Блантер, Матвей Исаакович
Поделись знанием:
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
| Матвей Блантер | ||||||||||||||
 | ||||||||||||||
| Основная информация | ||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения |
28 января (10 февраля) 1903 | |||||||||||||
| Место рождения |
Почеп, Мглинский уезд, Черниговская губерния, Российская империя | |||||||||||||
| Дата смерти |
27 сентября 1990 (87 лет) | |||||||||||||
| Место смерти | ||||||||||||||
| Годы активности |
1920—1990 | |||||||||||||
| Страна | ||||||||||||||
| Профессии | ||||||||||||||
| Награды |
| |||||||||||||
Матве́й Исаа́кович Бла́нтер (10 февраля 1903, Почеп — 27 сентября 1990, Москва) — советский российский композитор. Народный артист СССР (1975). Лауреат Сталинской премии второй степени (1946). Герой Социалистического Труда (1983).
Содержание
Биография
Матвей Блантер родился 28 января (10 февраля) 1903 года в Почепе (по другим источникам — в Мглине[1]) (ныне — Брянская область) и был одним из четырёх детей в семье купца Исаака Борисовича Блантера (ум. 1924) и актрисы Татьяны Евгеньевны Вовси, родственницы С. М. Михоэлса и М. С. Вовси[2][3]. Отец имел на станции Унеча стружечный завод и керосиновые склады, занимался зерноторговлей[4].
Ещё до Первой мировой войны семья переселилась в Курск, где обучался в реальном училище, пел в хоре, участвовал в оркестре драматического театра[5][6].
В 1915—1917 годах учился в Курском музыкальном училище по классам фортепиано у А. Даугуля и скрипки у А. Егудкина. Весной 1917 года уехал в Москву, где в 1917—1919 годах учился в Музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества (ныне Российский университет театрального искусства — ГИТИС) по классу скрипки А. Я. Могилевского, по теории музыки у Н. С. Потоловского и Н. Р. Кочетова. Занимался композицией у Г. Э. Конюса (1920—1921).
В 1920—1921 годах — заведующий музыкальной частью, театральный композитор эстрадно-артистической студии «Мастерская H. M. Форрегера» («Мастфор») в Москве, в 1926—1927 — заведующий музыкальной частью Ленинградского театра Сатиры (ныне Санкт-Петербургский академический театр комедии им. Н. П. Акимова), в 1928—1929 — Театра обозрений Дома печати (Москва), в 1930—1931 — агитбригады в Магнитогорске (ныне Магнитогорский драматический театр им. А. С. Пушкина), в 1932 — Передвижного театра журнала «Крокодил», в 1932—1933 — Горьковского театра миниатюр. С 1936 году — художественный руководитель Государственного джаз-оркестра СССР.
Первые его произведения написаны в стиле легкой танцевальной музыки (в том числе знаменитый фокстрот «Джон Грей», сочинённый в 1923 году). Его шлягеры инсценировались в кабаре «Балаганчик» в Петрограде (1922) с участием Р. Зелёной («Домик в Батавии»), в «Павлиньем хвосте» в Москве (1923) иронический «жестокий» романс «Кожаный ремень» («Он был апаш, она апашка») исполняли в будущем известные драматические артисты В. Топорков и Л. Колумбова. В 1930-х годах его стиль меняется, музыку можно отнести к соцреализму. Органическое взаимопроникновение героики и лирики получает развитие только в песнях военных лет. Вообще, для всех его песен характерны импульсивность, открытость, чувство юмора, оптимизм. Мелодии композитора яркие, очень индивидуальные, легко запоминающиеся. В своём мелодическом творчестве наследует традиции М. И. Глинки, П. И. Чайковского.
Матвей Блантер — крупнейший советский композитор-песенник. Всего был автором более чем 200 песен, сюиты для голоса с оркестром, оперетт, музыки к спектаклям, кинофильмам, радиопостановкам.
Активно занимался творчеством до 1975 года.
Член Антисионистского комитета советской общественности
Умер 27 сентября 1990 года (по другим источникам — 24 сентября[7]) в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10).
Память
Музыка Блантера вошла в золотой фонд советской культуры. Его песни исполняли Леонид Утёсов, Владимир Бунчиков, Владимир Нечаев, Георгий Виноградов, Сергей Лемешев, Иосиф Кобзон, Юрий Богатиков, Лидия Русланова, Марк Бернес, Булат Окуджава, Ансамбль песни и пляски Российской армии имени А. В. Александрова.
