.htm Mme. Helene Petrovna Blavatsky (1831-91), Founder of Theosophy], by Nandor Fodor. — First published in Encyclopaedia of Psychic Science, 1934, pp. 31-32.
  21. [www.penza-trv.ru/go/region/dolgorukiypv Долгорукий (Долгоруков) Павел Васильевич] // «Пензенская энциклопедия» / Гл. ред. К. Д. Вишневский. — Пенза: Министерство культуры Пензенской области, М.: Большая Российская энциклопедия (размещено на сайте телеканала «Россия. Пенза»)
  22. Фадеев. Ч.II. С.219
  23. [zahav.elementy.ru/lib/430585 Первая дама естественной истории] (О Елене Павловне Фадеевой и её семье) / Ольга Александровна Валькова, кандидат исторических наук, Институт истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН
  24. [www.museum.dp.ua/ua/science/results/masters/regionmasters/589-epfadeeva.html Учёный-природовед, коллекционер, педагог Елена Павловна Фадеева] / Сайт Днепропетровского исторического музея
  25. Фадеев A. M. Воспоминания. 1790—1867. Одесса, 1897. С. 8.
  26. [slovari.yandex.ru/dict/rges/article/rg1/rg1-1753.htm?text=фадеев%20 Ган Елена Андреевна](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2845 дней)) // Российский гуманитарный энциклопедический словарь
  27. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Клейн Л. С. [www.ras.ru/FStorage/Download.aspx?id=aea635ee-678f-45ea-874b-8967e8dbf846 Рациональный взгляд на успехи мистики] // Бюллетень «В защиту науки». — № 10. — С. 3-6
  28. [www.hrono.ru/biograf/m_chern.html Предание про крест Михаила Черниговского] / Сайт «Хронос»
  29. Е. В. Аливанцева, директор Музейного центра Е. П. Блаватской и её семьи. «Елена Ган и Елена Блаватская. Неизвестный парный портрет» // «Культура и время» Общественно-научный и художественный журнал № 2 (20) — 2006 г. Международный Центр-Музей имени Н. К. Рериха
  30. ЦГИА, послужной список генерал-майора Алексея Феодорова сына Гана
  31. [88.217.241.77/amburger/] Erik-Amburger-Datenbank
  32. Сенкевич, 2012, с. 34.
  33. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 Пушкарева Н. Л. [www.krugosvet.ru/print/32019 Блаватская, Елена Петровна] // Кругосвет
  34. Фадеев. Ч.I. C. 129
  35. Желиховская. Как я была маленькой. Гл.1. С.4
  36. Сенкевич, 2012, с. 52.
  37. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 50-51.
  38. 1 2 Сенкевич, 2012, с. 116.
  39. Е. Ф. Писарева. [www.magister.msk.ru/library/blavatsk/about/pisae001.htm Елена Петровна Блаватская (Биографический очерк)]
  40. [books.google.ru/books?id=ntbRxa5k6CkC&hl=en Helena Petrovna Blavatsky] / Ed. by Nicholas Goodrick-Clarke. — North Atlantic Books, 2004. — P. 3. — ISBN 1-55643-457-X; Richard-Nafarre N. Helena P. Blavatsky. P. 66; Johnson P. [books.google.ru/books?id=bMVrr1XaADwC&hl=en The Masters Revealed: Madame Blavatsky and the Myth of the Great White Lodge.] — Albany, New York: State University of New York Press, 1994. — P. 23; Нэф М. [www.theosophy.ru/lib/biogrhpb.htm Личные мемуары Е. П. Блаватской].
  41. Фадеев. Ч. II. C.77-79; Желиховская. Моё отрочество. Ч. II. Гл. XIV. С. 274
  42. Сенкевич, 2012, с. 124.
  43. Сенкевич, 2012, с. 126.
  44. «Брак был и оставался фиктивным». — Пушкарёва Н. Л. Блаватская, Елена Петровна. // Энциклопедия "Кругосвет".
  45. Сенкевич, 2012, с. 164.
  46. [books.google.ru/books?id=ntbRxa5k6CkC&hl=en Helena Petrovna Blavatsky] / Ed. by Nicholas Goodrick-Clarke. — North Atlantic Books, 2004. — P. 3. — ISBN 1-55643-457-X.
  47. Сенкевич, 2012, с. 156.
  48. Дондуков-Корсаков А. М. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1840-1860/Dondukov_Korsakov/text12.htm Часть II. Глава VII. Зима 1845-46 года] // Мои воспоминания 1845-1846 гг. Князя Дондукова-Корсакова.— Старина и новизна, 1908.— Книга 6. (сетевая версия)
  49. Крэнстон С., Уильям К. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 66
  50. Сенкевич, 2012, с. 177.
  51. Kuhn, 1992, p. 47.
  52. Kalnitsky, 2003, p. 197.
  53. Сенкевич, 2012, с. 163.
  54. Johnson P. (англ.) In Search of the Masters: Behind the Occult Myth. — South Boston, Virginia: Author, 1990. — Pp. 12—15; Johnson P. (англ.) [books.google.ru/books?id=bMVrr1XaADwC&hl=en The Masters Revealed: Madame Blavatsky and the Myth of the Great White Lodge.] — Albany, New York: State University of New York Press, 1994. — Pp. 19—22; [books.google.ru/books?id=ntbRxa5k6CkC&hl=en Helena Petrovna Blavatsky] / Ed. by Nicholas Goodrick-Clarke. — North Atlantic Books, 2004. — P. 3. — ISBN 1-55643-457-X.
  55. Сенкевич, 2012, с. 165.
  56. 1 2 3 В. П. Желиховская. [www.centre.smr.ru/win/books/radda_bay.htm «Радда-Бай (правда о Блаватской)»]
  57. Блаватская Е. П. [www.magister.msk.ru/library/blavatsk/india/blavinds.htm Из пещер и дебрей Индостана]. [Письмо] XXI
  58. Kuhn, 1992, p. 52.
  59. Kuhn, 1992, p. 67.
  60. Крэнстон, Сильвия. Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е изд., доп. — Рига-Москва, 1999. — С.104
  61. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С.109
  62. H.P.B.'s «Scrapbooks» («Альбомы» Е. П. Б.) 8, т. ХХ, с.190 / Цит. по: Мэри К. Нэф [www.theosophy.ru/lib/biogrhpb.htm «Личные мемуары Блаватской»]
  63. [www.theosociety.org/pasadena/path/v10n10p297_letters-of-hp-blavatsky.htm Letters of H.P.B. to Dr. Hartmann.] I. P. 297—299
  64. Желиховская В. П. Е. П. Блаватская. IX. C. 289—290
