Бланка Ланкастерская

Бланка Ланкастерская

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Бланка Ланкастерская (англ. Blanche of Lancaster; 25 марта 1345 — 12 сентября 1368) — дочь Генри Гросмонта, герцога Ланкастера, и Изабеллы де Бомон, жена Джона Гонта и мать первого короля Англии из дома Ланкастеров — Генриха IV.

Биография

Бланка была младшей из двух дочерей Генри Гросмонта. Она вышла замуж 19 мая 1359 года, в возрасте четырнадцати лет, за своего троюродного брата — одного из сыновей короля Эдуарда III Джона Гонта. Отец Бланки умер спустя два года; все его земли и титулы должны были достаться старшей дочери, Мод, но и та умерла уже в 1362 году, не оставив детей. В результате Джон Гонт стал графом Ланкастера, графом Лестера, графом Дерби и графом Линкольна и крупнейшим землевладельцем Англии (после короля). Потомки от брака Джона и Бланки стали Вторым Ланкастерским домом.

Можно предположить, что этот недолгий брак был счастливым; во всяком случае, Джон Гонт, женившийся потом ещё дважды, завещал похоронить себя рядом с Бланкой.

Бланка Ланкастерская умерла 12 сентября 1368 года в замке Тутбури в Стаффордшире, когда её муж был на континенте. Она была погребена в соборе святого Павла в Лондоне. Уже спустя шесть лет Джон Гонт заказал двойное надгробие, под которым оба супруга упокоились в 1399 году.

Дети

За девять лет брака Бланка родила семь детей. Это были:

• Филиппа (31 марта 1360 — 19 июля 1415); муж — Жуан I, король Португалии.
• Джон (ок. 1362/1364)
• Элизабет (21 февраля 1364 — 24 ноября 1426); 1-й муж — Джон Гастингс, 3-й граф Пембрук; 2-й муж — Джон Холланд, 1-й герцог Эксетер; 3-й муж — Джон Корнуолл, 1-й барон Фанхоуп
• Эдуард (1365—1365)
• Джон (4 мая 1366)
• Генрих Боллингброк (1367—1413), затем — Генрих IV, король Англии
• Изабелла (1368—1368)

Предки

Бланка Ланкастерская — предки

Генрих III, король Англии               Эдмунд Горбатый, 1-й граф Ланкастер                       Элеонора Провансская               Генри, 3-й граф Ланкастер                             Роберт I д’Артуа               Бланка д’Артуа                       Матильда Брабантская               Генри Гросмонт, герцог Ланкастер                                   Патрик Чауорт               Патрик Чауорт, лорд Кидвелли                       Гевиза де Лондре               Мод Чауорт                             Уильям де Бошан, 9-й граф Уорик               Изабелла де Бошан                       Мод Фиц-Джон               Бланка Ланкастерская                                         Жан де Бриенн, король Иерусалимский               Луи де Бриенн                       Беренгария Леонская               Генри де Бомон, 1-й барон Бомон                             Рауль VIII, виконт де Бомон               Агнесса де Бомон                       Агнесса де ла Флеш               Изабелла де Бомон                                   Александр Комин, граф Бьюкен               Александр Комин                       Элизабет де Квинси               Алиса Комин                             Уильям де Латимер               Джоанна де Латимер                       Алисия Ледет             </center>

Отрывок, характеризующий Бланка Ланкастерская

– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.