Лирическая песня «Катюша», написанная на стихи М. В. Исаковского в 1938 году, стала поистине народной и одним из символов Великой Отечественной войны. В последующем мелодия «Катюши» стала вообще одним из символов России, мелодия и сама песня исполняется повсеместно, как в России, так и во многих зарубежных странах.
Другая известнейшая песня «Летят перелётные птицы» (в соавторстве с М. В. Исаковским) — сильнейшей патриотической направленности. А «Футбольный марш» до сих пор исполняется перед каждым футбольным матчем в России и ряде бывших республик СССР.
Семья
- Первая жена — Нина Эрнестовна Шван, балерина.
- Сын — Владимир Матвеевич Блантер, журналист (писал под псевдонимами Владимир Полынин и Владимир Долинин), ответственный секретарь журнала «Природа», автор научно-популярных книг «Пророк в своём отечестве» (о Н. К. Кольцове) и «Мама, Папа и Я». Ему посвящены песни Матвея Блантера на стихи М. В. Исаковского «Под звёздами балканскими»[8] и «Колыбельная».
- Младший брат — Яков Исаакович Блантер, погиб на фронте в первые дни войны.
- Дядя — Евсей Борисович Блантер (1882—1938), был арестован и расстрелян 4 июля 1938 года[9]
- Двоюродный брат — Михаил Евсеевич Блантер, доктор технических наук (1949), металловед, заведующий кафедрой МТ-4 Всесоюзного заочного машиностроительного института (1951—1986), автор учебников «Теория термической обработки», «Металловедение и термическая обработка», монографий «Фазовые превращения при термической обработке стали», «Методика исследования металлов и обработки опытных данных».
- Двоюродный брат — Соломон Григорьевич Блантер, профессор Московского института нефтехимической и газовой промышленности, автор учебников «Электрооборудование нефтяной и газовой промышленности», «Радиотехника и электроника», «Промышленная электроника» и «Преобразователи тока тяговых подстанций».
- Его сын — Михаил Соломонович Блантер, доктор физико-математических наук, профессор Московского государственного университета приборостроения и информатики, автор справочников «Метод внутреннего трения в металловедческих исследованиях», «Механическая спектроскопия металлических материалов» и «Internal Friction in Metallic Materials»;
- Внук — Ярослав Михайлович Блантер (род. 1967), физик и металловед, профессор Делфтского технического университета[10][11].
- Его сын — Михаил Соломонович Блантер, доктор физико-математических наук, профессор Московского государственного университета приборостроения и информатики, автор справочников «Метод внутреннего трения в металловедческих исследованиях», «Механическая спектроскопия металлических материалов» и «Internal Friction in Metallic Materials»;
.
Награды и звания
- Герой Социалистического Труда (1983)
- Заслуженный деятель искусств РСФСР (1947)[12]
- Народный артист РСФСР (1965)[13]
- Народный артист СССР (1975)
- Сталинская премия второй степени (1946) — за песни «Под звёздами балканскими», «В путь-дорожку дальнюю», «Моя любимая», «В лесу прифронтовом»
- Два ордена Ленина (1973, 1983)
- Орден «Знак Почёта» (1967)
- Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
- Медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «В память 800-летия Москвы»
Известные произведения
Песни
- «Сильнее смерти» (танго) (1922)
- «Фудзияма» (песня-фокстрот) (1922)
- «Джон Грей» (песня-фокстрот) (1923)
- «Багдад» (песня-фокстрот)
- «Утро и вечер» (песня-фокстрот)
- «Песня о Магнитогорске» (1931)
- «Мальчишку шлёпнули в Иркутске» (1931)
- «Партизан Железняк» (1932)
- «Песня о Щорсе» (1935)[14]