  65. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С.113
  66. The Tibetan Book of the Dead. Transl. by Lama Kazi Dawa Samdup. Ed. by M.Y. Evans-Wentz, Oxford, 1927. — p.7 / Цит. по: Мэри К. Нэф. [www.theosophy.ru/lib/biogrhpb.htm «Личные мемуары Блаватской»]
  67. «The Lama Kazi Dawa Samdup was not only knowledgeable of the Secret Doctrine, like Evans-Wentz, but in a position to confirm the genuineness of some of HPB's statements regarding esoteric Tibetan teachings». Sanat, Aryel Transformation: Vital essence of HPB's Secret Doctrine. [www.teosofia.com/transformation2-SD.html Part 2.] — Note 24.
  68. H. P. Blavatsky // Encyclopedia of Buddhism / Ed. by Malalasekera G. P. — Vol. 3. Colombo, 1971
  69. Suzuki D. Т. The Field of Zen. L.: Buddhist Society, 1969. C. xiii.
  70. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С.133
  71. H. P. B. [www.theosophy.org/Blavatsky/Letters%20of%20H.%20P.%20Blavatsky%20to%20A.%20P.%20Sinnett/Letters%20of%20HPB.htm The letters of H. P. Blavatsky to A. P. Sinnett]. P. 153, 215
  72. Boris de Zirkoff. H. P. Blavatsky. C. xlix
  73. Boris de Zirkoff. H. P. Blavatsky. C.xlix-1
  74. Витте С. Ю. 1849—1894: Детство. Царствования Александра II и Александра III, глава 1 // [az.lib.ru/w/witte_s_j/text_0010.shtml Воспоминания]. — М.: Соцэкгиз, 1960. — Т. 1. — С. 10-11. — 75 000 экз.
  75. Сенкевич, 2012, с. 227.
  76. Сенкевич, 2012, с. 260.
  77. Kuhn, 1992, p. 58.
  78. Сенкевич, 2012, с. 261.
  79. Сенкевич, 2012, с. 423.
  80. 1 2 3 [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/1556 Блаватская, Елена Петровна] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
  81. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская… / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С.80, 644.
  82. «In Caves and Jungles HPB describes, under the name Gulab-Singh, a figure who corresponds in most details to her descriptions elsewhere of Mahatma Morya». — Johnson, K. P. The Masters Revealed: Madame Blavatsky and the Myth of the Great White Lodge. — P. 121.
  83. Аякова Ж. А. [elibrary.ru/item.asp?id=22697713 Об «американизации» буддизма] // Вестник Бурятского государственного университета. 2014. Т. 14. № 1. С. 120.
  84. Kuhn, 1992, ch. 6.
  85. Tillett, 1986, p. 1056.
  86. Tillett, 1986, p. 806.
  87. Фаликов Б. З. Культы и культура: от Елены Блаватской до Рона Хаббарда. — М.: РГГУ, 2007. ISBN 978-5-7281-0990-7
  88. Сенкевич, 2012, с. 303.
  89. 1 2 Цит. по: Фаликов Б. З. Культы и культура: от Елены Блаватской до Рона Хаббарда. — М.: РГГУ, 2007.
  90. 1 2 Митюгова, 2010.
  91. Соловьёв В. С. [www.rodon.org/svs/_otb.htm О «теософии» Е. П. Блаватской (фрагменты)]
  92. Сенкевич, 2012, с. 462.
  93. Kalnitsky, 2003, p. 187.
  94. Kuhn, 1992, p. 70.
  95. Kalnitsky, 2003, p. 193.
  96. [www.vslovar.ru/6487.html Блаватская, Елена Петровна] // Большой энциклопедический словарь. 1998.
  97. Kuhn, 1992, p. 66.
  98. «Каюсь в том, что три четверти времени духи… отвечали моими собственными — для успеха планов моих — словами и соображениями. Редко, очень редко мне не удавалось посредством этой ловушки узнавать от людей… их надежды, планы и тайны»; Цит. по: [slovari.yandex.ru/dict/rges/article/rg1/rg1-0917.htm?text=Блаватская&encid=rges&encid=rges Блаватская, Ел. Петр.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2845 дней)) // Российский гуманитарный энциклопедический словарь.
  99. Витте С. Ю. 1849—1894: Детство. Царствования Александра II и Александра III, глава 1 // [az.lib.ru/w/witte_s_j/text_0010.shtml Воспоминания]. — М.: Соцэкгиз, 1960. — Т. 1. — С. 8. — 75 000 экз.
  100. В. П. Желиховская. «Необъяснимое или необъяснённое». III, С.41.
  101. Сенкевич, 2012, с. 321.
  102. Сенкевич, 2012, с. 427.
  103. Вашингтон, 1998, Вести из ниоткуда.
  104. Kalnitsky, 2003, p. 180.
  105. 1 2 3 С. Крэнстон, «Елена Петровна Блаватская», c. 92-94.
  106. Kuhn, 1992, p. 55.
  107. * Guenon R. [books.google.ru/books?id=YTYQSQI-O9gC&hl=en Theosophy: History of a Pseudo-religion.] Sophia Perennis, 2003. — P. 11. ISBN 0-900588-79-9.
  108. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 165. — ISBN 5-7738-0017-9
  109. Olcott H.S. Old Diary Leaves. 1 (1-е изд.), 10-2, 17, 321-2. См также: Blavatsky. Mr. A.Lillie’s Delusions. C. 271; Olcott. People from the Other World. C. 454-5, 472-3.
  110. Цит. по: Соловьёв Вс. С. Современная жрица Изиды. — М., 1994. — C. 71—272; [www.magister.msk.ru/library/blavatsk/about/pisae001.htm Е. Ф. Писарева. Елена Петровна Блаватская (Биографический очерк)] Аналогичные сведения содержатся в биографиях Блаватской, размещаемых на сайтах теософских обществ: [www.theosophical.ca/HPB%20Light%20Bringer.htm ] (недоступная ссылка с 10-05-2013 (3976 дней)) и сайте библиотеки Гарвардского университета [www.hds.harvard.edu/library/bms/bms00034.html].
  111. «Я решилась посвятить себя делу спиритизма с точки зрения An. Jack. Davis’a и Allan Kardec’a (хотя реинкарнации не верю в том смысле, как верят ей французские спириты) и хотя я постоянно защищаю действительные феномены как у Эдди, никто не нападает свирепее меня на плутни медиумов, легковерие некоторых спиритов, и поэтому-то я и возымела мысль начать серьёзное дело»; Цит. по: Соловьёв Вс. С. Современная жрица Изиды. — М., 1994. — C. 285.
