Блан, Луи

Луи Блан
Луи Блан
Род деятельности:	журналистика, история
Дата смерти:	29 января 1882(1882-01-29)

Луи́ Жан Жозе́ф Блан (фр. Louis Jean Joseph Blanc, 29 октября 1811 — 29 января 1882) — французский социалист, историк, журналист, деятель революции 1848 года; брат Августа Александра Шарля Блана.

Биография

Родился в дворянской семье. В 1830-е годы он стал известным журналистом в Париже и пользовался большой популярностью за стремление решить проблему социального неравенства.

Экономические и социальные взгляды

Изложил свои идеи сначала в прессе, а затем в книге Организация труда (L’Organisation du travail), содержавшей критику капиталистического строя; она имела большой успех и в короткий срок выдержала несколько изданий. Социальные проекты Блана, изложенные в этой работе, представляли собой мелкобуржуазную утопию, основанную на полном непонимании сущности классовой борьбы. Игнорируя тот факт, что всякое буржуазное государство является орудием угнетения трудящихся, Луи Блан утверждал, что достаточно ввести всеобщее избирательное право и другие демократические преобразования, чтобы стало возможно вслед за тем с помощью государственных субсидий мирным путём организовать «общественные мастерские» (рабочие производственные ассоциации), которые постепенно вытеснят частнокапиталистические предприятия. Так же, что предложенные им социальные мероприятия не встретят сопротивления со стороны буржуазии.

Основу его социализма составляет идея «общественных мастерских» — производственных кооперативов с выборным руководством и равной оплатой труда. В своих взглядах на развитие исторического процесса опирался на идеи Сен-Симона. С 1843 сотрудничал в мелкобуржуазной газете «Реформ» («La Reforme»). Сочинение История десяти лет (Histoire de dix ans 1830—1840, 1841—1844), посвященное истории Франции с 1830 по 1840 г., создало ему известность в демократических кругах благодаря своему резко обличительному тону по отношению к правительству, направленную против Июльской монархии. Однако к 1847 Блан отказался от такого принципа оплаты и выдвинул лозунг: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Данная формула получила название «пропорционального равенства». Блан защищал механизированное производство, а также выдвигал идею объединения всех мастерских и введения планового производства. Он считал, что экономическая конкуренция должна быть ликвидирована, а вместо неё следует ввести принцип братства. Справедливого равенства между людьми можно добиться, если правильно организовать труд и распределение богатств. Он говорил, что предприниматели и рабочие должны сосуществовать мирно, так как не могут развиваться друг без друга. Еще одна важная идея Блана — финансирование общественных мастерских демократическим государством, фактически государством якобинского типа со слабой исполнительной и сильной однопалатной законодательной властью. В отличие от других социалистических мыслителей, разделявших социализм и политику, Блан связывал их столь тесно, что его можно было бы назвать государственником. Однако, выступая за создание централизованного правительства, он считал необходимым предоставить относительную независимость общественным мастерским и коммунам. В 1847 опубликовал 1-й т. 12-томной «Истории французской революции» (рус. пер., т. 1—12, 1907—09), в которой положительно оценивал якобинский период революции. Репутация социального реформатора, близость к буржуазно-демократическим кругам, отрицательное отношение к классовой борьбе пролетариата сделали Б. подходящим для буржуазного большинства «представителем рабочих» во временном правительстве, куда он вошёл впоследствии.

Издания на русском языке

• Блан Л. История февральской революции 1848 г. СПб., 1872. - запрещена цензурой.
• Блан Л. История революции 1848 г., 1907.

Литература

• Блан, Жан Жозеф Луи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20050507104550/vive-liberta.narod.ru/ref/ref1.htm#chm в библиотеке vive-liberta]

Отрывок, характеризующий Блан, Луи

– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.