Благовещенская церковь Александро-Невской лавры

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Благовещенская церковь Александро-Невской лавры

набережная р. Монастырки, 1
Страна Россия
Город Санкт-Петербург
Конфессия православие
Архитектурный стиль барокко
Автор проекта Доменико Трезини
Архитектор Теодор Швертфегер, Кристоф Конрад
Основатель Пётр I
Строительство 17171724 годы
Приделы Благовещенская усыпальница
Статус недействующий
Состояние музей
Сайт [www.gmgs.ru/expoz/blags Официальный сайт]
Координаты: 59°55′23″ с. ш. 30°23′02″ в. д. / 59.923° с. ш. 30.384° в. д. / 59.923; 30.384 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.923&mlon=30.384&zoom=17 (O)] (Я)

Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы и святого благоверного князя Александра Невского — старейший сохранившийся храм Санкт-Петербурга[1]. Построен в 1717—1724 годах на территории Александро-Невской лавры. Здесь погребены члены императорской фамилии, государственные деятели, дипломаты, полководцы XVIII—первой трети XIX вв.

Храм находится в северо-восточном углу монастырского каре, рядом с мостом через реку Монастырку. В советское время стал филиалом Музея городской скульптуры.





История

Вначале проектом занимался Доменико Трезини, затем руководить постройкой поручили Кристофу Конраду, которого на последнем этапе строительства сменил Теодор Швертфегер[2]. 21 июля 1717 года «от речки заложили фундамент под церковь и под трапезу». Очевидно, предполагалось, что в нижнем этаже будет находиться монастырская трапезная, но планы переменились. В полу храма были устроены места для захоронения членов царской фамилии и видных сановников. Согласно христианскому обычаю люди, заходящие в храм, наступая на могильную плиту могли молитвенно помянуть похороненного под ней человека. Здание было выведено под кровлю к 1719 году, но отделочные работы продолжались ещё три года.

В верхнем двусветном этаже ранее размещалась церковь Александра Невского, куда 30 августа 1724 указом Петра I были перенесены останки князя Александра Невского: Рака Александра Невского находилась там до 1790 года, позже была перенесена в основной собор.

Вокруг этой церкви формировался весь последующий ансамбль Лавры. Иконы и картины на библейские сюжеты для него создавали такие художники, как Иван Адольский, Иван Никитин и Д. Н. Соловьев создали для нового храма иконы и картины на библейские сюжеты. Стены храма были украшены лепниной и алебастровым орнаментом снаружи и окрашены под синий мрамор внутри[2].

В 1720 году из подвала церкви начали выносить землю с целью устройства усыпальницы на 21 место для погребения членов царской семьи и именитых вельмож. Нижняя церковь-усыпальцница была освящена 25 марта 1725[2]. Первой здесь была похоронена 24 октября 1723 царица Прасковья Фёдоровна. Кроме того, по приказу Петра в усыпальницу были перенесены останки его сестры, царевны Натальи Алексеевны и сына, царевича Петра Петровича, первоначально похороненного в Лазаревской церкви.

В июле 1762 года в центральной части усыпальницы без особой помпы был погребён император Петр III — рядом с другой свергнутой правительницей, Анной Леопольдовной, которую тоже не удостоили Петропавловской крепости. Прах Петра III был вскрыт и перезахоронен его сыном Павлом после вступления на трон. Здесь же похоронены великие княжны, отцовство которых сомнительно — дочь Екатерины II и две дочери Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. Алексей Разумовский, предполагаемый морганатический супруг Елизаветы Петровны также покоится здесь.

В 1764—65 гг. к западному фасаду пристроен двухэтажный лестничный павильон в формах барокко (архитектор М. Д. Расторгуев[3])[4]. В 1783 г. к усыпальнице была пристороена т. н. «палатка» — пристройка в юго-восточной части усыпальницы (правый придел)[1]. Ещё до её сооружения на этом месте были положены каменные плиты, оказавшиеся внутри палатки. По-видимому, палатка была устроена в связи с сооружением здесь нескольких архитектурных памятников — Шувалову, Бецкому, Вяземскому и Нарышкину. С восточной стороны к Благовещенской церкви пристроена небольшая приземистая ризница, где находятся семейные памятники Юсуповых.

Громким событием оказались похороны генералиссимуса Суворова 12 мая 1800 года.