  112. Farquhar, John Nicol [books.google.ru/books?id=tfNOa-mUjUUC&pg=PA220&lpg=PA220&dq=blavatsky+%22John+King%22&source=web&ots=wIIJjrMZ4n&sig=DCrFNIWLJz_jnL4AwnNUEhIrRjk&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result Modern Religious Movements in India.] — P. 220. Kessinger Publishing (англ.), 2003. ISBN 0-7661-4213-2.
  113. [www.found-helenaroerich.ru/heritage/about_mediumism Е. И. Рерих о вреде медиумизма] / Сайт Благотворительного Фонда имени Е. И. Рерих
  114. «The second volume of The Secret Doctrine featured an evolutionary myth about our planet’s seven „root-races“, five of which had already made their successive debuts. Humanity, Blavatsky revealed, had declined to a spiritual nadir with race number four but was now on the rise again, as our own fifth root-race worked its way toward superior incarnations that would eventually produce the god-men of root-race seven»: Crews F. C. (англ.) [www.alpheus.org/html/reviews/theosophy/Crews2.htm The Consolation of Theosophy II] // The New York Review of Books. Vol. 43, No. 15 (October 3, 1996)
  115. Emily B. Sellon, Renee Weber (Ph.D.) 11 Theosophy and The Theosophical Society // [www.questia.com/read/76806136?title=Modern%20Esoteric%20Spirituality/76806472 Modern esoteric spirituality]. Edited by Antoine Faivre and Jacob Needleman. — The Crossroad Publishing Company, New York, 1992. ISBN 0-8245-1145-X; 0-8245-1444-0 (pbk.) С.324-25
  116. «…her racial doctrine clearly entailed belief in superior and inferior races…»: Spielvogel J. (англ.), Redles D. [motlc.wiesenthal.com/site/pp.asp?c=gvKVLcMVIuG&b=395043 Hitler’s Racial Ideology: Content and Occult Sources]. — The Simon Wiesenthal Center, 1997
  117. Herrick J. A. (англ.) [books.google.ru/books?id=KzbobUhvpf4C&pg=PA216 The Making of the New Spirituality.] InterVarsity Press, 2004. — P. 217. ISBN 0-8308-3279-3.
  118. [www.newacropol.ru/pub/Perls/Library/Antropogenez1.zip Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Том 2. Часть 1. Антропогенез.]
  119. 1 2 Blavatsky H. P. [www.theosociety.org/pasadena/sd/sd2-1-10.htm The Secret Doctrine]. Vol. 2. P. 196.
  120. Herrick J. A. (англ.) [books.google.ru/books?id=KzbobUhvpf4C&pg=PA217 The Making of the New Spirituality.] InterVarsity Press, 2004. — P. 216. ISBN 0-8308-3279-3.
  121. Tillett, 1986, pp. 138, 142.
  122. [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/1556 Блаватская, Елена Петровна] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918. .
  123. Johnson, K. P. (англ.) [books.google.com/books?id=bMVrr1XaADwC&pg=PA2&lpg=PA3&dq=Madame+Blavatsky+1986 The Masters Revealed: Madam Blavatsky and the Myth of the Great White Lodge.] — SUNY Press. — P. 2. ISBN 0-7914-2063-9.
  124. 1 2 3 4 [slovari.yandex.ru/dict/rges/intro1.htm Блаватская Ел. Петр.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2845 дней)) // Российский гуманитарный энциклопедический словарь.
  125. Harrison, Vernon. J'Accuse: An Examination of the Hodgson Report of 1885. // Journal of the Society for Psychical Research. London, April 1986, pp. 286-310.
  126. «The Hodgson Report is not a scientific study… It is flawed and untrustworthy; and Hodgson’s observations and conclusions need to be taken with a considerable portion of salt» — см. более позднюю редакцию исследования Харрисона, опубликованную издательством Theosophical University Press; Harrison, V. [www.theosociety.org/pasadena/hpb-spr/hpbspr-h.htm H. P. Blavatsky and the SPR.] 1997. ISBN 1-55700-119-7.
  127. См. также: Харрисон, Вернон [www.e-reading.ws/chapter.php/1023292/39/Blavatskaya_-_Eliksir_zhizni.html Показание под присягой.] // Е. П. Блаватская и ОПИ, 1997.
  128. 1 2 [www.blavatsky.net/index.php/9-theosophy/history/382-spr-press-release Press Release of Society for Psychical Research (1986).]
  129. Johnson, K. P. (англ.) [books.google.com/books?id=bMVrr1XaADwC&pg=PA3&dq=Madame+Blavatsky+1986 The Masters Revealed: Madam Blavatsky and the Myth of the Great White Lodge.] — SUNY Press. — P. 3. ISBN 0-7914-2063-9.
  130. Coleman, W. E. [www.blavatskyarchives.com/colemansources1895.htm The Sources of Madame Blavatsky’s Writings] // V. S. Solovyoff. A Modern Priestess of Isis. London: Longmans, Green, and Co., 1895. Appendix C. — P. 353—366.
  131. Сенкевич, 2012, с. 305.
  132. Сенкевич, 2012, с. 430.
  133. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Часть VI. Горизонты открываются на Запад. Глава 2. «Яго теософии» // Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 354. — ISBN 5-7738-0017-9
  134. Соловьев Вс. С.. Современная жрица Изиды. Мое знакомство с Е. П. Блаватской и «теософским обществом». — М.: Республика, 1994. — С.209-210
  135. Отклик В. П. Буренина в газете «Новое время» от 30 декабря 1892 года на статьи Вс. Соловьева в «Русском вестнике» // Цит. по: Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Часть VI. Горизонты открываются на Запад. Глава 2. «Яго теософии» // Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 357—358. — ISBN 5-7738-0017-9
  136. Успенский П. Д. Четвёртое измерение. Пг.: Издание М. В. Пирожкова, 1918. Гл. XIV. — С. 89-90, 94-95
  137. Сенкевич, 2012, с. 232.
  138. Kalnitsky, 2003, p. 334.