- «Молодость» (1937)
- «Сталин — наша слава боевая» (1937)
- «В путь-дорожку дальнюю» (1937)
- «С нами поёт вся страна» (1937)
- «На просторах родины чудесной» (1938)
- «Футбольный марш» (1938)
- «Катюша» (1938)
- «Казаки-казаченьки» (1939)
- «До свиданья, города и хаты» (1941)
- «Моя любимая» (1942)
- «Штурвальный с «Марата» (1942)
- «Жди меня» (1942)
- «В лесу прифронтовом» (1943)
- «Песня военных корреспондентов» (1943)
- «Огонёк» (1943)
- «Сады-садочки» (1943)
- «Полюбила я парнишку» (1944)
- «Как служил солдат» (1944)
- «Под звёздами балканскими» (1944)
- «Враги сожгли родную хату» (1945)
- «Лучше нету того цвету» (1946)
- «В городском саду играет» (1947)
- «Песня единства» (1947)
- «Пшеница золотая» (1947)
- «Солнце скрылось за горою» (1948)
- «Урожайная» (1948)
- «Летят перелётные птицы» (1949)
- «Песня о Ленине» (1954)
- «Нам хорошо живётся» (1956)
- «Мы идём от заводов и пашен» (1958)
- «Песня о Хиросиме» (1959)
- «Москва—Венера, далее везде» (1961)
- «Присядем, друзья, перед дальней дорогой» (1962)
- «Горская песня о Ленине» (1962)
- «Пушки молчат дальнобойные» (1963)
- «Не скажу» (1964)
- «Черноглазая казачка» (1966)
- «Кони-звери» (1966)
- Цыганские песни (5) (1966)
- «Держит молодёжь равнение» (1967)
- Цикл песен (5) на слова Б. Окуджавы (1967)
- «Надежды маленький оркестрик» (1967)
- «Летняя песенка»
- «Улица Горького»
- «Песня о Праге»
- «Токио — Москва»
- «Подари мне на прощанье»
- «Кружатся пары»
- «У колодца»
- «Дальний путь, полёт орлиный»
- «Ранним утром в 45-м завершив Победой трудную войну» (впоследствии — Гимн ГСВГ)[15]
- Детские песни на слова С. Маршака, С. Михалкова, В. Лебедева-Кумача
Песни Блантера написаны на слова М. С. Голодного, В. И. Лебедева-Кумача, А. А. Коваленкова, Е. А. Долматовского, К. М. Симонова, А. А. Суркова, И. Л. Сельвинского, М. А. Светлова, А. И. Фатьянова, С. Г. Острового, В. А. Луговского, М. Л. Матусовского, Р. Г. Гамзатова, Е. А. Евтушенко, А. В. Софронова, В. Лифшица и других поэтов. Более 20 песен созданы в содружестве с М. В. Исаковским. Многие из стихов написаны сперва как самостоятельные произведения, но славу им принесла именно одноимённая песня[16].
Оперетты
- «Сорок палок» (1924)
- «Нос президента» (1926)
- «На берегу Амура» (1938, поставлена в 1939, Московский театр оперетты)
Музыка к спектаклям
- «Город» в постановке К. Я. Голейзовского (Москва, 1924)
- «Времена года» (песенки к спектаклю, Ленинградский театр миниатюр, 1956)
- «Москва – Венера, далее везде» (Московский мюзик-холл, 1961)
- «Тик-так, тик-так…» (Московский мюзик-холлом, 1963).
Фильмография
- 1951 — Спортивная честь
- 1954 — Об этом забывать нельзя
- 1975 — Любовь останется (фильм-спектакль) — музыка песен
- 1982 — Любимые песни (короткометражный) — музыка песен
- 1983 — А также цирк (документальный) — музыка песен
- 1997 — Дневная обязанность (фильм-спектакль) — музыка песен
Интересные факты
- В России 8 июля 2009 года футбольная премьер-лига на своем заседании приняла решение отказаться от использования знаменитого «Футбольного марша» Матвея Блантера из-за конфликта по поводу авторских прав между РФПЛ и Российским авторским обществом[17]. Ситуацию спасла правообладатель — Татьяна Владимировна Бродская, внучка Блантера, разрешившая исполнять «Футбольный марш» бесплатно[18].
- Однажды знаменитый шахматист Марк Тайманов увидел в квартире Д. Д. Шостаковича портрет Бетховена, а рядом — Матвея Блантера. Шостакович так пояснил соседство: «Это Мотя принёс свой портрет и повесил. Ну и пусть висит»[19].
