Блетчли-парк

Блетчли-парк (англ. Bletchley Park), также известный как Station X — особняк, расположенный в Блетчли (в городе Милтон Кинс) в историческом и церемониальном графстве Бакингемшир в центре Англии. В период Второй мировой войны в Блетчли-парке располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании — Правительственная школа кодов и шифров (англ. Government Code and Cypher School, GC&CS), позже получившая имя Центр правительственной связи (англ. Government Communications Headquarters, GCHQ). Здесь взламывались шифры и коды стран Оси, и, что более значимо, именно здесь была спланирована операция «Ультра», нацеленная на дешифровку сообщений «Энигмы».

В настоящее время на территории Блетчли-парка расположен Национальный музей компьютеров.

Ранняя история

В 1883 году Блетчли-парк стал домом для семьи Леон. Сэр Герберт Сэмюель Леон (англ. Sir Herbert Samuel Leon), будучи очень популярным политиком, не только расширил особняк, привнеся в его облик смесь разных архитектурных стилей, но и сделал известным среди населения Британии. После смерти сэра Герберта и его жены особняк был продан на аукционе капитану Фолкнеру, который планировал снести постройки и продать землю под постройку жилых домов. Но вмешалось правительство. В 1938 году усиление угрозы со стороны фашистской Германии вынудило правительство Великобритании подыскать более безопасное место для базирования разведывательного подразделения GC&CS, располагавшегося в Лондоне и ныне известного как Центр правительственной связи (англ. GCHQ). Блетчли-Парк, находившийся на пересечении главных дорог, железнодорожных путей и линий телеграфного сообщения, оказался очень подходящим. Блетчли-Парку было дано кодовое имя Station X. После тщательной подготовки в августе 1939 года под прикрытием охотничьей компании в Блетчли-Парк переехали специалисты по взлому кодов.

Период Второй мировой войны

См. также: Игра в имитацию

Изобретенная в 1918 году для защиты банковских операций шифровальная машина «Энигма» была впоследствии взята на вооружение вермахтом. Разведывательные управления ведущих стран безуспешно пытались взломать коды этой машины. Однако в 1932 году польским специалистам удалось существенно продвинуться в этом направлении. Тем не менее шифр менялся очень часто, эффективно защищая сообщения от польской разведки. Это вынудило польских специалистов по криптографии поделиться результатами своей работы с британскими и французскими коллегами. Основываясь на этих данных, британские спецслужбы начали проект «Ультра», в начальный период заключавшийся в дешифровке сообщений «Энигмы».

Благодаря наработкам польских специалистов из Бюро шифров, уже расшифровавших старую версию Энигмы в 1932 году с помощью специального механизма криптологической бомбы британский математик Алан Тьюринг, работавший в Блетчли-Парк, спроектировал электронно-механическую машину Bombe, которая значительно сократила время, необходимое для взлома немецких шифров. Специалисты располагались в многочисленных домиках, находящихся на территории поместья. Домики различались по номерам. Над дешифровкой сообщений Энигмы работали в 3, 6, 4 и 8 домиках, объединённых в пары. Команда из 6 домика занималась сообщениями сухопутных и воздушных сил, им помогала команда из домика № 3, которая подготавливала отчеты по выполненным дешифровкам. В 8 и 4 домике декодировали сообщения немецкого флота. В домики информация поступала с многочисленных станций прослушивания — Y-stations, расположенных по всей территории Британии и за её пределами. Они занимались сбором данных, передаваемых по радиоканалам, которые затем направлялись в спецподразделения, такие как Блетчли-Парк, для обработки и анализа. Зашифрованные сообщения принимались этими станциями, записывались, и в письменном виде с курьером пересылались для дешифровки. Позже эти сообщения стали пересылать по телеграфу.

Вся разведывательная информация из Блетчли-Парка имела кодовое имя «Ультра».

Среди достижений, связанных с Блетчли-Парком, выделяется «Колосс» — одна из первых в мире ЭВМ. Результаты работы машины позволили раскрыть многие стратегические планы немецкого командования. К концу войны использовалось 10 «Колоссов».