  139. Kalnitsky, 2003, p. 331.
  140. Kalnitsky, 2003, p. 398.
  141. Kalnitsky, 2003, p. 178.
  142. Сенкевич, 2012, с. 403.
  143. Kalnitsky, 2003, p. 175.
  144. Сенкевич, 2012, с. 285.
  145. Kalnitsky, 2003, p. 384.
  146. Родюков А.Ф. [dvo.sut.ru/libr/filosofi/i197rodu/14.htm Религиоведение. Тема 14. Надконфессиональная синкретическая религиозная философия]. СПб ГУТ им. М.А. Бонч-Бруевича // dvo.sut.ru. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/65AXgGkXj Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
  147. Algeo J. Theosophical Society // Encyclopedia of religion / Lindsay Jones, editor in chief.— 2nd ed., 2005. — P. 9142
  148. Саввин, 1999, Прежде всего это относится к биографии видных идеологов оккультизма и сатанизма Е. Блаватской, А. Кроули, А. ЛаВея, С. Мазерса и иных, с. 6.
  149. Уланов М. С. Буддизм в социокультурном пространстве России. — Ростов-на-Дону: 2010. — С. 34
  150. 1 2 Бычихина Л. В. [www.ras.ru/publishing/rasherald/rasherald_articleslist.aspx?magazineid=5f91d31e-2035-4674-a4a8-38035cbec6aa Теософия как мировоззренческая позиция] // «Вестник Российской академии наук», 1992. — № 6. ([webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:9oT-VYHIFkQJ:www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id%3Dd42bffa4-0e7f-46af-bdf6-1b508725c1c7+Блаватская+site:www.ras.ru&hl=ru&ct=clnk&cd=1 копия])
  151. Энциклопедический словарь.- М.: Большая советская энциклопедия, 1953.
  152. [www.eunnet.net/sofia/08-2005/text/0802.html Религиозно-философское направление космизма: Россия и Америка] // «София: Рукописный журнал Общества ревнителей русской философии» (Философский факультет Уральского государственного Университета) Выпуск 8, 2005 г. (О параллелях в творчестве Н. Ф. Фёдорова и Е. П. Блаватской)
  153. Яснополянские записки Д. П. Маковицкого. — М., 1981. Кн. 2. — С. 277.
  154. Толстой Л. Н. ПСС. Т. 80. 1955. — С. 66.
  155. Толстой Л. Н. ПСС. Т. 80. 1955. — С. 67.
  156. 1 2 3 Ласько В. А. Книги с полки яснополянской библиотеки: Л. Н. Толстой и Е. П. Блаватская // Культура и время. — 2004. — № 3/4. — С. 232—243.
  157. Толстой Л. Н. ПСС. Т. 40. 1956. — С. 95.
  158. Толстой Л. Н. ПСС. Т. 54. 1935. — С. 155.
  159. Шлёцер Б. Ф. Скрябин. Т.1. Берлин, 1923. — С.27.
  160. Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Скрябине.— М.: Классика-XXI, 2000 (репринт).— С. 63, 173, 241
  161. Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Скрябине. — М., 1925. — С. 82.
  162. Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Скрябине.— М.: Классика-XXI, 2000 (репринт). — С. 176
  163. Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Скрябине.— М., 1925. — С. 261.
  164. 1 2 Шлёцер Б. Ф. Скрябин. Т.1. Берлин, 1923.— С.20-21.
  165. Крэнстон, Сильвия при участии Уильям, Кэри. Часть VII. Сто лет спустя. Глава 11. Пророк в своем отечестве // [www.theosophy.ru/lib/wl-the11.htm Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения] / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 622. — ISBN 5-7738-0017-9.
  166. Елена Ивановна Рерих. Письма. Том IV (1936 г.). — М.: Международный Центр Рерихов, 2002, С. 248 ISBN 5-86988-074-2
  167. Из письма Е. И. Рерих к В. А. Дукшта-Дукшинской от 08.09.1934 / Рерих Е. И. Письма. Т. 2. 1934. — М.: Международный Центр Рерихов. — С. 335
  168. Из письма Н. К. Рериха Е. Ф. Писаревой 17 августа 1937 г. / Цит по: Огненная посланница Белого Братства. Е. И. и Н. К. Рерихи о Е. П. Блаватской. Предисловие Т. О. Книжник // Журнал «Культура и время», № 2, 2006. — С. 45
  169. Из письма Н. К. Рериха Е. Ф. Писаревой, 1 октября 1937 г. / Цит по: Огненная посланница Белого Братства. Е. И. и Н. К. Рерихи о Е. П. Блаватской. Предисловие Т. О. Книжник // Журнал «Культура и время», № 2, 2006. — С. 45
  170. Махатма Ганди. Моя Вера. — Йога Экс-Пресс, 2009. — С. 25 ISBN 978-5-903084-22-7
  171. Кандинский В. В. [www.graphic.org.ru/kandinskij.html#2 «О духовном в искусстве»]
  172. Махатма Ганди. Моя жизнь. — М.: Гл. ред. восточной литературы изд-ва «Наука», 1969
  173. Мяло К. [www.vav.ru/mkg/zv/f-4.html Звезда волхвов, или Христос в Гималаях.] — М.: Беловодье, 1999
  174. Blavatsky, Helena The Voice of the Silence, ed. Alice Cleather and Basil Crump. Peking: Chinese Buddhist Research Society. 1927, — p. 113.
  175. «I believe that this book has strongly influenced many sincere seekers and aspirants to the wisdom and compassion of the Bodhisattva Path. I very much welcome this Centenary Edition and hope that it will benefit many more». Blavatsky Helena The Voice of the Silence. Centenary edition. Santa Barbara: Concord Grove Press, 1989. — Foreword by the XIVth Dalai Lama
  176. Овчинников В. [www.yro.narod.ru/bibliotheca/Blavatskaja_ovch.htm Соотечественник Блаватской] // «Российская газета», 01.03.2003.
  177. [www.lomonosov.org/news_roerich339.html Ответ на запрос от 26 марта 2007 года] (недоступная ссылка с 10-05-2013 (3976 дней)).
  178. [unesdoc.unesco.org/images/0008/000844/084401EB.pdf UNESCO Anniversaries of Great Personalities and Historic Events 1990—1991.]
  179. Крэнстон С., Уильям К. Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / Пер. на русский. — 2-е издание, доп. — Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999. — С. 13-14