При советской власти

Все службы лавры были переданы в ведение Губоткомхоза. В 1932 году Благовещенскую усыпальницу было решено передать Музею-некрополю надгробной скульптуры, но работы по его созданию затянулись почти на двадцать лет. В феврале 1933 года президиум Леноблисполкома постановил: «учитывая возможность весьма эффективного использования здания под музей без всякого на то переоборудования… Благовещенскую церковь ликвидировать, здание передать Политпросветцентру для оборудования хранилища надгробной скульптуры». «В ноябре 1932 года Благовещенскую церковь осматривала комиссия по организации музея-некрополя. Как указывалось в протоколе, Благовещенская усыпальница „уже представляет собой готовый музей монументальной надгробной скульптуры, собрание которой, по мнению комиссии, следует лишь дополнить двумя памятниками работы И. П. Мартоса: И. Л. Лазарева из армянской Смоленской церкви и Е. Чичаговой со Смоленского лютеранского кл.“. Ремонтные работы начались в 1933 году, но вскоре были прекращены из-за отсутствия средств. Хранитель музея-некрополя Н. В. Успенский успел открыть нишу, в которой был замурован памятник А. М. Голицыну»[5]. С 1930-х годов в помещение усыпальницы начинают переносить ценные с точки зрения искусства надгробия с других кладбищ, в первую очередь с соседнего Лазаревского и из примыкающей к ней Духовской церкви Лавры. В Благовещенской церкви был устроен склад переносимой в музей мемориальной скульптуры.

Помещения усыпальницы передавались в пользование предприятиям и клубам. Верхнюю церковь заняло отделение геодезических съемок института Гипрогор. Реставрация усыпальницы началась во время войны, когда на территории лавры размещался военный госпиталь. После окончания войны учреждения постепенно перевели в другие места, а помещения отремонтировали. Художники Н. М. Суетина и А. В. Васильева в ноябре 1942 года привели в порядок могилу Суворова, оформив её живописными панно и флагами.

В 1950 г. Музей надгробной скульптуры был открыт для посетителей. К находящимся в Благовещенской усыпальнице надгробиям добавились перенесенные в неё могильные памятники из Федоровской и Исидоровской церквей, а также из Лазаревской усыпальницы. В 1954 году здание вновь закрыли на ремонт в связи с заменой междуэтажных перекрытий. Тогда же в зал Благовещенской усыпальницы были перенесены некоторые скульптурные памятники из Фёдоровской и Исидоровской церквей, а также из Лазаревской усыпальницы: надгробия Е. С. Куракиной, Е. А. Куракиной, А. С. Попова, B. C. Попова, скульптура плакальщицы работы А. Трискорни с надгробия М. С. Таировой[5].

В 1989—1999 гг. осуществлена комплексная реставрация Благовещенской усыпальницы, восстановлено первоначальное объемно-пластическое решение храма.

В настоящий момент в залах 2-го этажа находится экспозиция «Монументальная скульптура Петербурга XVII—XX вв.».

Современность

В апреле 2013 года администрация Санкт-Петербурга объявила о возвращении Благовещенской церкви в пользование РПЦ[6]. Высказывались предложения перенести все надгробия из усыпальницы на Уткину дачу, которая была передана в распоряжение Музея городской скульптуры для экспонирования современной скульптуры[7]. Председатель городского комитета по культуре упоминал вариант временного размещения надгробной скульптуры, перенесённой в церковь в 1930-е годы, на площадях ГМЗ «Гатчина»[7]. Надгробия, которые изначально находились в Благовещенской церкви, предполагается оставить на месте, однако «необходимо найти юридический механизм, как они, оставаясь частью музейного фонда, будут находиться в здании, которое принадлежит церкви»[7]. Епархия выступила по этому поводу с заявлением[8]:

Странно и даже дико звучат тиражируемые в СМИ предположения, что необходимо, к примеру, демонтировать и куда-то перевозить надгробные плиты и памятники, захороненных в Благовещенской церкви знаменитых людей России. Их присутствие в храме не мешало совершению богослужений до революции, не станет препятствием и впредь. <…> В действующей церкви надгробные памятники не перестанут быть доступны. Более того, в режиме действующего храма за право приобщиться к культурным ценностям не будет взиматься плата. (В отличие от того, как сегодня музеем городской скульптуры взимается входная плата для посещения только Благовещенской церкви в 100 рублей, а некрополей Александро-Невской лавры – в 300 руб.)