Напишите отзыв о статье "Блантер, Матвей Исаакович"
Примечания
- ↑ [composers.ru/2011-08-18-01-25-34/230?task=view Матвей Исаакович Блантер — Биография Блантера — Русский музыкальный академический каталог]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=181611 Воспоминания И. Красильщоковой]
- ↑ [archive.is/20120804185539/www.mk.ru/print/articles/490058-bozhiy-dar-tvortsov-katyushi-i-praskovi-.html Автор народных песен жил на Никитском бульваре]
- ↑ [pochepgazeta.ru/?p=3828 Почеп — родина Матвея Блантера]
- ↑ [www.evreimir.com/print.php?id=22113 Воспоминания Ирины Лозинской-Блантер]
- ↑ [ru.local.co.il/EventPage.asp?nav=3,50,4,4,24470 Ф. М. Ворович о родословном древе семьи Блантер]
- ↑ [www.sem40.ru/famous/music20.shtml Музыканты — ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ РЕСУРС]
- ↑ [www.a-pesni.golosa.info/ww2/oficial/podzvbalk.htm Под звёздами балканскими]
- ↑ [lists.memo.ru/d4/f350.htm Списки жертв]
- ↑ [www.tn.tudelft.nl/tn/People/Staff/Blanter/blanter.html Yaroslav M. Blanter (Kavli Institute of Nanoscience)]
- ↑ [www.tnw.tudelft.nl/en/current/latest-news/article/detail/yaroslav-blanter-qntn-benoemd-tot-antoni-van-leeuwenhoek-hoogleraar/ Информация о назначении Я. Блантера на должность профессора] на официальном сайте Делфтского технического университета
- ↑ [www.alexanderyakovlev.org/almanah/almanah-dict-bio/67784/1 Блантер Матвей Исаакович]
- ↑ Блантер Матвей Исаакович — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ Блантер М. И. / Зак В. И. // А — Гонг. — М. : Советская энциклопедия : Советский композитор, 1973. — (Музыкальная энциклопедия : [в 6 т.] / гл. ред. Ю. В. Келдыш ; 1973—1982, т. 1).</span>
- ↑ [sovmusic.ru/download.php?fname=marshgru SovMusic.ru — Марш Группы Советских Bойск в Германии]
- ↑ [mblanter.narod.ru/ Мемориальный сайт]
- ↑ [archive.is/20120714191454/izvestia.ru/football/article3130463/ У болельщиков отобрали футбольный марш. Известия, 9 июля 2009 г.]
- ↑ Вражина А. [www.lenta.ru/articles/2009/07/11/copyright/ Звуки денег. Борьба за авторские права оказалась весёлым и прибыльным занятием] // Лента. Ру. — 2009. — 11 июля.
- ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2009-08-21/8_1/?view=page «Спорт-Экспресс» от 21 августа 2009 года]
</ol>
Литература
- Страницы истории Почепского района. К 510-й годовщине со времени первого упоминания г. Почепа в Краткой Волынской летописи (1500—2010). Публикации из периодических изданий, краеведческая информация из книг, записки краеведов, очевидцев и участников событий, происходящих в Почепском районе. Составитель С. М. Маслёнко. — Клинцы, 2010. — Стр. 472.
Ссылки
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10961 Блантер, Матвей Исаакович]. Сайт «Герои Страны».
- [novodevichye.com/blanter/ Могила Блантера] на Новодевичьем кладбище
- [www.youtube.com/watch?v=EaHLac_PHQY Фокстрот «Джон Грэй»]
- [sovmusic.ru/person_list.php?gold=no&idperson=8&part=4 Песни Матвея Блантера]
- [www.otvoyna.ru/pesni.htm Музыка времён Великой Отечественной Войны]
Отрывок, характеризующий Блантер, Матвей Исаакович
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
Категории:
- Родившиеся 10 февраля
- Родившиеся в 1903 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Почепе
- Умершие 27 сентября
- Умершие в 1990 году
- Умершие в Москве
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы СССР
- Композиторы оперетт
- Композиторы России
- Композиторы XX века
- Кинокомпозиторы СССР
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Народные артисты СССР
- Народные артисты РСФСР
- Заслуженные деятели искусств РСФСР
- Лауреаты Сталинской премии
- Академические музыканты России
- Академические музыканты СССР
- Кинокомпозиторы России
- Композиторы-песенники
- Персоналии:Театр Комедии
- Персоналии:Магнитогорский драматический театр им. А. С. Пушкина
- Члены Союза композиторов СССР
- Персоналии:Антисионизм в СССР
- Похороненные на Новодевичьем кладбище
- Выпускники Курского реального училища
