Блауманис, Рудольф Матисович

Рудольф Матисович Блауманис
Место рождения:	Эргли, Лифляндская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Место смерти:	Такахарью, Финляндия

Рудольф Матисович Блауманис (латыш. Rūdolfs Blaumanis; 1 января 1863 Эргли, Лифляндская губерния — 4 сентября 1908 Такахарью, Финляндия) — латышский драматург и прозаик, автор реалистической прозы о жизни крестьянства. Известен также как поэт и сатирик. Писал на латышском и немецком языках. В Риге установлен монумент Блауманису

Биография

Родился в семье повара 1 января 1863 года.

В 1881 году окончил коммерческую школу в Риге. Начал печататься в 1887 году как журналист в латышских и немецких периодических изданиях в Риге и в Санкт-Петербурге. Редактировал литературное приложение «Пурва мала» к газете «Петербургас авизес» (1902—1903) и сатирическое приложение «Скайдиена» к газете «Латвия» (1906).

Творчество

Автор рассказов и новелл о жизни латышского крестьянства: «Сорная трава» (1887), «Гроза» (1887), «В Спиенах»(1888), «Раудупиете» (1889), «Весенние заморозки» (1898), «В трясине» (1898), «Андриксон» (1899), «В тени смерти» (1899). Создал сильные психологически обоснованные характеры. Получил широкую известность также как драматург — автор комедий «Воры» (1890), «Грехи Трины» (1896), «Портные в Силмачах» (1902) и драм «Злой дух» (1891), «Блудный сын» (1893), «Индраны» (1904), «В огне» (1905), «Субботний вечер» (1907). Блауманис известен также как поэт и сатирик.

Память

• Именем Рудольфа Блауманиса названы улицы многих городов Латвии.
• В 1959 году был открыт Дом-музей Рудольфа Блауманиса — усадьба «Браки». Реставрация построек усадьбы — жилого дома, помещения для скота, зернохранилища, амбара — завершилась в 1992 годы.
• В Риге на улице Альберта, 12 находится Музей Яниса Розентала и Рудольфа Блауманиса (памятная квартира).
• В Сигулде, на перекрёстке улиц Дарза и Парка, в 1988 был установлен памятник работы скульптора И. Добычина.

• Памятник и почтовые марки
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник в рижском парке

• Latvia 1963 4kop USSR.jpg

  Почтовая марка СССР, 1963 год

• Stamps of Latvia, 2013-28.jpg

  Почтовая марка Латвии, 2013 год

Экранизации

• 1966 — «Эдгар и Кристина» (латыш. «Purva bridējs») — по новеллам «В огне» и «В трясине».
• 1971 — «В тени смерти» (латыш. «Nāves ēnā»).
• 1982 — «Краткое наставление в любви» (латыш. «Īsa pamācība mīlēšanā») — музыкальная комедия, экранизация одноимённого фельетона.

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Блауман/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2870 дней))

Отрывок, характеризующий Блауманис, Рудольф Матисович

«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.