Описание

Двухэтажное прямоугольное в плане здание с деревянной 8-гранной башней под высоким гранёным куполом со световым фонариком. Высокая кровля с переломом и декоративная обработка фасадов рустовкой нижнего этажа, пилястрами и лепниной в лучковых фронтонах и наличниках — черты, характерные для петровского зодчества[4].

Благовещенская усыпальница

Нижний уровень храма является усыпальницей. Надгробия усыпальницы созданы крупнейшими скульпторами конца XVIII—начале XIX вв. — И. П. Мартосом, Ф. Г. Гордеевым, Ф. Ф. Щедриным и др.

«Полностью Благовещенская усыпальница не перестраивалась, однако её внутренние помещения сильно изменились за счет различных архитектурных украшений. (…) А когда в усыпальнице не оставалось свободного места для надгробий, к ней пристраивали дополнительные помещения. Однако, и этого не хватало, поэтому некоторые могилы были устроены снаружи, под стенами усыпальницы, а также в Духовской церкви, которая построена по проектам архитектора В. П. Петрова»[2].

Первоначальное лепное и живописное убранство Благовещенской усыпальницы не сохранилось до наших дней. Росписи обновлялись в 1839-41 и 1873, но в 1930-х годах были практически полностью уничтожены[2]. Деревянные полы в Благовещенской церкви были заменены каменными плитами в 1791 году. До этого времени роль надгробных знаков выполняли эпитафии, помещавшиеся на стенах. Две такие плиты, отлитые из бронзы — А. П. Апраксина (ум. 1725) и графа П. И. Ягужинского (ум. 1736), сохранились в музее[5].

Некоторые памятники в церкви являются выдающимися образцами классицистического и ампирного надгробия Российской империи: надгробие Александра Безбородко (ск. Ж. Д. Рашетт, арх. Н. А. Львов, 1803 г.), Александра Голицына (ск. Ф.Г. Гордеев, 1788 г.), Никиты Панина (ск. И.П. Мартос, арх. Д. Кваренги, 1780-е гг.), Елены Куракиной (ск. И. Мартос, 1792), Артемия Лазарева (ск. И. Мартос, 1802), Елизаветы Чичаговой (ск. И. Мартос, 1812), Елизаветы Гагариной (ск. И. Мартос, 1803) и другие.

Список захоронений

Напишите отзыв о статье "Благовещенская церковь Александро-Невской лавры"

Примечания

  1. 1 2 [www.gmgs.ru/expoz/blags Официальный сайт музея]
  2. 1 2 3 4 5 [www.lavraspb.ru/history/blagov Александро-Невская Лавра]
  3. Или И.Росси.
  4. 1 2 Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград: Энциклопедический справочник. — М.: Большая Российская Энциклопедия. Ред. коллегия: Белова Л. Н., Булдаков Г. Н., Дегтярев А. Я. и др. 1992.
  5. 1 2 3 [lavra.spb.ru/about/hramy-i-pamjatniki/431-2011-03-06-09-52-13.html Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы и святого благоверного князя Александра Невского]
  6. [www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=3&id=52509 Благовест-Инфо. Благовещенская церковь будет возвращена Александро-Невской лавре «нормальным эволюционным путём» - вице-губернатор . Агентство религиозной информации]
  7. 1 2 3 [www.online812.ru/2013/04/15/004/ Благовещенскую церковь отдают РПЦ. Как быть с надгробием Суворова?]
  8. [lavra.spb.ru/main/publications/2922-presscentr-aleksandronevskoj-lavry-vystupil-s-oficialnym-zajavleniem-po-povodu-blagoveschenskoj-cerkvi.html Пресс‑центр Александро‑Невской Лавры выступил с официальным заявлением по поводу Благовещенской церкви]

Литература

  • В.Саитов. Петербургский Некрополь. 1913.
  • А. В. Кобак, Ю. М. Пирютко. [stage.rumvi.com/products/ebook/исторические-кладбища-санкт-петербурга/23702b06-4dcd-4fe1-a8cf-c0313bedfb61/preview/preview.html Исторические кладбища Санкт-Петербурга]
  • [sculpture.artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st018.shtml Русское художественное надгробие]
  • Александро-Невская лавра. Описание Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, с хронологическими списками особ, погребенных в церквах и на кладбищах Лаврских. СПб, в типографии А. Бородина и комп. 1842.

Отрывок, характеризующий Благовещенская церковь Александро-Невской лавры

Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.