Библиография

Основные сочинения

  • [www.magister.msk.ru/library/blavatsk/india/blavinds.htm «Из пещер и дебрей Индостана»]
  • «Разоблачённая Изида» (1877) ([www.spsl.nsc.ru/~m1-way/izida/ogl_vved1.htm Том 1. Наука]; [www.spsl.nsc.ru/~m1-way/izida_2/ogl2.htm Том 2. Теология])
  • «Загадочные племена на голубых горах», (1883)
  • «Тайная доктрина» («The Secret Doctrine», 1888—1897)
  • «Беседы с Блаватской» — стенографическая запись ответов Блаватской на вопросы учеников (1889).
  • «Голос безмолвия» (Голос тишины) (1889)
  • [www.theosophy.ru/lib/key-theo.htm «Ключ к теософии»] (1889)
  • «Теософский словарь» — посмертное издание (1892)
  • Блаватская Е. П. [www.roerich.com/zip3/epb_friends.zip «Письма друзьям и сотрудникам»]. Сборник. Перев. с англ. — М., 2002. — 784 с ISBN 5-93975-062-1
  • Блаватская Е. П. [otkroveniya.at.ua/Blavatskaya/prakticheskij_okkultizm.doc «Практический оккультизм»]
  • Блаватская Е. П. [www.theosophy.ru/lib/hpbsolov.htm Нео-буддизм]. Ответ Е. П. Блаватской на критику Вл. С. Соловьева книги «Ключ к Теософии»

