Китайский погром в Благовещенске
Массовое убийство китайцев в Благовещенске — насильное выселение китайцев из Благовещенска, произошедшее летом 1900 года. Сопровождалось массовыми убийствами.
С 1898 года Китай был охвачен восстанием ихэтуаней начавшимся как ответ на захватническую политику европейских государств в Китае[1]. Действия восставших, однако, ограничивались территорией собственно Китая; в то же время, отношение между многочисленными китайскими подданными, жившими на территориях, присоединенных к России по Айгунскому договору, и местным населением оставались довольно мирными.
Однако летом 1900 года ихэтуани предприняли обстрел Благовещенска, в ходе которого было убито пять мирных жителей и более десяти ранено. В ответ на это губернатор К. Н. Грибский, реализуя директиву военного министра А. Н. Куропаткина решительных действиях против китайцев, приказал казакам выселить их из города. Силами полиции и добровольцев были устроены облавы, в ходе которых несколько тысяч человек было интернировано. Облавы сопровождались массовыми грабежами, избиениями и убийствами. 4 июля первая партия численностью до 3,5-4 тыс. человек была отправлена в поселок Верхне-Благовещенский. Из-за жары часть людей стали отставать, тогда пристав отдал приказ всех отставших «зарубить топорами», в результате было убито несколько десятков человек. В поселке было выбрано место для переправы (ширина реки составляла 200 м, глубина — до 4 м), людям было приказано плыть. Китайцы большей частью не умели плавать, поэтому после того, как первые вошедшие в воду утонули, оставшиеся отказывались идти, тогда их стали загонять в воду с помощью стрельбы и холодного оружия. В итоге из нескольких тысяч на другой берег Амура переправились только около сотни человек. В последующие дни аналогичная участь постигла еще несколько сотен человек[2][3]. По оценкам историков, в ходе бойни погибло от 3000 до 7 000 китайцев[2]. Убийства китайцев имели место и в других городах губернии, хотя и не приняли столь массового размаха.
Преобладающей оценкой благовещенской трагедии в обществе дореволюционной России было отношение к событию как к «трагическому результату превышения мер необходимой самообороны в ситуации смертельной угрозы». Однако встречались и более жесткие определения, так словарь Брокгауза и Ефрона указывал на отсутствие оснований для выселения китайцев и преступность действий организаторов бойни[2].
Напишите отзыв о статье "Китайский погром в Благовещенске"
Примечания
- ↑ [cyberleninka.ru/article/n/bokserskoe-vosstanie-i-sindrom-zheltoy-opasnosti-antikitayskie-nastroeniya-na-rossiyskom-dalnem-vostoke-1898-1902-gg Гузей, Яна Сергеевна. БОКСЕРСКОЕ ВОССТАНИЕ И СИНДРОМ «ЖЕЛТОЙ ОПАСНОСТИ»: АНТИКИТАЙСКИЕ НАСТРОЕНИЯ НА РОССИЙСКОМ ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (1898-1902 ГГ.). ИЗВЕСТИЯ АЛТАЙСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТАВыпуск № 4-2 / 2011]
- ↑ 1 2 3 [magazines.russ.ru/druzhba/2012/10/d14.html Виктор Дятлов «Благовещенская трагедия»: историческая память и историческая ответственность]
- ↑ Благовещенск // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
</ol>
Литература
- В. Г. Дацышен. Боксерская война: военная кампания русской армии и флота в Китае в 1900—1901. Красноярский гос. педагог. университет, 2001. С.212 слл.
Ссылки
- [www.eavest.ru/archive/2002/dyatlov.html В. Дятлов. Благовещенская «утопия»: из истории материализации фобий].
Отрывок, характеризующий Китайский погром в Благовещенске
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