После войны

С заключением мирного соглашения снизилась необходимость в криптоаналитических мощностях. Тем не менее, с окончанием Второй мировой войны начался период Холодной войны. GCHQ была переведена в Исткот (англ. Eastcote) в 1946 году, а позже, в 1950-х годах, в Челтнем. В Блетчли-Парке осталась центральная тренировочная база, которая располагалась там до 1987 года. По приказу Черчилля все свидетельства успехов Блетчли-Парк за период Второй Мировой должны были быть уничтожены, чтобы не попасть в руки Советского Союза. Прошли десятки лет, прежде чем с документов, связанных с Блетчли-Парком, стали снимать гриф секретности.

Сократилось количество персонала. Снова началась социальная жизнь — появились школы, церкви. В 1987 году, после пятидесяти лет тесного сотрудничества Блетчли-Парк прекратил связи с Британскими разведывательными службами.

К 1991 году Блетчли-Парк покинули все организации, располагавшиеся там ранее. Замок и прилегающие территории запланировали разрушить и очистить для новых построек. Археологическое и историческое общество собрало комитет, который пригласил ветеранов, работавших в Блетчли-Парке в период войны, на «прощальную вечеринку». Она состоялась 21 октября 1991 года. Организаторы были так тронуты рассказами ветеранов, что загорелись идеей во что бы то ни стало сохранить Блетчли-Парк и все то, что он олицетворяет. 10 февраля 1992 года вся территория была объявлена историческим заповедником, а три дня спустя, 13 февраля 1992 года, был сформирован Трест Блетчли-Парка для сохранения территории в качестве музея шифровальщиков и музея вычислительной техники. В трест записалось множество добровольцев, и в 1994 году территорию Блетчли-Парка стали открывать как музей на выходных. К 2004 году музей открывался ежедневно. Но не ремонтировавшиеся с войны постройки были близки к разрушению. С тех пор лишь ежегодные пожертвования крупных сумм спасают Блетчли-Парк от закрытия. В настоящее время руководителем Треста является Ян Стэнден (англ. Iain Standen). На средства треста были построены рабочие копии КОЛОССа и Бомбы.

Здания

На территории Блетчли-Парка работа велась в деревянных домиках, различавшихся по номерам, построенных в период войны для расположения там специалистов и оборудования. Также вместо уточнения направления деятельности отделения (например перехват и дешифровка сообщений флота, армии или воздушных сил) использовались номера домиков. С расширением отделений их переводили в многоквартирные кирпичные новостройки — Дома.

Список зданий:

• Особняк — построен в 1882 году сэром Леоном. В 1938 году перешел во владение GCCS. В 1939 году радиостанция располагалась в комнате под водонапорной башней в особняке. Антенны через дымоход провели вниз к некоторым высоким деревьям. Эта радиостанция поддерживала связь с британскими посольствами в Европе. Она получила порядковый номер 10 и соответствующее название Station X, которое стало кодовым именем для Блетчли-Парка.
• Гараж — в настоящее время тут располагается Leighton Buzzard Model Boat Club.
• Конюшня — в период войны служила гаражом, в настоящее время там располагается пожарное оборудование.
• Домик 1 — построен в 1939 году.
• Домик 2 — домик для отдыха.
• Домик 3 — здесь взламывали Энигму, интерпретировали данные, полученные из Домика 6. Между этими домиками передавалось много бумаг, и для того, чтобы их не намочить, был построен деревянный туннель, соединявший домики; бумаги проталкивались через туннель с помощью деревянных швабр.
• Домик 4 — отделение морской разведки, которое вскоре разрослось настолько, что его в 1941 году перевели в большее здание, из которого поступала разведывательная информация для ведения боя с немецкими подлодками.
• Телетайпное здание — построено в 1942 году в связи с увеличением количества требовавшихся телетайпных линий. Здесь работали 350 телефонистов.
• Домик 8 — здесь были взломаны сообщения Энигмы, предназначенные для флота, в частности для подводных лодок. Здесь работал Алан Тьюринг.
• Домик 6 — сюда в марте 1940 года переехали специалисты, занимавшиеся взломом сообщений для армии и воздушных сил. Располагался в непосредственной близости от Домика 3.
• Домик 11 — здесь располагалась первая машина Бомба, построенная августе 1940 года. Всего за период войны было построено 212 таких машин, все они были разрушены. В настоящее время здесь располагается реконструкция Бомбы.
• В 1987 году был снесен Дом F, где располагались 10 машин КОЛОСС, первую из которых установили в конце 1943 года.
• Дом D — сюда перевели отделения специалистов из Домиков 3, 6 и 8. Они продолжали именоваться Домик 3, 6 и 8 для разделения по роду деятельности.
• Дом E — здесь расшифрованные и переведенные сообщения передавались британскому командованию. Для этого их снова зашифровывали на машинах TypeX, основанных на немецкой Энигме и значительно улучшенных. Немцам так и не удалось взломать коды этой машины.
• Дом C — здесь располагался Индекс — огромное хранилище информации, полученной за все время работы специалистов Блетчли-Парка.
• Дом D — здесь контролировали успехи Нормандской операции.
• Дом Фолкнера — здесь располагается заново собранный КОЛОСС.

