Благочиние (юриспруденция)

Благочиние — устаревший юридический термин, обозначавший в Российской империи законодательство о мерах для поддержания безопасности и порядка.

При составлении Свода законов Российской империи эта группа полицейских законов, нормировавших меры по обеспечению безопасности, составила 7-ю часть Свода, помещённую в XIII и XIV томах.

История термина

Термин «благочиние» в смысле полицейского понятия был известен в России уже в XVII веке. Различные предписания, дававшиеся своеобразным полицейским органам и объезжим головам для оберегания города, были собраны в одно целое и изданы (тотчас после Уложения царя Алексея Михайловича в апреле 1649 года) под именем «Наказа о градском благочинии». Этот наказ определял порядок денных и ночных объездов в Москве для оберегания города от пожаров и всякого воровства; при объезжем голове состояли для объездов подьячий, пять решеточных приказчиков, обязанные расписать сторожей, повинных нести объездную службу от десяти дворов по человеку и назначать нужное число стрельцов для надзора за порядком (1-е П. С. З. 6).

Когда при Петре I вошёл в употребление термин «полиция», слово благочиние не исчезло: напротив, продолжало означать понятие всего полицейского.

«Учреждение губерний» Екатерины II (7 ноября 1775 г.) под полицией подразумевало: охрану благочиния, добронравия и порядка, наблюдение за исполнением предписанного в законе и приведение в исполнение решений высших присутственных мест. А изданный для руководства созданной «Учреждением губерний» уездной (Нижний земский суд) и городской полиции Устав был прямо назван Уставом благочиния, или полицейским.

Устав благочиния

Первая часть его (изд. 8 апреля 1872 г.) подробно определяла состав городской полиции и давала наказ для её деятельности. Остальные, предполагавшиеся части этого Устава изданы не были.

Относительно состава городской полиции в этом уставе стремились провести начало участия выборного общественного элемента на том же основании, как в учреждении губерний для земской полиции поставлено участие дворянства и отчасти сельских обывателей в заведовании земской полицией. Впрочем, для городов участие общественных сил в полицейском управлении было допущено в меньшем размере по сравнию с уездом.

Полицейская управа, или Управа благочиния

В каждом городе по Уставу благочиния полицейское управление вверялось полицейской управе или Управе благочиния. Управа была составлена:

• в столицах — под председательством обер-полициймейстера из полициймейстера, приставов гражданских и уголовных дел и двух ратманов;
• в остальных городах председательство поручалось полициймейстеру или городничему.

Под ведением Управы благочиния непосредственное полицейское управление вверялось частным приставам, квартальным надзирателям с поручиками и полицейской страже. Учреждением Управы благочиния ведению городской полиции были поручены все дела исполнительной полиции, а именно: исполнение законов и решений присутственных мест, наблюдение за охранением благочиния, добронравия и порядка. Под этим разумелось: наблюдение за исполнением правил о торговле, законов о паспортах, исправном состоянии путей сообщений и мостовых, наблюдение за сохранением церковного благочиния, за дозволенными обществами, преследование тайных и незаконных обществ, преследование запрещённых игр, наблюдение за лотереями, общественными представлениями, предупреждение безнравственности.

Вместе с этими полицейскими Управе благочиния были предоставлены и некоторые судебные дела, а именно — гражданские, тяжебные до 20 рублей, а из уголовных — производство следствий по преступлениям и отправление суда по делам о краже и мошенничестве ниже 20 рублей.

Поручая такие важные и обширные дела Управе благочиния, императрица давала Управе наказ, в котором желала указать своим новым полицейским органам общие руководства, которых им должно было держаться, вторгаясь в общественные и частные отношения. Уставе рекомендовал три начала:

• правила добронравия, осуществление которых желательно в отношениях между людьми;
• правила общественных обязательств, указывавшие нравственные обязанности между супругами, родителями и детьми;
• качества, определенного к благочинию начальства и правила его должности (перечислялись необходимые для служащего условия и добродетели: здравый рассудок, добрая воля, честность, бескорыстие, правый и здравый суд всякому состоянию и т. п.).

Эти нравственные начала, выставлявшиеся как руководство полицейским органам при их сношениях с частными лицами, впоследствии, при составлении Свода законов, были внесены в Свод и разнесены по отдельным его частям в виде положительных законов. В Х томе, напр., между законами, определявшими права и обязанности супружества, были помещены слова Устава благочиния об отношениях мужа и жены. В III т. в законах, определявших обязанности служащих, были помещены из Устава благочиния указанные в нём качества служащих: здравый ум, добрая воля и пр.

Устав благочиния, давая полицейским властям обширные права по отношению к обывателям, между прочим, право лишения свободы, ареста, желал предупредить возможный произвол со стороны полицейских органов следующим постановлением: каждое утро частные пристава были обязаны представить Управе благочиния донесения о всех лицах, арестованных ночью, и Управа прежде других дел должна была принять решение об арестованных: не выходя из присутствия, освободить задержанных несправедливо или за маловажные проступки, а задержанных за проступки или преступления препроводить в суд.

Несмотря на некоторые весьма хорошие постановления, Устав благочиния в общем носил в себе начала, которые должны были породить при условиях того времени формализм и бесконечную переписку, отягощение граждан излишним вмешательством и злоупотреблениями. Кроме чисто полицейских постановлений, в Устав благочиния были помещены и уголовные. Именно, статья под заглавием запрещения вычисляет, какие деяния должны быть признаваемы наказуемыми (ст. 190—232). Большинство этих статей вошли впоследствии, при составлении Свода, в «Устав предупреждения и пресечения преступлений», помещённый в томе XIV.

Последующая история Управ благочиния

Что касается Управ благочиния, то закрытые при императоре Павле I в столицах вследствие созданного им нового учреждения — городского правления, или ратгауза, Управы благочиния были восстановлены при императоре Александре I, но на различных в разных городах основаниях.

В Петербурге восстановленная Управа благочиния была отнесена вместе с обер-полициймейстером к общему полицейскому управлению (главное было вверено генерал-губернатору, а подчинено Управе — управление городских частей и кварталов). Затем Управа благочиния была разделена на 2 департамента, в каждом был особый председатель, и при Управе был поставлен товарищ губернского прокурора.

В Москве же восстановленная Управа благочиния под председательством обер-полициймейстера составлена была из полицеймейстера, приставов гражданских и уголовных дел и двух ратманов.

В других городах Управ благочиния не восставливали, а ограничились менее сложным учреждением присутствия полиции. С введением судебных учреждений и с последовавшими затем реформами органов исполнительной полиции существование Управ благочиния признано излишним: в Петербурге она была закрыта в 1877 г.; московская Управа упразднена в 1881 году при введении нового положения о московской полиции 5 мая 1881 г.

См. также

• Московская Управа благочиния

Литература

• Благочиние // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Управа благочиния // Ульяновск — Франкфорт. — М. : Советская энциклопедия, 1977. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 27).</span>

Отрывок, характеризующий Благочиние (юриспруденция)

– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.