Дискуссия об учении Блаватской

Научные публикации

  • [www.eunnet.net/sofia/08-2005/text/0802.html Религиозно-философское направление космизма: Россия и Америка] // «София: Рукописный журнал Общества ревнителей русской философии» (Философский факультет Уральского государственного Университета) Выпуск 8, 2005 г. (О параллелях в творчестве Н. Ф. Фёдорова и Е. П. Блаватской)
  • [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_konfer.htm Елена Петровна Блаватская — 175 лет со дня рождения] «Вестник Российского философского общества», № 4 (40), 2006
  • Куляница Д. С. Теософия Е. П. Блаватской и русская литература и искусство (конец XIX – середина ХХ века) // Современное миропонимание: материалы ежегодной научно-практической конференции «Е. П. Блаватская и современность», 8 мая 2013 г., г. Днепропетровск. – Днепропетровск: Национальный горный университет, 2013. – С. 15–33.
  • Кэрролл Р. Т. [skepdic.ru/teosofiya/ Блаватская, Елена Петровна] // Энциклопедия заблуждений: собрание невероятных фактов, удивительных открытий и опасных поверий. — М.: Издательский дом «Вильямс», 2005. — 672 с. — ISBN 5-8459-0830-2, ISBN 0-471-27242-6.
  • Трефилов В. А.[uk] [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Jablok/_25.php Теософия] // Основы религиоведения. Учебник / Ю. Ф. Борунков, И. Н. Яблоков, М. П. Новиков и др.; Под ред. И. Н. Яблокова. — М.: Высшая школа, 1994. — 368 с. ISBN 5-06-002849-6 (Учебник издан в рамках Федеральной целевой программы книгоиздания России и рекомендован Государственным комитетом Российской Федерации по высшему образованию)
  • Корочкин Л. И. (член-корреспондент РАН, зав. лаб. нейрогенетики и генетики развития Ин-та биологии гена РАН и лаб. молекулярной биологии Ин-та биологии развития РАН.). [www.humanism.al.ru/ru/articles.phtml?num=000091 О роли науки и роли религии в формировании мировоззренческой парадигмы. Экскурс в биологию.] // Сайт «Светский гуманист» Российского гуманистического общества. Статья содержит критику биологических аспектов учения Блаватской и её современных последователей.
  • Пазилова В.П., Маслов А.А., Василенко О.С. [www.roerich-museum.ru/sbt1/sbt1gl4_4.htm Обращение секции философии и религиоведения общества «Знание» России к разработчикам законопроекта РФ «О свободе совести и религиозных организациях» и участникам парламентских слушаний] // Свобода совести и права человека : Материалы парламентских слушаний. Аналитический вестник №13. Специальный выпуск.. — М., Гуманитарий, 1995. — С. 147.
  • [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Mapelm/55.php История русской философской мысли] // История философии: Учеб. пособие для вузов / А. Н. Волкова, B.C. Горнев, Р. Н. Данильченко и др.; Под ред. В. М. Мапелъман и Е. М. Пенькова. — М.: «Издательство ПРИОР», 1997. — 464 с. ISBN 5-7990-0028-5 (Учебник рекомендован Научно-методическим Советом по философии Министерства образования Российской Федерации к изданию в качестве учебного пособия)
  • Саввин А. В. [www.dissercat.com/content/sovremennyi-satanizmideinye-istoki-doktrina-praktika Современный сатанизм: идейные истоки, доктрина, практика] / дис. … кандидата философских наук: 09.00.06.. — М.: РАГС, 1999. — 152 с.
  • Фаликов Б. З. Культы и культура: от Елены Блаватской до Рона Хаббарда. — М.: РГГУ, 2007. — С. 19-51. ISBN 978-5-7281-0990-7
  • «175 лет со дня рождения Е. П. Блаватской. Материалы Международной научно-общественной конференции» — Санкт-Петербургское отделение Международного Центра Рерихов, Санкт-Петербург, 2006 г. — 180 с. Издание сборника осуществлено при поддержке Петербургского отделения Международной Лиги защиты культуры
  • Шабанова Ю. А. (доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии Национального горного университета (г. Днепропетровск, Украина). Творчество Е. П. Блаватской: основания синтеза науки, религии, философии // К истокам космического мышления. Приднепровье в общемировой сокровищнице культурно-исторического наследия планеты: Материалы круглого стола. — Днепропетровск, 2009. — С. 23-32.
  • Шабанова Ю. А. Развитие идей космизма в творчестве Е. П. Блаватской // Идеи космизма в философии, науке и искусстве. История и современность. Материалы международной научно-общественной конференции. 2009 — СПб.: Санкт-Петербургское отделение Международного центра Рерихов, 2009 г. — С. 31-35
  • Пригунов А. С. (доктор технических наук) Квантовая концепция передачи знаний от Космического Разума Человечеству // К истокам космического мышления. Приднепровье в общемировой сокровищнице культурно-исторического наследия планеты: Материалы круглого стола. — Днепропетровск, 2009. — С. 52-62.
  • Блаватская Елена Петровна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Е.П.Блаватская // [lexikon.meyers.de/wissen/Helena+Blavatsky+%28Personen%29 Энциклопедический лексикон Майера. Online-Version  (нем.)] = Meyers Konversationslexikon. — Библиографический ин-т Хильдбургхаузен.
  • Блаватская Елена Петровна // Краткая философская энциклопедия. — М., Издательская группа «Прогресс» — «Энциклопедия», 1994. — 576 с.
  • Блаватская Елена Петровна // [terme.ru/dictionary/198/word/%C1%CB%C0%C2%C0%D2%D1%CA%C0%DF+%C5%EB%E5%ED%E0+%CF%E5%F2%F0%EE%E2%ED%E0 Русская философия: словарь] / Под общ. ред. М. А. Маслина / В. В. Сапов. — М.: Республика, 1995. — 655 с. с. — ISBN 5-250-02336-3.
  • Венгерова З. А., Соловьёв В. С. [www.runivers.ru/bookreader/book16782/#page/331/mode/1up Блаватская Елена Петровна] // Критико-биографический словарь русских писателей и учёных. — СПб.: Семёновская Типо-литография, 1892. — Т. 3. — С. 301—319. — 496 с.
  • Лобач В.В. (директор издательства « Звезды Гор»; член Совета республиканской общественной организации «Белорусский фонд Рерихов»). Блаватская Елена Петровна // [www.slovopedia.com/6/193/770228.html Новейший философский словарь] / Грицанов А. А.. — Минск: В. М. Скакун, 1999 г. — 896 с. — 10 000 экз.
  • Митюгова Е. Л. [iph.ras.ru/elib/0418.html Блаватская, Елена Петровна] // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Степин. — М.: Мысль, 2000—2001. — ISBN 5-244-00961-3.
  • Блаватская Елена Петровна // Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. — 7-е изд., перераб. и доп. — М.: Республика, 2001. — 719 с.
  • Блаватская Елена Петровна // Русские философы. Справочник / С. В. Корнилов. — Под общей редакцией д.ф.н., проф. А. Ф. Замалеева. — СПб.: «Лань», 2001. — 448 с. — 3000 экз. — ISBN 5-8114-0348-8.
  • Блаватская Елена Петровна // [slovari.yandex.ru/dict/esoterism/article/eso/eso-0108.htm?text=блаватская Эзотеризм: Энциклопедия] / Грицанов А. А.. — Мн.: Интерпрессервис; «Книжный Дом», 2002. — 1040 с. — (Мир энциклопедий). — 5 030 экз. — ISBN 985-6656-73-7.
  • Блаватская Елена Петровна // [www.terme.ru/dictionary/184/word/%C1%CB%C0%C2%C0%D2%D1%CA%C0%DF+%C5%EB%E5%ED%E0+%CF%E5%F2%F0%EE%E2%ED%E0/ Философский энциклопедический словарь] / Ред.-сост. Е. Ф. Губский и др. — М.: Инфра-М, 2003. — 576 с. — (Б‑ка словарей «ИНФРА‑М»). — 100 000 экз. — ISBN 5-86225-403-X.
  • Блаватская Елена Петровна // [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_slovar.htm Краткий философский словарь] / А. П. Алексеев, Г. Г. Васильев и др.; Под ред. А. П. Алексеева. — 2-е изд., перераб. и доп.. — М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2004. — 496 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-98032-320-1. (Словарь подготовлен коллективом кафедры философии гуманитарных факультетов МГУ имени М. В. Ломоносова.)
  • Блаватская, Елена Петровна // Большая российская энциклопедия. Т. III. — М.: Научное издательство «БРЭ», 2005. — С. 571—572.
  • Пушкарёва Н.Л. [www.krugosvet.ru/articles/104/1010443/1010443a1.htm Блаватская, Елена Петровна] // Кругосвет. — 2007.
  • [terme.ru/dictionary/638/word/%C1%CB%C0%C2%C0%D2%D1%CA%C0%DF++%C5%EB%E5%ED%E0++%CF%E5%F2%F0%EE%E2%ED%E0/ Блаватская Елена Петровна] // Буддизм как культурно-исторический феномен. Словарь
  • Митюгова Е. Л. [iph.ras.ru/elib/0418.html Блаватская Елена Петровна] // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин.. — 2-е изд., испр. и допол.. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
  • Johnson, K. Paul (англ.) Blavatsky, Helena Petrovna. // John R. Shook, ed. The Dictionary of Modern American Philosophers. Bristol: Thoemmes Press, 2005. ISBN 1-84371-037-4. — Vol. 1, p. 249.
  • French, Brendan James [hdl.handle.net/2123/7147 The theosophical masters: an investigation into the conceptual domains of H.P. Blavatsky and C.W. Leadbeater] PhD thesis, University of Sydney, Department of Religious Studies. Sydney, 2000.
  • Kalnitsky Arnold. [hdl.handle.net/10500/2108 The Theosophical Movement of the Nineteenth Century: The Legitimation of the Disputable and the Entrenchment of the Disreputable]. — Pretoria: University of South Africa, 2003. — 443 p.
  • Kuhn A. B.. [www.archive.org/details/TheosophyAModernRevivalOfAncientWisdom Theosophy: A Modern Revival of Ancient Wisdom]. — Whitefish, MT: Kessinger Publishing, 1992. — 381 p. — (American religion series: Studies in religion and culture). — ISBN 978-1-56459-175-3.
  • Tillett G. J. [hdl.handle.net/2123/1623 Charles Webster Leadbeater (1854—1934), a biographical study]. — Sydney: University of Sydney, 1986. — 1169 p.