Интересные факты

В 1940 году немецкий бомбардировщик, вероятно, целясь в железнодорожную станцию, располагавшуюся неподалёку, сбросил несколько бомб, упавших на территории Блетчли-Парка. Одна из бомб, взорвавшись рядом с Домиком 4, сдвинула его на метр. При этом все оборудование и персонал домика не пострадали, и продолжили свою работу.

См. также

• Энигма
• Телетайп
• Bombe
• Центр правительственной связи
• Лоренц (шифровальная машина)

Литература

• Richard J. Aldrich, GCHQ: The Uncensored Story of Britain’s Most Secret Intelligence Agency, HarperCollins, 2010. ISBN 978-0-00-727847-3.
• Peter Calvocoressi, Top Secret Ultra, Baldwin, new edn 2001. ISBN 978-0-947712-41-9
• Ted Enever, Britain’s Best Kept Secret: Ultra’s Base at Bletchley Park, 3rd edition, 1999, ISBN 0-7509-2355-5.
• F. H. Hinsley and Alan Stripp, eds. Codebreakers: The Inside Story of Bletchley Park, Oxford University Press, 1993, ISBN 0-19-820327-6.
• Christine Large, Hijacking Enigma: The Insider’s Tale, 2003, ISBN 0-470-86346-3.
• Hugh Sebag-Montefiore, Enigma: the Battle for the Code, London, Weidenfeld & Nicolson, 2000, ISBN 978-0-471-49035-7.
• Michael Smith, Station X, Channel 4 Books, 1998. ISBN 0-330-41929-3 or ISBN 0-7522-2189-2.
• Doreen Luke, [www.bletchleypark.org.uk/shop/index.rhtm/130822/cat.html My Road to Bletchley Park]. Baldwin, 3rd edn 2005. ISBN 978-0-947712-44-0.
• Mick Manning, Taff in the WAAF, Janetta Otter-Barry Books (Frances Lincoln), 2010. ISBN 978-1-84780-093-0
• Sinclair McKay, The Secret Life of Bletchley Park: the WWII Codebreaking Centre and the Men and Women Who Worked There, Aurum, 2010.
• Gordon Welchman, The Hut Six Story: breaking the Enigma codes. Baldwin, new edn 1997, ISBN 978-0-947712-34-1.

Ссылки

• [www.bletchleypark.org/ Трест Блетчли-Парка]
• [www.codesandciphers.org.uk/bletchleypark/ Блетчли-Парк виртуальная экскурсия] — от Tony Sale
• [www.tnmoc.org/ The National Museum of Computing (based at Bletchley Park)]
• [www.3dnews.ru/news/parad_shifrovalnih_mashin_vtoroi_mirovoi_voini/ «Парад шифровальных машин Второй мировой войны»] (3DNews 10 сентября 2009)
• [www.telegraph.co.uk/travel/destinations/europe/uk/6103805/Bletchley-Park-Its-no-secret-just-an-Enigma.html Bletchley Park: It’s No Secret, Just an Enigma, The Telegraph, 29 August 2009]
• [www.shedblog.co.uk/2009/09/19/bletchley-park-is-the-official-charity-for-shed-week-2010-bpark-shedweek/ Bletchley Park is official charity of Shed Week 2010 ] — in recognition of the work done in the [www.readersheds.co.uk/share.cfm?SHARESHED=2159 Huts]
• [www.savingbletchleypark.org/ Saving Bletchley Park] блог Sue Black.
• [www2.warwick.ac.uk/fac/soc/pais/staff/aldrich/vigilant/lectures/gchq GCHQ: Britain’s Most Secret Intelligence Agency]
• [www.gchq.gov.uk/history/index.html История GCHQ]
• [www.ma.hw.ac.uk/~foss/valentin/Bletchley%20Park.html Bletchley Park]

Отрывок, характеризующий Блетчли-парк

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.