Блиц (бомбардировка)
Блиц | |||
Основной конфликт: Вторая мировая война | |||
Собор Святого Павла, окружённый дымом и разрушенными домами, после воздушного налёта в декабре 1940 года. | |||
Дата |
7 сентября 1940 – 21 мая 1941 | ||
---|---|---|---|
Место |
Великобритания | ||
Итог |
Стратегическое поражение немецкой армии. | ||
Противники | |||
| |||
Командующие | |||
| |||
Силы сторон | |||
| |||
Потери | |||
| |||
«Блиц» (англ. The Blitz; в некоторых источниках также встречаются названия «Лондонский блиц» и «Большой блиц») — бомбардировка Великобритании нацистской Германией в период с 7 сентября 1940 года по 10 мая 1941, часть Битвы за Британию. Хотя «блиц» был направлен на многие города по всей стране, он начался с бомбардировки Лондона в течение 57 ночей подряд. К концу мая 1941 года более 40 000 мирных жителей, половина из них в Лондоне, были убиты в результате бомбардировок. Большое количество домов в Лондоне были разрушены или повреждены.
Лондон был не единственным городом, который страдал во время бомбардировки авиацией. Другие важные военные и промышленные центры, такие как Белфаст, Бирмингем, Бристоль, Кардифф, Клайдбэнк, Ковентри, Эксетер, Гринок, Шеффилд, Суонси, Ливерпуль, Халл, Манчестер, Портсмут, Плимут, Ноттингем, Брайтон, Истборн, Сандерленд и Саутгемптон, выдержали тяжелые воздушные налёты и понесли большое число жертв. Целью Гитлера было уничтожение промышленности и выведение Англии из войны.
Содержание
Предпосылки
Люфтваффе и стратегические бомбардировки
В 1920-х и 1930-х годах военные теоретики Джулио Дуэ и Билли Митчелл поддержали идею того, что, имея мощные военно-воздушные силы, можно выиграть войну не ведя боевые действия на суше или на море[1]. Считалось, что невозможно защититься от воздушного нападения, в особенности ночью. Атакующие могли уничтожить военные заводы, штабы и центры связи, фактически уничтожив все средства к сопротивлению. Считалось также, что бомбардировка жилых районов поможет сломить волю мирных граждан, что приведёт к краху производства и общественной жизни. Особенно уязвимыми в этом смысле были демократические государства, где население могло открыто выражать недовольство правительством. В период между двумя мировыми войнами подобное мышление распространилось в ВВС Великобритании и США. В частности, ВВС Великобритании пытались добиться победы, разрушая заводы, центры связи и гражданский дух[2].
В Люфтваффе более сдержанно относились к стратегическим бомбардировкам. Верховное командование Люфтваффе не выступало против бомбардировок городов и заводов противников и полагало, что это может существенно изменить баланс сил в сторону Германии, ибо это препятствовало производству и разрушало гражданское общество; однако военачальники не считали, что военно-воздушные силы могут сами по себе иметь решающее воздействие на исход войны. Вопреки распространённому мнению, Люфтваффе не придерживались так называемой политики «воздушного террора». Люфтваффе до 1942 года не принимали политику бомбардировки, в которой главной целью были бы мирные граждане[3].
Жизненно важные производства и транспортные центры, которые нужно было обезвредить, были военными целями. Можно утверждать, что гражданские лица не должны были подвергаться нападению напрямую, но нарушение производства должно было повлиять на их моральный дух и волю к борьбе. Немецкие правоведы 1930-х годов тщательно разработали принципы, устанавливающие, какие типы бомбардировок соответствовали бы международному праву. Прямые нападения на гражданских лиц рассматривались как «воздушный террор», но атака важных военно-промышленных заводов, что могло повлечь жертвы среди гражданского населения, считалась приемлемой[4].
По приходу к власти национал-социалистов и до 1939 года в немецком военном командовании бушевали дискуссии о роли стратегических бомбардировок. Некоторые призывали бомбардировать линии обороны англичан и американцев.[5]. Вальтер Вефер — первый начальник Генерального штаба — поддерживал проведение стратегических бомбардировок и строительство машин для этих целей, он подчёркивал важность авиации. Вефер обозначил пять ключевых целей применения военно-воздушных сил:
1. Уничтожить военно-воздушные силы противника путём нападения на его базы и авиазаводы и победить военно-воздушные силы всех врагов фашистской Германии.
2. Предотвратить передвижение крупных сухопутных войск противника путём уничтожения железных и автомобильных дорог, в частности мостов и туннелей, которые необходимы для передвижения и поставки сил.
3. Поддержать операции сухопутной армии, независимой от железных дорог, то есть бронетанковых войск и моторизованных сил путём препятствования продвижению противника и непосредственного участия в наземных операциях
4. Поддержать морские операции путём нападения на военно-морские базы противника, защиты военно-морских баз Германии и непосредственного участия в морских сражениях
5. Парализовать вооружённые силы противника, остановив производство на военных предприятиях[6].