Конференции

  • [www.yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/Bel_Lotos2008/white_lotos_2008.htm Обзор научной конференции «Блаватская и современность»] прошедшей в Днепропетровске в Доме-Музее Е. П. Блаватской и её семьи 8 мая 2008 года.
  • [lib.roerich-museum.ru/node/395 К 175-летию со дня рождения Е. П. Блаватской] //О. А. Лавренова, Е. Ю. Томша Журнал [www.roerich-museum.ru/rus/news/icr/?news=87 «Культура и время»]. 2006. № 3
—-[lib.roerich-museum.ru/node/397 Резолюция научно-общественной конференции, посвященной 175-летию со дня рождения Елены Петровны Блаватской] (2006 г.)
 — [www.museum.ru/N26984 Юбилейная научно-общественная конференция посвященная 175-летию Е. П. Блаватской] во Всероссийском музее А. С. Пушкина (2006 г.)
 — [www.museum.ru/N26983 Юбилейная научно-общественная конференция посвященная Е. П. Блаватской] в Музее Г. Р. Державина и русской словесности его времени (2006 г.)

Публицистика и интервью

  • Бычихина Л. В. [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id=d42bffa4-0e7f-46af-bdf6-1b508725c1c7 Теософия как мировоззренческая позиция] // «Вестник Российской академии наук». — 1992. — № 6. — С. 78.
  • Вашингтон П. [psylib.org.ua/books/washi01/index.htm Бабуин мадам Блаватской: история мистиков, медиумов и шарлатанов, которые открыли спиритуализм Америке] = Madame Blavatsky's baboon: a history of the mystics, mediums, and misfits who brought spiritualism to America / Пер. с англ. А. Блейз и О. Перфильева. — М.: Крон-Пресс, 1998.
  • Уильям Такара. (член Американского теософского общества) [www.theosophy.ru/lib/baboon.htm Заметки по книге Питера Вашингтона. Бабуин мадам Блаватской.]
  • Кураев. А. В. [www.ateismy.net/content/spravochnik/science/rolreligiivnauke.html Кто послал Блаватскую?]
  • Овчинников В. [www.yro.narod.ru/bibliotheca/Blavatskaja_ovch.htm Соотечественник Блаватской] // «Российская газета», 01.03.2003. 
  • Образцов. П. А. [forum.tibet.ru/showflat.php?Cat=0&Board=commontb&Number=947&page=0&view=&sb=0&part=all&vc=1 Многотысячными тиражами распространяется самая нахальная из лженаук] // Известия. — 30.08.2004. (Статья о Мулдашеве и учении Блаватской).
  • Шапошникова Л. В. «Подвижничество диакона Кураева». [lib.roerich-museum.ru/node/69 Глава 5. Кураев и Елена Петровна Блаватская]

