Благовещенская церковь (Москва)
| Православный храм | |
Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, что на Бережках
| |
 Церковь в начале XX века | |
| Страна | Россия |
| Город | Москва, Ростовская набережная |
| Конфессия | Православие |
| Епархия | Московская |
| Дата постройки | 1685 год |
| Состояние | разрушена |
Благовещенская церковь (также Церковь Благовещения, что на Бережках) — православный храм в Москве, разрушенный в 1950-х годах. До сих пор сохранился дом, когда-то огибавший церковь с двух сторон.
История
Издревле высокий берег реки Москвы, в настоящее время именуемый Ростовской набережной, назывался Бережками. Бережки начали активно заселяться в XV веке, в годы правления князя Василия I, с приездом в те земли ростовского архиерея[1]. Уже в 1413 году была отстроена и крещена каменная Церковь Благовещения Господня. Храм быстро стал центром религиозной жизни образовавшейся вокруг архиерейского подворья — Благовещенской слободы[2].
Несколько позже, в годы правления Ивана III, слобода стала домом уже для ростовского митрополита Вассиана Рыло[3] — писатель, а впоследствии монах, боярин, духовный наставник Великого князя. Именно здесь был написан его самый известный труд — «Послание на Угру», посвящённый русским воинам, принявшим участие в Стоянии на Угре[3].
Храм неоднократно сжигался, разорялся и разрушался, но при этом каждый раз заново отстраивался. Об этом свидетельствуют записи в приходных книгах Патриаршего приказа на 1676 год, гласящие, что домовая церковь ростовских иерархов числится прибылой, то есть недавно построенной и имеющей один престол.
В 1685 году крупный пожар в очередной раз уничтожил церковь и всё подворье. Это стало поводом для строительства нового каменного сооружения. Тогда Церковь и приняла окончательный вид. Освятили храм в 1697 году, но уже в качестве прихода. Это довольно странно, ведь упоминания о подворье имеются в церковной переписи 1722 года:
Ростовского архиерея загородный двор, за Смоленскими вороты, за Земляным городом, в Благовещенской слободе, с деревянным строением; на нем изба с сеньми, в ней живет дворник…
В 1732—1737 к церкви пристроили трапезную и придел святителя Николая, а в 1765—1770 трапезную расширили появился ещё один придел — в память мученика Иоанна. В 1831—1837 храм обзавёлся колокольней и более крупной трапезной. Отличительной чертой церкви долгое время оставались непревзойдённый иконостас из белого мрамора и особо почитаемая Коневская икона Божией Матери.
В 1913 году праздновался 500-летний юбилей храма.
Снос
Угроза полного разрушения храма возникла, когда на набережной было принято решение построить дом для членов Союза Архитекторов. Уникальный памятник русского церковного зодчества был в шаге от гибели. Однако Щусев, архитектор дома, разработал проект, не только сохраняющий церковь на прежнем месте, но и объединяющий оба строения в единый архитектурный ансамбль. Данный эффект достигался особой дугообразной формой дома. Полукруглый жилой дом в стиле Сталинский ампир становился фоном для церкви.
Во второй раз угроза разрушения нависла над храмом уже в 1950-х, и в этом случае довольно обоснованно: к началу 1960-х не стало самого бесхозного храма, чуть позже была уничтожена более "молодая" трапезная. Последней разрушили колокольню[4].
В мае 2007 года Общественный совет по архитектуре и градостроительству при мэре Москвы одобрил идею строительства пешеходного туристического маршрута Нескучный сад – «Москва-Сити», значительный участок которого проходит по улице Плющиха и окрестным переулкам. Проект предусматривал в том числе и восстановление Благовещенского храма. В скорректированном и дополненном виде этот проект утверждён правительством Москвы в 2011 году[5].
Церковь в искусстве
Живший неподалёку, в ныне не существующем доме № 11 по 7-му Ростовскому переулку, русский поэт Владислав Ходасевич, упомянул церковь в одном из своих стихотворений.
Всю ночь мела метель, но утро ясно.
Ещё воскресная по телу бродит лень,
У Благовещенья на Бережках обедня
Ещё не отошла. Я выхожу во двор.
Как мало всё: и домик, и дымок,
Завившийся над крышей! Сребророзов
Морозный пар. Столпы его восходят
Из-за домов под самый купол неба,
Как будто крылья ангелов гигантских.
Галерея
Напишите отзыв о статье "Благовещенская церковь (Москва)"
Литература
- Наядов М. С. Москва. Церкви. Монастыри. Соборы. — М., 1881 - 1889.
- Александровский П. Н. Церкви Москвы. — М., 1917.
Примечания
- ↑ [moscow.clow.ru/information/1/15/mosslob3_5.html ПО ЗЕМЛЯМ МОСКОВСКИХ СЕЛ И СЛОБОД] (рус.). [www.webcitation.org/67D256UG5 Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
- ↑ [www.yourmoscow.ru/city/street/rostovskay_naberegnay Ростовская набережная] (рус.). [www.webcitation.org/67D26HRmw Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
- ↑ 1 2 Благовещенская церковь (Москва) // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ [oldmos.ru/photo/view/71383 Снос колокольни храма Благовещения на Бережках]
- ↑ [www.mperspektiva.ru/article/a-2272.html Святыня на Бережках](недоступная ссылка — история). Московская перспектива. Проверено 15 сентября 2013.
</ol>
Отрывок, характеризующий Благовещенская церковь (Москва)
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