Вефер утверждал, что Генеральный штаб Люфтваффе должен разбираться не только в вопросах стратегии и проведения операций. Он утверждал, что следует также не забывать об общей стратегии, военной экономике, военном производстве и изучении противника. Идеи Вефера не были реализованы; Генеральный Штаб отодвинул предлагаемые им дисциплины на второй план, и Воздушная Академия уделяла внимание тактике, технике и планированию операций[7].
Вефер погиб в авиакатастрофе в 1936 году. Неприведение в жизнь его идей по большей части объясняется действиями его преемников. Как правило считается, что ветераны сухопутных сил Альберт Кессельринг и Ганс-Юрген Штумпф отвернулись от стратегического планирования и переключили силы Люфтваффе на непосредственную поддержку сухопутных войск. Однако можно считать, что наиболее на это решение повлияли Хуго Шперле и Ганс Ешоннек. Эти люди были опытными лётчиками, служившими в военно-воздушных силах с самого начала своей карьеры. Люфтваффе изменил своей первоначальной миссии; вместо проведения самостоятельных операций командование предпочитало действовать совместно с другими видами войск[8].
Гитлер, Геринг и военно-воздушные силы
В 1930-х годах Гитлеру не удалось уделять столько же внимания стратегии бомбардировок противника, сколько он уделял защите от вражеских бомбардировок, хотя он способствовал развитию авиации и понимал, что можно использовать бомбардировщики для стратегических целей. В 1939 году он заявил штабу, что безжалостные атаки Люфтваффе против сердца британской воли могут и должны проводится в подходящий момент. Однако он быстро стал ярым скептиком в отношении стратегических бомбардировок, особенно после результатов Блица. Он часто жаловался на неспособность Люфтваффе достаточно сильно повредить военной промышленности, сказав: «Воздушные налёты не могут эффективно помешать военной промышленности … часто запланированные цели не атакуются»[9].
Планируя военные кампании, Гитлер не настаивал на планировании Люфтваффе стратегических бомбардировок, и даже никогда не давал штабу конкретных указаний на необходимость подготовки к войне с Британией или Россией. Минимальной была подготовка людей, способных проводить тактические операции, а Гитлер как верховный главнокомандующий не настаивал на подобной подготовке[9].
В конце концов, Гитлер оказался в ловушке своего собственного видения бомбардировки как средства террора, сформировавшегося в 1930-х годах, когда он угрожал малым нациям проведением бомбардировок, если те не признают господство Германии. Этот факт имел важные последствия. Он показывает, что Гитлер принял стратегию бомбардировок как средство разрушения морали общества, а не как средство ведения экономической войны с разрушением морали только в дополнение[10]. Гитлера привлекали политические аспекты бомбардировки. По результатам 1930-х годов он ожидал, что угроза возмездия со стороны немцев убедит его противников не проводить политику неограниченных бомбардировок Германии. Он надеялся, опираясь на политический престиж Германии, что немецкое население будет защищено от бомбардировок. Когда же это не оправдалось, он, боясь не удержать за собой власть, начал проводить политику террора против Британии, с целью получения такой ситуации, в которой обе стороны прекратили бы использовать военно-воздушные силы[10].
Бомбардировки
В ночь на 25 августа 1940 года десять немецких самолетов, сбившись с курса, по ошибке сбросили бомбы на окраину Лондона. В ответ на это в ночь с 25 на 26 августа 1940 г. британская авиация бомбила Берлин. До 7 сентября было произведено семь налетов на немецкую столицу.
«Блиц» на Лондон был объявлен актом возмездия за налеты на Берлин. Он начался в ночь с 6 на 7 сентября 1940 г. и налёты продолжались непрерывно до 13 ноября 1940 г. силами от 100 до 150 средних бомбардировщиков.
Самая масштабная бомбардировка Лондона произошла 7 сентября, когда более 300 бомбардировщиков атаковало вечером и ещё 250 — ночью. К утру 8 сентября 430 жителей Лондона было убито, а люфтваффе выпустило пресс-релиз в котором заявило что свыше тысячи тонн бомб было сброшено на Лондон в течение 24 часов. Всего в сентябре 1940 г. на Южную Англию было сброшено 7320 тонн бомб, в том числе 6224 тонны было сброшено на Лондон.[11]
29 декабря произошел самый массированный налет на район лондонского Сити. Множество зданий было разрушено, пострадал собор Св. Павла. В эту ночь погибли около 8 тысяч лондонцев[12].
10 мая 1941 г. Лондон подвергся последнему мощному авианалету. Возникли 2000 пожаров, и были разрушены 150 водопроводных магистралей. Были сильно повреждены пять доков, 3000 человек погибли и были ранены. В ходе этого налета было сильно повреждено здание парламента[11].