Литература

  • Болдырев О.Г. Блаватская: Вестница Шамбалы. — М: Вече, 2012. — 240 с. — (Человек-загадка). — 3000 экз. — ISBN 978-5-9533-5525-4.
  • Сенкевич А. Н. Блаватская. — М.: Молодая Гвардия, 2010. — 494 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 978-5-235-03283-5.
  • Сенкевич А. Н.. [books.google.ru/books?id=KtIwkgEACAAJ&dq=isbn:9785443802374&hl=en&sa=X&ei=XcRGVPD-KcTnygPbuIHYCA&redir_esc=y Елена Блаватская. Между светом и тьмой]. — М.: Алгоритм, 2012. — 480 с. — (Носители тайных знаний). — 3000 экз. — ISBN 978-5-4438-0237-4.
  • Минутко И.А. Елена Блаватская: Великая провидица. — М: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005. — 384 с. — ISBN 978-5-462-00435-4.
  • Сильвия Крэнстон при участии Кэри Уильямс. [occ.piramidin.com/r/e/epb_krens.rar «Е. П. Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения»]. Пер. на русский. Рига-Москва: ЛИГАТМА, 1999 г. ISBN 5-7738-0017-9.
  • Говард Мэрфи. [occ.piramidin.com/r/e/epb_esc.rar Когда приходит рассвет, или жизнь и труды Елены Петровны Блаватской]. — Пер. на русский Ю. Окунь. «Урал LTD», 1999., 437 с.
  • HPB: The Extraordinary Life and Influence of Helena Blavatsky by Sylvia Cranston, G.P. Putnam’s Sons, 1993. ISBN 0-9662115-1-0)
  • Желиховская В. П. «Радда-Бай (правда о Блаватской)»
  • «Елена Петровна Блаватская. Биографический очерк Е. Ф. Писаревой. Отзывы учеников. Выдержки из произведений Е. П. Б.» — Киев: МП «Элисс», 1991
  • «Елена Петровна Блаватская: Биогр. сведения. Соч., вышедшие в Англии». — Репринт. изд. — Харьков: РИО облполиграфиздата, 1991. — 145 с, [2] л. ил. ISBN 5-7707-1752-1
  • «Оккультный мир Е. П. Блаватской». Сборник. Перев. с англ. — М.: Сфера, 1996. — 512 с.: илл. — (Серия «Белый Лотос»). ISBN 5-87212-042-7
  • Образцов П. А. [qame.ru/book/unknown/azbuka_shambaloidov/shambal.djvu Азбука шамбалоидов: Мулдашев и все-все-все]. — М.: Яуза, Пресском, 2005. — 288 с. — (АнтиМулдашев). — 9000 экз. — ISBN 5-98083-038-3.
  • Писарева Е. Ф. «О скрытом смысле жизни (сборник работ)» — Киев: Изумрудная Скрижаль, 1997. — 464 с ISBN 966-95108-0-5
  • Мэри К. Нэф [www.theosophy.ru/lib/biogrhpb.htm «Личные мемуары Блаватской»]
  • Борис Цырков [www.theosophy.ru/cirk-hpb.htm «Елена Петровна Блаватская»]
  • Соловьев Вс. С. Современная жрица Изиды. Мое знакомство с Е. П. Блаватской и теософическим обществом. Серия статей в ж-ле «Русский вестник», 1882—1883 /отд. книгой: — СПб., Издание общ. «Общественная Польза», 1893 г.; СПб., Издание Н. Ф. Мертца, 1904 г. / современное переиздание: — М. Республика. 1994 г.
  • В. П. Желиховская [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/Zelichovskaja.htm «Е. П. Блаватская и современный жрец истины: Ответ г-жи Игрек (В. П. Желиховской) г-ну Всеволоду Соловьеву»]
  • Витте С. Ю. 1849—1894: Детство. Царствования Александра II и Александра III, глава 1 // [www.risk.ru/users/tom/996/ Воспоминания]. — М.: Соцэкгиз, 1960. — Т. 1. — С. 6—12, 22. — 75 000 экз.
  • Россман В. И. Розанов и Блаватская о тайнах «юдаизма», Неприкосновенный запас, no.6(8), 1999 [infoart.udm.ru/magazine/nz/n8/rossman.htm]
  • Wachtmeister C.. [blavatskyarchives.com/wachtmeister/wachtmeisterremcont.htm Reminiscences of H.P. Blavatsky and The Secret Doctrine]. — 2-е изд. — Wheaton, Ill: Theosophical Pub. House, 1976. — 141 p. — (Theosophical classics series). — ISBN 0835604888.
  • Вахтмейстер К.. [www.theosophy.ru/lib/wacht-td.htm Воспоминания о Е. П. Блаватской и «Тайной доктрине»] = Reminiscences of H.P. Blavatsky and The Secret Doctrine / Пер. с англ. К. Гилевича и Е. Ляховой. — Одесса: Астропринт, 2011. — 159 с. — (Архивы. Исследования). — ISBN 978-966-190-329-5.
  • Max Heindel [rosicrucianzine.tripod.com/contentshpbdc.htm Blavatsky and The Secret Doctrine]
  • Макс Гендель [etextlib.ru/Book/DownLoadFb2File/54085 Блаватская и «Тайная Доктрина»]
  • Холл М. П.. Русский сфинкс // [mexalib.com/download/174702 Феникс, или возрождённый оккультизм] / Пер. с англ. А. Исаева и Л. Маклакова. — М.: Сфера, 2003. — 368 с. — 2000 экз. — ISBN 5-93975-101-6.
  • Olcott, Henry S. [www.theosophy.ph/onlinebooks.html Old Diary Leaves: The True Story of the Theosophical Society]

Подборка материалов

Внешние видеофайлы
Женщины в русской истории
[rideo.tv/video/17303/ Е. П. Блаватская]
  • [www.blavatsky.ru Русскоязычный сайт о Елене Петровне Блаватской. Биография. Произведения. Статьи]
  • [www.yro.narod.ru/bibliotheca/rubricator/elbib01.htm Раздел «Е. П. Блаватская. Теософия»] на сайте Ярославского Рериховского общества «Орион»
  • [www.theosophy.ru/hpb.htm Подборка биографических публикаций о Е. П. Блаватской и её трудов] на сайте «Теософия, теософическое движение и общество в России»
  • [www.roerich-encyclopedia.facets.ru/personal/blavatsk.html Рериховская энциклопедия о Е. П. Блаватской]

Отрывок, характеризующий Блаватская, Елена Петровна

Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.