Блест, Клотарио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Клотарио Леопольдо Блест Риффо (исп. Clotario Leopoldo Blest Riffo; 17 ноября 1899, Сантьяго — 31 мая 1990, Сантьяго) — чилийский общественный и профсоюзный деятель. Совмещал леворадикальные и христианские, геваристские и гандистские взгляды.



Биография

Родился в семье учительницы и военнослужащего ирландского происхождения. Сдал экзамен на аттестат зрелости в Университете Чили в 1918 году, учился в нескольких католических семинариях, но отказался от пути священнослужителя.

Значительное влияние на него оказала личность социалистического лидера Луиса Эмилио Рекабаррена, чьи лекции он посещал и которого он называл «величайшим и наиболее аутентичным представителем чилийской рабочего класса и народа Чили». Общественная активность Блеста началась в 1920-х годах в Народной партии и кружке священника Гильермо Контрераса Вивиани, содействовавшего созданию профсоюзов, однако Блест порвал с ним, когда тот выступил в поддержку фашизма.

В 1927 году Блест возглавил Союз центров католической молодёжи; параллельно он принимал участие в анархо-синдикалистском движении. В 1928 году он основал группу «Germen», призванную поддерживать рабочую борьбу и пропагандировать христианские принципы, отличные от консервативного крыла католической церкви (её логотип представлял собой комбинацию креста с серпом и молотом).

В 1932 году Блест от имени Социальной лиги Чили поддержал провозглашённую Мармадуке Грове Социалистическую республику. Будучи в 1943—1958 годах успешным руководителем Национального объединения государственных служащих (ANEF), в 1952 году Блест выступил учредителем Единого центра профсоюзов Чили (CUT), заменившего распавшуюся Конфедерацию труда Чили. Он оставался председателем профобъединения до 1960 года, выступая за антикапиталистическую программу, но одновременно против подчинения профсоюзов конкретным политическим партиям, считая последние бюрократическими инструментами подавления личности.

Бласт участвовал и в различных международных организациях: в 1950 году он, наряду с Пабло Нерудой и Габриэлой Мистраль, вошёл в Национальный комитет сторонников мира в Чили. В 1955 году он был избран членом Всемирного совета мира, возглавляемого Фредериком Жолио-Кюри. Он выступал против военного переворота Кастильо Армаса в Гватемале и диктатуры Батисты на Кубе. Впоследствии он возглавлял Национальное движение за солидарность и защиту Кубинской революции, неоднократно посещал Кубу и встречался с Че Геварой. Блест также приветствовал хрущёвскую десталинизацию в Советском Союзе и был приверженцем идей ненасильственного сопротивления Махатмы Ганди и Мартина Лютера Кинга.

Покинув работу в CUT, Блест участвовал в создании леворадикального Движения революционных сил (MFR), а затем, в 1965 году — Левого революционного движения (MIR), куда вошли сторонники идей анархо-синдикализма, троцкизма, маоизма, новых левых и христианского коммунизма. В октябре 1962 года он был арестован на демонстрации против американской блокады Кубы. В 1963 году Блест и MFR высказали готовность поддержать на выборах кандидатуру левого демократического социалиста Сальвадора Альенде ещё до согласия на это выдвижение собственной партии последнего.

В 1968 году участвовал в создании «Молодой церкви» — течения, близкого к «теологии освобождения». Несмотря на регулярную критику Блестом и церкви, и Коммунистической и Социалистической партий, к нему в них относились с уважением, хотя политические противники слева и справа и считали его «анархистом».

В начале 1970-х годов участвовал в создании Комитета по защите прав человека (CODEH). На президентских выборах 1970 года, на которых победил Альенде, Блест воздержался от участия в голосовании, поскольку сомневался в возможности успешного построения социализма в тогдашних чилийских условиях. В годы правительства «Народного единства», Блест сохранил независимость суждений, поддерживая одни реформы Альенде (национализацию меди) и критикуя другие.

В первые часы военного переворота против демократического правительства Альенде, утром 11 сентября 1973 года он направился в президентский дворец Ла-Монеда, чтобы поддержать президента и принять участие в защите дворца, но центр Сантьяго был уже окружен военными и дальше его не пропустили.

Несмотря на то, что после переворота многие страны предложили ему политическое убежище, он остался в Чили и участвовал в создании первых правозащитных организаций, участвовал практически во всех акциях протеста. Из-за огромного количества арестов и тюремных заключений Клотарио Блеста даже возник новый глагол clotearse («клотироваться») – «попасть в тюрьму».

На протяжении всей своей жизни Блест жил один, в бедности и аскезе. Последние годы жизни провёл в монастыре францисканцев и за год до смерти стал членом францисканского ордена. Последней его общественной акцией, за две недели до смерти, стало посещение в тюрьме политзаключённых, боровшихся с оружием в руках против диктатуры Пиночета.

Клотарио Блест умер в возрасте 90 лет в 1990 году в Сантьяго.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Блест, Клотарио"

Отрывок, характеризующий Блест, Клотарио

– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.