Бланкеннагель, Егор Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Егор Иванович Бланкеннагель

Генерал-майор Е. И. Бланкеннагель.
Портрет. Неизвестный художник.
Конец XVIII — начало XIX веков. Холст. Масло. Репродукция
Дата рождения

1750(1750)

Место рождения

Российская империя

Дата смерти

8 июня 1813(1813-06-08)

Место смерти

Москва,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Звание

Генерал-майор

Награды и премии

Егор Иванович Бланкеннагель (17501813) — генерал-майор, Георгиевский кавалер; один из основателей (наряду с Я. С. Есиповым (его вклад в сахаропроизводство остается под вопросом, т.к. известность получил только в 1951 году, документов в общем доступе нет) в 1802 году первого в России и второго в Европе завода, вырабатывающего сахар из сахарной свёклы.

Известен также как московский архитектор, в частности, возглавлял в конце XVIII века работы по пропуску реки Неглинной по каналу, войдя в «комиссию производимых в пользу города Москвы водяных работ».





Биография

Родился примерно в 1750 году (точная дата не установлена). Женат на Пелагеи Ивановне Бланкеннагель ( по первому браку Мухина, девичья фамилия Голикова )

По книге «Курские купцы Голиковы» (Издательство ВИРД, Санкт-Петербург, 2003) Бланкеннагель владел сельцом Анашкино Троицкой волости Звенигородского уезда Московской губернии с деревянным господским домом, 900 десятинами пахотной земли, 150 десятинами леса и 340 душами крестьян. В 1805 деревня была отдана в качестве приданого, на свадьбу падчерицы Александры с В.Н. Каразиным.

Выпускник артиллерийского кадетского корпуса[1].

В 17931794 годах в чине майора совершил поездку из Оренбурга в Хиву для сбора различных сведений об этом городе, о чём был составлен отчёт. (Сочинение Е. И. Бланкеннагеля о его поездке в Хиву.)

В 1802 году на паях с Яковом Степановичем Есиповым построили в селе Алябьево Чернского уезда Тульской губернии (в настоящее время это территория хозяйства «Алябьевский» Мценского района Орловской области) завод и в ноябре того же года пустили его в работу. В 1803 году единоличным хозяином завода стал Бланкеннагель. Он обратился к Александру I с просьбой выделить ему ссуду. 20 октября 1803 года был подписан указ императора:

«Указ Александра I тульскому гражданскому губернатору о предоставлении льгот Бланкеннагелю, учредившему в селе Алябьеве Чернского уезда первый сахарный завод в России» (I ПСЗ, т. 27, 1802—1803 гг., № 20992, СПб., 1830 г., стр. 934—936).

Московский пожар 1812 года уничтожил не только дом на Кузнецком мосту, но и два склада патоки и сахара. Полное расстройство дела и невозможность вернуть долг в 50 000 рублей, выданный казной на обустройство сахарного завода, свели его в могилу. В начале 1820 года благодаря хлопотам зятя В. Н. Каразина долг был Высочайше сложен с наследников.

Умер 8 июня 1813 года, похоронен на Введенском иноверческом кладбище в Москве.

Сахарный завод перешел к Антону Герарду.

Был женат на Пелагее Ивановне Бланкеннагель (в первом браке Мухина, в девичестве Голикова (дочь Ивана Ивановича Голикова)). Падчерица Каразина (Мухина, Бланкеннагель) Александра Васильевна.

Награды

Напишите отзыв о статье "Бланкеннагель, Егор Иванович"

Примечания

  1. [tnews.tula.net/articles/society/menedzher_sladkoy_zhizni/ Менеджер сладкой жизни]

Ссылки

  • [anashkino.narod.ru/raznoe/ivan.htm Бланкеннагель Егор Иванович (1750—1813)]
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:651999 Егор Иванович (Георг Иоганович) Бланкеннагель] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • Отрывок, характеризующий Бланкеннагель, Егор Иванович

    – Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
    – Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
    – Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
    – Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
    – Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
    – Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
    Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
    – Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
    – Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
    – Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
    Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
    – Вот Борису от меня, на шитье мундира…
    Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


    Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
    В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
    Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.