Блауберг, Игорь Викторович

Игорь Викторович Блауберг
Дата рождения:	16 декабря 1929(1929-12-16)
Место рождения:	Винница, УССР, СССР
Дата смерти:	23 мая 1990(1990-05-23) (60 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	СССР СССР
Основные интересы:	методология науки, системные исследования

И́горь Ви́кторович Бла́уберг (16 декабря 1929, Винница, УССР, СССР — 23 мая 1990, Москва, СССР) — советский философ и методолог науки, один из создателей и лидеров системного движения в СССР, специалист по философии и методологии системных исследований.

Вместе с В. Н. Садовским и Э. Г. Юдиным создал научную школу "Философия и методология системных исследований"

Биография

Родился 16 декабря 1929 года в Виннице.

В 1953 году окончил философский факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, а в 1956 году аспирантуру при этом факультете.

В 1956—1958 годы работал в Ленинском районном комитете ВЛКСМ Москвы,

В 1958—1966 годы — сотрудник журнала "Вестник философии", заместителем заведующего отделом, с 1963 года — ответственный секретарь журнала.

В 1963 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «О категориях целого и части в марксистской философии».

В 1966—1967 годы — старший научный сотрудник Института философии АН СССР.

В 1967—1978 годы — заведующий группой, затем — заведующий сектором системного исследования науки ИИЕТ АН СССР.

С 1978 и до конца жизни — заведующий лабораторией "Системный подход и междисциплинарные исследования" ВНИИСИ ГКНТ.

В 1983 году защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Философско-методологические проблемы системного исследования».

Основные положения системного подхода И. В. Блауберга

Опираясь на сочинения Аристотеля, Шеллинга, Гегеля и других классиков философии, И. В. Блауберг сформулировал следующие главные антиномии целостности:
1) Положение: целое есть сумма частей. Противоположение: целое больше суммы частей.
2) Части предшествуют целому. Целое предшествует частям.
3) Целое причинно обусловлено частями. Целостный подход противоположен причинному и исключает его.
4) Целое познается через знание частей. Части, как продукт расчленения целого, могут познаваться лишь на основе знания о целом.

Заслуга И. В. Блауберга состоит не только в том, что он четко сформулировал эти антиномии и в ряде своих работ провел их детальный анализ — он аргументированно показал, как возможно преодолеть эти антиномии.

Основные положения системного подхода И. В. Блауберга, уточняются через данные им конкретные определения понятий целого, целостности, системы и установление взаимоотношений между ними.
Целое (whole, das Ganze, le tout) — конкретный объект, обладающий интегративными («эмерджентными») свойствами. С гносеологической точки зрения интегративность выступает как результирующая обобщающей функции понятия целостности, связанной с уже познанными особенностями сложноорганизованных объектов.
Целостность (wholeness, die Ganzeit, la integrite) — представления о полноте хвата явления и вместе с тем о сущности интеграции, процессах новообразования, структурных уровнях, иерархической организации процессов и явления и т. п., существующие в каждый данный момент в философском и научном познании. Это — фон, на котором развертывается познание целостных объектов, ориентир познавательной деятельности. Эту функцию понятие целостности выполняет в силу того, что оно имеет своеобразную двуслойную структуру, включая в себя не только актуальное, но и потенциальное знание.
Система (system, das System, systeme) — понятие, которое служит для воспроизведения в знании целостного объекта с помощью специфических принципов, определенных понятийных и формальных средств; как правило, это воспроизведение осуществляется с определенной практической направленностью (например, в связи с задачами управления). Следует иметь в виду, что изображение целостного объекта (целого) в виде системы не является единственно возможной формой его отображения в знании, поскольку могут существовать, скажем, структурное, функциональное, структурно-функциональное, поэлементное и другие его изображения.

Используя эти определения, утверждает И. В. Блауберг, легко установить взаимоотношения целого к целостности и системы к целостности. Целое — это конкретный объект (класс объектов), в котором на основе применения соответствующих исследовательских процедур обнаружено наличие интегративных свойств. Таким образом, понятие целого формулируется как результат применения понятия целостности и связано с осуществлением познавательной деятельности, а не является изначальной характеристикой объекта самого по себе. Поэтому столь важным этапом в развитии любой науки становится выработка в ней адекватных представлений об изучаемом объекте как целом.
Что же касается взаимоотношения системы и целостности, то, по мнению И. В. Блауберга, понятие системы всегда описывает целое и неразрывно с ним связано и тем самым связано и с понятием целостности. Целостность же не исчерпывается системным описанием в силу неформализуемости этого понятия.

Важно положение о том, что понятия целого, целостности и системы в реальном процессе научного познания не стоят рядом друг с другом, а образуют определенную иерархию, включающую в себя, помимо названных, и ряд других связанных с ними понятий. Эта целостная, иерархически организованная понятийная система представляет собой подсистему научного знания в целом, взятого в определенном срезе — под углом зрения интеграции, синтеза знаний. При этом понятие целостности выступает как интегральная характеристика синтетических тенденций научного познания.

Приведенные определения понятий целого, целостности и системы по праву были признаны классическими в системной литературе, и они лежат в основе многих последующих разработок этой проблематики.

Научные труды

Монографии

• Блауберг И. В. Системный подход: предпосылки, проблемы, трудности. — М., 1969.
• Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Понятие целостности и его роль в научном познании. — М., 1972.
• Блауберг И. В. Становление и сущность системного подхода. — М., 1973.
• Блауберг И. В. Проблема целостности и системный подход. — М.: Эдиториал УРСС, 1997. — (Философы России XX века). — ISBN 5-901006-08-9.

Статьи

• Блауберг И. В., Садовским В. Н., Юдин Э. Г. Системный подход в социальных исследованиях // Вопросы философии. — М., 1967. — № 9.
• Блауберг И. В. Количественные методы в социологии и их концептуальные основания // Информационный бюллетень Советской социологической ассоциации и Института конкретных социальных исследований АН СССР. — 1968. — № 8.
• Блауберг И. В. Системные исследования и общая теория систем // Системные исследования. — 1969.
• Блауберг И. В. Часть и целое // Философская энциклопедия. — М., 1970. — Т. 5.
• Блауберг И. В. Системный подход как предмет историко-научной рефлексии // Системные исследования. — М., 1973.
• Блауберг И. В. Целостность и системность // Системные исследования. Ежегодник 1977. — М., 1977.
• Блауберг И. В., Садовским В. Н., Юдин Э. Г. Философский принцип системности и системный подход // Вопросы философии. — М., 1978. — № 8.
• Блауберг И. В., Мирский Э. М., Садовский В. Н. Системный подход и системный анализ // Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник 1982. — М., 1982.
• Блауберг И. В., Игнатьев А. А., Мирский Э. М. Научное знание в системе инновационного процесса // Проблемы интенсификации и диагностикик нововведений. Труды семинара. — М.: ВНИИСИ, 1984.
• Блауберг И. В. Из истории системных исследований в СССР: попытка ситуационного анализа // Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. 1989-1990. — М., 1991.

См. также

• Системный подход

Литература

• Алексеев П. В. [www.az-libr.ru/index.htm?Persons&0B5/84e77bbb/0001/49662a1d Блауберг Игорь Викторович] // Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Академический проект, 2002. — 1152 с. — ISBN 5-8291-0148-3.

Отрывок, характеризующий Блауберг, Игорь Викторович

Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.