Всего в ходе Лондонского блица более 43 тыс. человек погибли и около 1,4 млн человек лишились жилья[12]. Основной удар пришелся на восток столицы, Ист-Энд, где были расположены основные заводы и портовые доки. Кроме того, в Берлине рассчитывали, что бомбардировками Ист-Энда, небогатых пролетарских районов, удастся внести раскол в английское общество[13].
Гражданская оборона
Ещё в 1938 году лондонцев начали обучать тому, как вести себя при налетах. Станции метро, подвалы церквей были обустроены под бомбоубежища.
К началу лета 1940 года британские власти приняли решение об эвакуации детей из больших городов как потенциальных целей для бомбардировок в сельскую местность. За полтора года из городов было вывезено два миллиона детей. Детей лондонцев селили в поместьях, загородных домах, санаториях. Многие из них оставались вдали от Лондона всю войну.[13][14].
Любопытные факты
Бомбы большого калибра наносили существенный ущерб дамбам и другим гидротехническим сооружениям, ограждающим Темзу. Было отмечено более ста значительных повреждений, грозивших затоплением низменных частей Лондона. Для предотвращения катастрофы, городские коммунальные службы вели регулярные восстановительные работы. Во избежание паники среди населения работы проводились в режиме строгой секретности. За успешное руководство работами инженер Пирсон Франк был удостоен звания рыцаря[15][16].
Напишите отзыв о статье "Блиц (бомбардировка)"
Примечания
- ↑ Cox, 2002, p. xvii.
- ↑ Montgomery-Hyde, 1976, p. 137.
- ↑ Corum, 1997, p. 7.
- ↑ Corum, 1997, p. 240.
- ↑ Corum, 1997, pp. 238-41.
- ↑ Corum, 1997, p. 138.
- ↑ Corum, 1997, p. 252.
- ↑ Corum, 1997, p. 248.
- ↑ 1 2 Overy, июль 1980, p. 410.
- ↑ 1 2 Overy, июль 1980, p. 411.
- ↑ 1 2 [timemislead.com/vtoraya-mirovaya-voyna/vtoraya-mirovaya-london-berlin-kto-kogo-perebombit Вторая мировая война. Лондон — Берлин, кто кого перебомбит]
- ↑ 1 2 [www.bbc.com/russian/uk/2012/12/121207_uk_blitz_sight Создана первая интерактивная карта бомбежек Лондона]
- ↑ 1 2 [www.bbc.com/russian/specials/bob/bob_lon.shtml Лондон под бомбами]
- ↑ [ria.ru/radio/20140908/1023224869.html Бомбардировка Лондона: начало авиационного террора]
- ↑ [www.bbc.com/news/uk-england-london-29826986 BBC:"Engineer secretly saved London from World War Two floods"]
- ↑ Watson Garth. The Civils. — Thomas Telford, 1988. — P. 253. — ISBN 0-7277-0392-7.
Ссылки
- [www.world-war.ru/londonskij-blic-1940-goda/ Лондонский Блиц 1940 года]
Литература
- Juliet Gardiner: The Blitz: The British Under Attack. Harper Press, London 2010, ISBN 978-0-00-724077-7.
- Carol Harris: Blitz Diary: Life Under Fire in World War II. The History Press, London 2010, ISBN 978-0-7524-5172-5.
- Corum, James. he Luftwaffe: Creating the Operational Air War, 1918–1940. — Kansas University Press, 1997. — ISBN 978-0-7006-0836-2.
- Cox, Sebastian. The Battle of Britain. — London: Frank Cass, 2000. — ISBN 0-7146-8149-0.
- Tom Harrisson: Living through the Blitz. Faber Finds, 2010, ISBN 978-0-571-27103-0
- Montgomery-Hyde, H. British Air Policy Between the Wars. — London: Heinemann, 1976.
- Overy, Richard Hitler and Air Strategy (англ.) // Journal of Contemporary History. — июль 1980. — Vol. 3, fasc. 15. — P. 405–421.
- Dietmar Süß: Tod aus der Luft : Kriegsgesellschaft und Luftkrieg in Deutschland und England. Siedler, München 2011
См. также
Отрывок, характеризующий Блиц (бомбардировка)Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло. В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли. Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества. Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова. – Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул. Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей. Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания. Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе. Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся. Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать. Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов. «Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия». Государь обратился и к офицерам: – Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души. Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя! – Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны. «Только умереть, умереть за него!» думал Ростов. Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю. Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости. «Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь. Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров. В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов. Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем. Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно. Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя. – Молодцы павлоградцы! – проговорил государь. «Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов. Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону. Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им. Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров. Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений. На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими». В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру. Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов. В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею. – Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису. Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку. – Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет! Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция. – Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время. – Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле. – Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам. В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего. – Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу. Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову. Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными. |