Благая богиня

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Благая Богиня, часто Добрая богиня, иногда ФавнаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2887 дней] (Фауна) или Фавния (лат. Bona Dea) — в римской мифологии богиня плодородия, здоровья и невинности, богиня женщин[1].





Мифология

Богиня считалась дочерью бога Фавна, была вечной девственницейК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3278 дней], ассоциировалась с женским плодородием и невинностью. Отправлять её культ позволялось только женщинам. Мужчинам возбранялось обращаться к ней, и они не допускались к отправлению религиозных ритуалов.

Также богине приписывалась забота о здоровье женщин, к ней обращались за помощью женщины, ищущие излечения от болезней, а также молящиеся о зачатии детей.

В низших слоях римского общества богиня почиталась как освободительница от рабства. Среди её почитателей было много вольноотпущенников и рабов, а также членов простых плебейских родов.

Её именовали Bona Dea (Благой богиней) потому, что имя богини считалось святым и не произносилось вслух.

Культ

Посвящённые богине ритуалы не входили в официальную религию римского государства, однако из казны ежегодно выделялась некоторая сумма на поддержание её храма на Авентинском холме. У богини отсутствовали собственные жрецы, поэтому вся основная забота о храме была на плечах весталок.

Место, где располагался храм, было доступно только для женщин. Мужчинам вход в храм и на любые мероприятия, связанные с культом, был запрещён, и появление мужчины считалось кощунством — одним из немногих преступлений, за которое во времена республики римлянина могли предать смерти. Причём смертная казнь, по сути, была единственным возможным наказанием.

В храме находилась статуя богини, сидящей на троне с рогом изобилия в руках, однако считалось, что богиня не имеет ни лица, ни формы, а статуя — истукан для обмана тёмных сил.

Вокруг самого храма росли целебные травы, и колосилось небольшое поле ржи. Рожь сажали весталки в день пробуждения богини от зимнего сна — 1 мая. Они же собирали рожь осенью, и из зёрен, а также из трав, готовили эликсир Bona Dea, используемый как лечебное средство для излечения от болезней и для зачатия.

Также территория вокруг храма служила прибежищем большого количества змей. Змеи считались символами мужчин. Поскольку у неё было столько змей, Bona Dea не нуждалась в мужчинах.

Совместно с именем Bona Dea, а также в молитвах, обращённых к ней, на её празднествах и в её храмах нельзя было упоминать слова «вино» и «мирт». Связано это было с тем, что, согласно мифам, её отец Фавн однажды отхлестал её миртовой ветвью за то, что она показалась на глаза ему пьяной. Однако это совсем не значило, что на празднествах в её честь не подавалось вино.

Праздники

Праздники, посвящённые богине, происходили дважды в год — 1 мая и 1 декабря.

День пробуждения богини

1 мая — день пробуждения богини, который праздновался в её храме среди цветов и праздничного веселья. Римлянки, независимо от положения в обществе, собирались на мистерии, которые начинались на рассвете и заканчивались в сумерки. Во время празднеств они должны были пить в больших количествах «молоко» богини, подаваемое в «медовых горшочках». На самом деле это было не что иное, как крепкое молодое вино в специальных серебряных сосудах. Также женщины на празднестве имитировали половые акты со змеями.

После праздника женщины, в нём участвовавшие, надевали на головы короны из виноградных листьев и расходились по домам. Считалось, что для женщины, побывавшей на празднике, совокупление с мужчиной в этот день приведёт к зачатию. Естественно, все это не распространялось на весталок, хотя в празднествах они принимали самое непосредственное участие.

Таинства Благой богини

Второй праздник богини праздновался менее пышно, однако не был от этого менее торжественным и считался более важным и значимым. Отмечался он в ночь с первого на второе декабря, когда богиню укладывали спать. К церемонии допускались только римлянки из патрицианских родов.

Проводилась церемония в одном из домов патрициев, откуда предварительно, до заката солнца, удалялись все мужчины, в том числе дети, даже новорождённые, и рабы. Причём дом этот должен был принадлежать действующему консулу или претору. Место проведения церемонии выбирали весталки. Хозяйка дома становилась хозяйкой празднества.

Считалось, что любые дочери богини могли быть свидетелями её рождения, но только дочери царей могли видеть её смерть. Всем женщинам, не участвовавшим в церемонии, после заката солнца и до рассвета необходимо было находиться в своих домах.

Скандал

В 62 до н. э. во время декабрьской церемонии в резиденции великого понтифика, претора того года Гая Юлия Цезаря, разразился скандал, описанный у многих авторов. В женском платье в дом проник Публий Клодий Пульхр. Возможно, что его провела на празднество его сестра Клодия, возможно, что он переоделся в женскую одежду, чтобы проникнуть к жене Цезаря, Помпее Сулле.

Однако Клодий был разоблачён Аврелией, матерью Цезаря. Цезарь, как великий понтифик, собирает коллегию римских понтификов, которая выносит единогласный вердикт Клодию — виновен в святотатстве. В тот же день Цезарь даёт развод Помпее Сулле, хотя неопровержимых доказательств её вины в свидании с Клодием нет. Однако «Жена Цезаря должна быть выше подозрений».

Таинство было осквернено. Согласно рекомендациям весталок, все женщины, которые присутствовали на церемонии, были прокляты и могли искупить проклятие только повторной попыткой совершения таинства. Также проклятие распространялось на плоды тех, кто пришёл на таинство беременными. Такие женщины не должны были рожать. Весталки давали им специальное снадобье, приводившее к выкидышам, или настаивали, чтобы они шли к лекарям и делали аборты. Пострадала от этого и Фульвия, жена Клодия, которой пришлось прервать свою беременность.

Повторное таинство прошло в январе уже следующего года. Оно чуть не стало причиной политического кризиса в Риме. Все дело в том, что великий понтифик не мог объявить смену года до того, как не будут произведены ритуалы таинства. Следовательно, в должность не могли вступить вновь избранные магистраты, пропреторы не могли разъехаться по своим провинциям для управления.

Клодий, после обвинения коллегии понтификов, должен был быть приговорён судом присяжных к смерти. Однако по политическим соображением он был нужен Цезарю в его противостоянии Бибулу и Катону, а также Цицерону. Цезарь, как великий понтифик, смог повлиять на весталок и те запретили светскому суду, состоящему из мужчин, вмешиваться в дела женской богини. Однако в глазах Рима Клодий потерял большую часть своего авторитета и надолго остался проклятым.

В других религиях

У греков богиню женщин звали ГинекеяК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2887 дней]. Корнелий Ливий называет её Майя. В Беотии ей сопоставляли Семелу, испанские племена звали её Кибелой. Часто отождествляют с Прозерпиной, однако это — другая богиня, являющаяся женой Плутона, бога подземного Царства.

Во всех религиях эта богиня изображалась с рогом изобилия в руках и являлась покровительницей женщин и плодородия.

Напишите отзыв о статье "Благая богиня"

Примечания

  1. Бона Деа // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

Отрывок, характеризующий Благая богиня

11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?